Джоф и Роджер спали мертвецким сном. Ко всеобщему, еще не осознанному удивлению, в этот раз Джоф не храпел, — прошлой ночью все успели заснуть до его возвращения из борделя. Кристоф во сне махал руками, все-таки решив принять участие в прошедшей драке. Хлоя единственная сопела и причмокивала. Балда снова погрузился в мир своей вновь обретенной памяти. Обычно после выпитого он спал крепко и без снов, но не в этот раз.
Снова выросли деревья и дома, стали выше люди и лошади. Появился Джоф, смотрящий на него сверху вниз своим расстроенным и угрюмым взглядом, — он был в красивых стальных доспехах, шишаке и с высоким двуручным мечом. Тогда он еще отличался стройным телосложением, большими усами и сражал наповал своим мужественным видом всех женщин в городах. Тогда чувство юмора еще не было его прибежищем и основной защитой, потому что маленький Балда только-только появился в его беззаботной жизни. После смерти сестры он забрал Балду с собой в свой дом. С Джофом жила одна сварливая женщина, отличавшаяся довольно приятными чертами лица, когда спала. Возможно, что до появления Балды в доме она была такой же приятной и в часы бодрствования. Эта женщина не могла понять, зачем Джоф взял Балду к себе в дом, почему не отдал его в какую-нибудь богадельню, — там бы о нем заботились лучше, и Джоф стал бы свободнее и счастливее. Из-за этого они постоянно ссорились, но Балда тогда был не способен всего этого понять, он просто видел, что женщина его не любит, а дядя все время в плохом настроении. В какой-то день эта женщина ушла и больше не вернулась. Они стали жить вдвоем. Тогда у Джофа еще была служба в городе, и, пока Балда был маленький, он не хотел и не мог ее оставить. Какой-то мужчина приходил к ним в дом, долго уговаривал Джофа и показывал ему магическую шкуру невиданного зверя. Они долго пили, а Балда часто слышал свое прозвище от незнакомца, — тот произносил его с таким пренебрежением, словно ему в рот муха залетела. Джоф наорал на мужчину и выпроводил его за дверь.
По сочному, цвета яблок, зеленому лугу пронеслись прекрасные лошади, и Балда пошел вслед за ними. Они привели его на загородную конюшню, где было тепло и пахло по-особенному. Балде разрешили приходить и ухаживать за лошадьми. Джоф на это только пожал плечами. Лошади понимали Балду, а Балда понимал лошадей. Он не мог запомнить все названия элементов упряжи и сбруи, но чувствовал, как нужно запрячь и снарядить лошадь, чтобы ей было удобно. Он научился ездить и управлять повозкой, что при его болезни было практически чудом. Ни разу он не вывалился из седла и нигде не застрял с повозкой. Возможно, все дело было в лошадях: он заботился о них, и они в ответ заботились о нем. Эта возня Балды с лошадьми несколько успокоила Джофа. Он мог оставить Балду на конюшне и заняться своей личной жизнью и своими делами.
Время беззаботного неведения наделяло способностью быть счастливым и свободным, когда многие вокруг были обречены носить с собой груз своего прошлого и своих забот. Джоф смирился с тем, что ничего не может сделать, и обманывал сам себя, делая вид, что этот мальчик ему вовсе не родной и что он лишь проявляет о нем посильную заботу. Так продолжалось какое-то время: поры года сменяли друг друга, Балда подрастал вместе с лошадьми, Джоф не встретил любовь всей своей жизни, но и не приводил женщин домой, предпочитая ходить к ним. А потом появился Роджер.
Что произошло между Джофом и Роджером, было не понятно, но их общение началось с громогласной ругани, которая переросла в драку. Роджер отпрыгнул от первого удара и предложил выйти на улицу, чтобы не громить дом, чем вызвал смех Джофа. Но на улице смех быстро кончился, потому что Джоф даже предположить не мог, что бывают настолько сильные люди. Балда с удивлением наблюдал за ними через тюлевую занавеску на окне комнаты, — он никогда раньше не видел, чтобы мужчины дрались. Роджер был на голову ниже Джофа, но это нисколько не мешало ему вкладывать невероятную силу в свои удары. Джоф в силу своей комплекции привык наносить боковые удары наотмашь, но Роджер легко под них подныривал и сам выстреливал кулаками ему в грудь и в живот. Неизвестно, из каких соображений он даже не пытался бить Джофа по лицу, но и удары по корпусу были ощутимыми. В какой-то момент Джоф все-таки поймал Роджера: влепил ему звенящую оплеуху и отправил отдыхать на мягкую траву. Роджер сознания не потерял, но подняться у него не получилось, только сесть. Джоф тяжело дышал и держался за живот, видимо, вдохи причиняли ему боль. Он сел рядом с Роджером, и так они просидели некоторое время. Роджер что-то говорил, а Джоф только слушал. Затем они вошли в дом, и Джоф достал бутыль вина, и они просидели за столом до самой темноты.
