- Guten Spazierganges, Bormann. Тебе тоже, Ил! - это Вадька из-за стола голос подал.
Мы заходим за дом, там у нас такой скверик есть. Вообще-то с собаками оттуда гоняют, но сейчас нам без разницы. Я достаю сигарету Nat Sherman, мои любимые, с ментолом, прикуриваю. Борька, вместо того, чтобы сразу делать свои дела, начинает валять дурака, носиться по скверику, ну и всё такое, в этом роде. Впрочем, я подозревал, что он себя так поведёт. Просто из фашистской вредности.
- Дядя Илья, а можно вас спросить?
- Можно.
- А какой Миша был, когда он был маленький? Вы же с детства его знаете.
- Такой же, как сейчас, - самый лучший. А чего это ты вдруг?
- Так... Интересно.
- Ну-ну. Егор, ты не замёрз?
- Совсем нет. Потеплело, кажись...
- Кажись...
Я вижу, что парень что-то хочет спросить, но ему мешает его застенчивость. Поможем...
- Слушай, Егор. Твой, - наш, - Мишка, был, есть и будет самым лучшим человеком, которого я знаю. Он всегда всё делает так, как надо. Не сразу это всем ясно, может быть, но в итоге так и получается, что он всё и всегда делает правильно. "Правильно", кстати, не значит - "скучно". С ним, вообще, скучно не бывает. Впрочем, ты и сам это не хуже меня знаешь.
- Знаю... - вздыхает Егорка.
- Ну, а в чём тогда дело? Послушай, Егорка, ты очень хороший человек, люблю я тебя, мы все тебя очень любим, но нельзя же, в самом-то деле, быть таким застенчивым! Ну чего ты всё стесняешься? Пойми, наконец, - ты такой же, как и все мы. Ты с нами. Всё. Ну, есть, конечно, у тебя обязанности, - а у кого их нет? У меня их, знаешь, сколько, - поделился бы, с радостью! Вот и у тебя, тоже... Но и прав у тебя не меньше, чем у Вадьки, например... А уж право спрашивать, - это вообще есть право неотъемлемое. Спрашивай, я же вижу, - ты что-то хочешь.
Егор смотрит на меня, - внимательно смотрит, по-взрослому совсем, - и взгляд у него такой хороший и умный.
- Я спрошу, только вы не обидитесь? Правда нет? Ну ладно. Вот мы с Мишей... Ну... Нет, не знаю, как сказать.
- Вы любите друг друга. По-настоящему, я имею в виду, по-взрослому, - так?
Егор зачарованно смотрит на меня и медленно кивает головой.
- И тебя это волнует, да? Ты не знаешь, правильно это или нет. А что тут голову ломать! Ступай сейчас к Мишке и скажи ему: "Всё, мол, Миша, - или папа... Ну вот, всё, мол, не будет у нас с тобой больше ничего такого, всё! Хоть и нравится мне это, но не знаю я, - правильно это или нет. Так что всё. Будем, как сын с отцом, и всё. Будем любить друг друга на расстоянии". Пойди, я тебя осуждать не буду, а уж Мишка, тем более. Что? Нет? Чего ты там шепчешь-то?
- Нет! - почти кричит Егор. - Нет... Я не хочу, я не смогу без него, без этого. Это и мне нужно...
- Закрыта тема, значит. Я, когда был на твоём месте, не думал! Во мне тогда любовь одна бушевала. Она сразу же все сомнения смела, она меня всего затопила, все другие чувства. Были лишь Любовь и Счастье...
Егорка потрясённо смотрит на меня.
- Вы?..
- А чего ты так удивляешься-то? - спокойно говорю я. - Я думал, ты знаешь... Представь себе. Ну, у нас не так это было, как у вас, - Мишка говорит, что не так, - мы оба тогда мальчишками были. Но это было здорово! Я бы таким сейчас не был, если б не это.
- А потом... почему тогда...
- Почему, почему... - ворчу я. - Вырос я, наверное. А может, поглупел, не знаю. Да и влюбился я... В Вадькину маму. Право, не знаю, Егор... Но то, что было у нас с Мишкой, это было лучше всего и это навсегда со мной. Forever.