Белая птица закричала чайкой в красном, словно предзакатном небе, и Балда понял, что его зовут на волшебный остров. Он взмыл ввысь, оставив позади воспоминания, и полетел за птицей. Он взлетел выше облаков и, как и в прошлый раз, упустил птицу из виду. Но, кажется, направление не имело никакого значения, ему просто нужно было оторваться от прошлого и просто лететь, и он в любом случае доберется до нужного места. Облака были розоватого цвета, они то внезапно расползались в непроглядный туман, то вновь собирались, принимая продолговатые воздушные формы. С каждой новой волной облака становились все меньше и меньше, все более вытягивались в длину. В какой-то момент они начали изгибаться и подпрыгивать вверх-вниз. Балда пригляделся и увидел, что облака превратились в темно-розовых рыб, косяком несущихся в пустоту, и он был частью их огромной стаи. Полет или скорее даже заплыв доставлял огромное эмоциональное удовольствие. Вокруг была сплошная розовая пустота, на фоне которой выделялись более темные рыбы, и порой казалось, что они летят не вперед, а просто не спеша падают вниз. Балда даже пытался подражать рыбам и изгибаться как они, но не был уверен, что у него есть хоть какое-то тело.
Вдруг сбоку замаячило что-то полупрозрачное и блестящее. Любопытство взяло верх, и Балда полетел прямо на блики, лавируя между рыбинами-облаками. Странный предмет в форме шара был похож на большую каплю воды, ее поверхность волновалась, и вся капля пыталась распасться на части, но неуловимая магия не позволяла ей этого сделать. Балда протянул руку, чтобы попробовать, какая она на ощупь, и капля сразу прильнула к его руке, обволокла ее до запястья и замерзла в лед. Он дернул несколько раз в попытке высвободить руку, и его дернуло в ответ. Он полетел за ледяной каплей прямо под стаю куда-то вниз, словно кто-то тащил его. Так и было: за каплей тянулась тонкая магическая нить, ведущая к удочке, которую держал Вернер. Он лежал на цветущем маками лугу на небольшом, парящем недалеко под стаей островке. Балда упал прямо в густые заросли красных маков и совсем не ушибся. Лед снова стал водой и отпустил его руку. Балда увидел, что находится в своем теле, одетый в белые штаны и просторную рубашку. Он поднялся на ноги и подошел к Вернеру. Вокруг в траве трепыхалось несколько красных рыбин, хорошо маскирующихся в маках. Одна рыбина выбилась из сил, превратилась в розовый туман, и легкий ветерок сдул ее с поля.
— Привет, Балда! Рад тебя видеть, — Вернер посмотрел на него снизу-вверх. Он лежал в одних черных коротких штанах, заложив руку за голову, другой рукой он взмахнул удочкой и закинул водяной шар вверх, прямо в гущу пролетающей стаи.
— Привет! — Балда сел рядом с Вернером, откинулся на локти и стал наблюдать за рыбами. У него не возникло никаких вопросов по поводу происходящего. Ловить летящую по воздуху рыбу таким способом казалось довольно логичным: рыбы ведь любят воду и дышат в воде через жабры. И даже если эти рыбы сделаны из облаков, то им все равно нужна вода. Но эти рыбы почему-то совсем не замечали водяной шар Вернера.
— Тебе не кажется, что эти рыбы какие-то неправильные? Совершенно игнорируют воду. Вот несколько попалось, но и те случайно, — Вернер отвел свою приманку туда, где, как ему казалось, было больше рыбы. — Я уже и на червя пробовал, и на муху. Эти сумасшедшие рыбы вообще ни на что не реагируют. Вот, думаю, попробовать магической сетью.
— А что ты собираешься с ними делать, когда наловишь? — спросил Балда. — Кажется, все пойманные тобой уже превратились в туман и улетели.