- Здорово... - растерянно молвит Егорка. - Ничего себе, а я и не знал... Блин, как же я сам не догадался-то, не маленький ведь, не слепой! Я теперь понимаю... Как это здорово, дядя Илья! Миша, он такой... Forever...
- Смотри, Борька прибежал, похоже, что он всё уже сделал. Пойдём домой, что ли, - холодно, всё-таки. Сколько там времени, глянь-ка.
Егор торопливо задирает рукав и с удовольствием смотрит на часы.
- Пол восьмого. Вау! А тут стрелки светятся!
- Возьми-ка ты Борьку на поводок, Егорка.
Мы обходим дом и направляемся к подъезду. И тут от остановки маршруток, от ларьков, доносится какой-то шум.
- Чего это там, а, дядя Илья? Пацаны дерутся, что ли? Борька, стой.
- Дерутся? - я смотрю на стайку пацанов, человек пять-шесть. - Если дерутся, то как-то странно это у них, Егор. А ну-ка подойдём, только ты позади меня держись, но так, чтобы они Бормана видели.
Да, теперь всё ясно. Пятеро мальчишек, лет так по четырнадцать-пятнадцать, повалили на снег шестого, все вместе бьют его. И хотя они мешают друг другу, но лежащему, похоже, всё-таки достаётся. Особенно старается один, покрупнее других, всё пнуть норовит. И ведь по голове норовит пинать, шакал! И на остановке, как назло, никого...
- А ну, крысы! - рычу я. - Разбежались, твари! Брось пацана, кому сказал, - ты, большой! Щас собаку спущу, Борман, фас!
Я, в общем-то, не слишком рассчитываю на Борьку, но тот, вопреки моим ожиданиям, рявкает настолько убедительно, что я и сам подпрыгиваю от неожиданности! Видно кровь тридцати предков, нёсших службу в каком-нибудь там Бухенвальде, всё-таки сказалась. Пятеро гадов, - вот уж кто точно фашисты, так это они, - не теряя времени на оценку возможностей Бормана, моментально испаряются. Врассыпную, как тараканы. Я присаживаюсь возле паренька на корточки.
- Ты как, живой? Егор, придержи Бормана, чего-то он разошёлся не на шутку. Ты цел, парень?
Мальчик, приподнявшись на руке, с благодарностью смотрит на нас. Нос разбит, губа тоже, из-под сбившейся спортивной шапочки чуть сочится кровь.
- Не знаю, цел, вроде...
- Держи-ка платок, у тебя из носа кровь идёт. Бери, бери, платок чистый. Вот так вот прижми и голову запрокинь. Да ты погоди, поднимись со снега, чего ж ты... Кто это были, зачем они тебя били, а? Егорка, там вот снег почище, набери-ка мне немного. Так что у вас произошло тут?
- Не знаю я, кто это были. Просто, гады какие-то. Я маршрутку ждал, "сорок третью", мне домой на ней надо. Потом хотел сникерс купить, они деньги увидали и пристали. Ой, у меня и лоб разбит! Ногой, наверное...
- Наверное... Давай снежок, Егор. Борька, отлезь! Ты собаку не бойся, не обидит. Убери платок, снег лучше приложим, а платком лоб зажми. Ты где живёшь-то?
- На Гагарина... Как теперь домой, - деньги забрали, сволочи...
- Не близко. А здесь-то ты чего делал, у кого был?
- Я к бабушке приехал, я забыл, что она на дежурстве, баран. А мама сегодня тоже в ночь работает, а я ключи, как назло потерял, дважды баран... Что же делать?
Мальчишка не жалуется, нет, - я спросил, он ответил. И "что же делать?", - это он спрашивает не у меня, а у самого себя... Тут вздыхает Егорка, да так тоскливо.
- Хреново на улице, особенно если с непривычки, да ещё и без денег... - говорит он, а сам смотрит на меня.
- Тебя как зовут-то, парень? - спрашиваю я для начала, и лихорадочно соображаю, а что же делать-то, в самом деле? А глаза-то у парнишки кажись серые, - ну точно, блин, серые...