— Подержи-ка! — Вернер отдал удочку Балде, вскочил на ноги и огляделся. Вокруг был только мак, — последняя оставшаяся рыбка пыталась отползти к краю острова. Вернер взял ее в руку, но она сразу же превратилась в дым. Вернер поднес уплывающий туман к лицу и успел его немного вдохнуть, пока ветер окончательно его не развеял. — Вкусно, но странно, до твоего появления с ними такого не случалось.
Он вернулся назад, лег и подложил руки под голову. Балда следил за водяным поплавком, который одиноко болтался среди обтекающей его стаи.
— Я хотел наловить их целую поляну, чтобы подарить их Блаж. Мы бы сели где-нибудь на песчаном берегу и вдыхали бы этих вкусных рыбок. Такое нашествие, знаешь ли, не каждый день бывает, — Вернер говорил так уверенно, что Балда даже не вздумал усомниться в его словах. Впрочем, в прошлый раз было много всего странного, почему бы этому странному не происходить и теперь.
— Ты не думал, что это маковое поле на тебя так влияет? — спросил Балда. — Я слышал, что маки могут одурманить человека, и он начнет видеть то, чего на самом деле нет.
Балда совсем не подумал, что увидел этот летящий в небе косяк красных рыб-облаков еще до того, как приземлился на парящий маковый островок. Вернер повернул к нему голову и посмотрел на него веселыми глазами.
— Точно, это все маки. А то Блаж упрямо твердит, что это какие-то винные пары. Где она здесь видит вино или хотя бы виноград? Женщина! Не переспоришь! — Балда сразу же вспомнил день и ночь, проведенные в трактире и осторожно промолчал. Ему не хотелось разочаровывать Вернера, потому что Блаж была абсолютно права. Вернер забрал у Балды удочку и выбросил с острова. — Так мы неделю будем ловить. Попробуем сетью.
Он прижал руки к груди и выбросил вперед, раскинув пальцы веером. Из его ладоней широким кругом вылетела разрастающаяся магическая сеть, похожая на паучью, и понеслась прямо вверх. Сеть накрыла стаю. Рыбы стали застревать в ней, а сеть начала светиться искрящимся светом, — зрелище завораживало.
— Вот это будет улов. Хо-хо! — радостно воскликнул Вернер.
— А где сама Блаж? — мимоходом спросил Балда.
— А? — Вернер на мгновение повернул голову. — Где-то внизу копается. Хочет сделать красивый стол из какого-то красного камня. Можешь ей помочь? А я пока вытяну наш улов.
— И как мне до нее добраться? — Балда подошел к краю острова, заглянул вниз, но ничего не увидел, кроме равномерно розового фона.
— Есть только один способ, — удерживая одной рукой сеть, Вернер подошел сзади, столкнул Балду с острова и крикнул вдогонку: — Там будет сложно промахнуться, но если что — подплывешь.
Никакого страха от полета не было, потому что никакого полета не было, зато было очень быстрое падение, а вот страх от падения немного отрезвлял. Но пугаться пришлось недолго. Розовый, как разбавленное водой вино, океан внезапно встретил тело Балды. Попавшая в рот вода отдавала привкусом легкого вина, и запах был соответствующий. До самого момента столкновения с океаном казалось, что это все сплошной розовый туман. Балда вынырнул, отдышался и огляделся. Невдалеке он заметил еще один островок, на этот раз более привычный человеческому глазу, хотя Балда и видел такой остров всего второй раз и тоже во сне. Он не умел плавать, и когда-то даже чуть не утонул, став причиной смерти собственной матери. Но здесь во сне — а то, что это был сон, он уже начал потихоньку осознавать — он быстро освоился в воде и легко доплыл до места, где вода доходила ему до груди. Берег острова был очень пологий, — еще несколько минут пришлось медленно идти пешком, рассекая воду всем телом, затем продавливать ее одними ногами, и уже в самом конце Балда высоко поднимал ноги, чтобы легче было шагать. Островок был небольшим и песчаным, на нем спонтанно росли красивые высокие деревья с широкими ветвями у самой верхушки. В середине острова торчал большой и гладкий красный камень овальной формы. Вокруг камня с пилой в руке бегала Блаж. Она была одета в рабочую крестьянскую робу и нисколько ее не стеснялась. Волосы ее, как и в прошлый раз, были стянуты сзади в черный хвост и открывали все такое же прекрасное лицо.
— О, ты вовремя! — она даже не поприветствовала своего недавнего знакомого. — Держи камень с той стороны, пока я буду спиливать его верхушку, а то он все время норовит сместиться или еще глубже зарыться в песок.
Балда не стал ничего спрашивать и говорить, хотя вопросики уже начали появляться. Он подошел к камню, и все, что смог сделать, так это стать на колени и обхватить ближний к нему край руками. Выглядело это так, будто он просто на него прилег, раскинув руки в стороны. Блаж это, по-видимому, вполне устроило, и она, придерживая камень сверху рукой, начала елозить пилой, безуспешно пытаясь спилить гладкую верхушку. Разумеется, кроме раздражающего скрипа у нее ничего не получалось, и пила все время соскальзывала. Она скривила гримасу неудовольствия и стала водить пилой сильнее — камень внезапно сдвинулся вбок и еще глубже ушел под землю. Балда не смог удержать скользкий камень и повалился на землю. Пила соскочила Блаж прямо по пальцам, но прошла сквозь них, словно они были бестелесными. Она положила подбородок на ладонь и стала стучать верхними пальцами по верхней губе в раздумьях. Рука с пилой подпирала опорную руку, глаза были устремлены вверх.
— Что это за живой камень и почему ты не воспользуешься магией, чтобы сделать себе стол? — наконец-то спросил Балда и неуверенно добавил: — Ну или фантазией?
— Магией?! — она посмотрела на него непонимающим взглядом. — Магией и дурак сможет. А ты вот попробуй как обычный нормальный человек. Магия разбаловала нас: мы стали забывать, что такое настоящий человеческий труд! С магией можно сделать все что угодно. Даже не делать — все само делается как по волшебству. С магией человек может жить один и ни от кого не зависеть, затем он становится эгоистом, а в конце концов — одиноким отшельником. С магией мы перестаем нуждаться друг в друге и превращаемся в бродячих зверей, которые встречаются только для того, чтобы размножиться. Исчезают привязанности и чувства, исчезает человечность! Все исчезает.
Эта короткая тирада сразу сняла все вопросы, оставив лишь одну мысль: нужно завязывать со злоупотреблением вином.
Блаж выбросила пилу в розовый океан и в сердцах пнула злополучный камень — с того слетела верхушка, откололись боковины и остался один красивый каменный стол. Она посмотрела на стол, обошла его кругом и, сказав «отвратительно», пнула и его. Стол улетел вслед за пилой и громко плюхнулся в океан, подняв высокий розовый водяной столб. Балда заметил, что розовый цвет океана почти незаметно утрачивал свою насыщенность, а это могло означать, что кто-то потихоньку трезвеет во сне.
Внезапно рядом с ними мягко упала и рассыпалась полная сеть красной рыбы. Сразу же начались метаморфозы, и рыба стала превращаться в туман. Тут же раздался плеск упавшего тела — это Вернер приземлился в воду возле острова. Он поднялся — воды ему оказалось чуть выше колен. Словно ждавший этого, ветер уже пытался угнать рассеивающийся улов с острова.
— Стоять! Блаж, чего ты стоишь? — Вернер бежал к острову настолько быстро, насколько позволяла вода. Блаж сообразила, чего от нее хотят, и вокруг острова вмиг возник невидимый магический барьер. Все, что мог сделать пыжившийся ветер, — это прибить туман к магической стене, но выгнать его с острова он уже не мог. Вернер замедлил бег и, пройдя сквозь стену, остановился и вдохнул туман полной грудью.
— Отличный улов! — разомлела Блаж. Спасибо глупому ветру туман быстро растекся по всему ограниченному магией пространству. Они видели друг друга в розовом свете и могли рукой потрогать воздух. Балда понял, что протрезветь ему не дадут. Волшебники умудрились воспользоваться его состоянием и сделать из воды вино, а из винных паров и замкнутого острова — кальянную. Трудно сказать, действовали они спонтанно или организованно, — скорее всего, и то, и другое вместе, ведь они хотели вдыхать рыбу со стола, а в итоге оказались на заполненном дурманом острове. Опьяненные в самом начале, они решили продлить себе удовольствие. Но главное, что у них в итоге получилось воспользоваться сложившейся ситуацией.
— О, мы можем перенаправить косяк рыбы так, чтобы он летел прямо на наш остров! — кажется, Блаж надышалась новых идей. Балда подумал, что ведь с ними можно проснуться еще более пьяным, чем засыпал, но насколько это хорошо или плохо, было неясно, — эти понятия стали слишком размытыми.
— Если для этого придется отсюда выйти, то я против, — Вернер быстренько сделал из песка в центре острова удобный подголовник и с комфортом на нем устроился. — Мы затратим столько усилий, чтобы все это провернуть, что эффект будет ненамного сильнее, только еще и устанем.
Он говорил точно не о физической усталости, но о какой именно Балда не понимал. Блаж поразмыслила, сделала несколько глубоких вдохов и, добавив песка к подголовнику Вернера, легла головой к его голове, только тело расположила под тупым углом. Балда посмотрел на них и почему-то решил, что для полной гармонии ему нужно лечь так же, — получится звезда о трех лучах, один луч которой будет немного длиннее остальных двух. Он удобно устроился, и так они пролежали некоторое время, просто наслаждаясь отдыхом и приятным состоянием, в котором пребывал разум каждого из них.
— Н-да, «Болиголов» опять открывается нам с новой стороны. Хорошо, что ты не предусмотрела для него нормальной защиты, а то было бы совсем скучно, — сказал Вернер. — Какие к чертям пришельцы из иных планет? Ты просто ленивая и взбалмошная девчонка, которая захотела даже после своей смерти беззаботно жить в охраняемом от посягательств артефакте и делать только то, что тебе нравится. Ты прожила тысячу лет, но даже в старости вела себя так, словно ты еще ребенок. Может, поэтому все тебя втайне и любили, вот за эту вот непоседливость и неугомонность. Не спорю, ты очень умная и одаренная, но как же ты всех бесила.
Он вдохнул поглубже и рассмеялся. Блаж, наоборот, выдохнула, чтобы не засмеяться во время ответа. Сейчас у нее было прекрасное настроение, и ее можно было критиковать без вреда для себя.
— Кто-то вообще-то даже не удосужился придумать сосуд для своего разума, а воспользовался моими идеями и наработками, — ей все равно было весело. — Да, твоя помощь бесценна, но здесь властвует моя магия, поэтому заткнись. Если ты забыл, то напомню: мой артефакт произвел такой фурор и такой восторг среди наших коллег, что все эти пародийные джинны, желавшие независимости от школы, чуть не полопались от зависти. Помнишь, как я представляла им свое творение? Все скептически усмехались, думали, что я просто трепло и фантазерка, потому что никто раньше не смог даже представить, что можно установить такую внутреннюю связь: попасть в подсознание человека и научить его управлять работой своего тела во время сна.
Блаж попробовала не дышать, чтобы сосредоточиться, но ничего не вышло, и она прыснула со смеху. Балда находился в чудесном воздушном состоянии, по его телу бродили приятные мурашки, и он был уверен, что и Вернер, и Блаж ощущают что-то похожее. Он не вклинивался в разговор, а просто слушал их историю. Ему было интересно узнать, как они жили и чем занимались в своей великой школе магии.
— Целых пять лет они смеялись надо мной, пока мы не предоставили им демонстрационный образец. Ты помнишь, глава школы, этот балабол, который нам по возрасту в праправнуки годился, первым пришел испытать на себе действие моего шедевра, — Блаж произнесла это с нескрываемой гордостью.
— Глава школы, Бардамол, потому и пришел испытать твой шедевр, что никто больше не хотел рисковать своим здоровьем, а на нем лежали определенные обязательства. Он же не знал, что кто-то додумается экспериментировать с человеческим подсознанием. Все остальные боялись, что уснут в твоем, тогда еще в форме колпака, артефакте, а потом проснутся полоумными и даже не смогут попросить, чтобы их прибили, — расслабленное состояние опьянения позволяло Вернеру сказать больше, чем он говорил ей когда-либо. Потом можно было отбрехаться, что он ничего не помнит, и вообще во всем виноват злоупотребляющий вином Балда.
— Зато помнишь, какая потом ко мне стояла очередь из желающих проверить действие артефакта на себе? — Блаж не рассердилась за его откровенность. — Вот тогда все эти смеющиеся засранцы на коленях ползали, только бы испытать это новое для них чувство.
— А как ты попадала в их подсознание, если была еще жива? — спросил Балда.
— Тогда у нас была опытная модель: один колпак надевали на подопытного, а второй надевала я. Работали они так, что нельзя было понять, кто в чьем подсознании находится. Да, вот такие мы разработчики артефактов, — делали вещи по наитию, а потом разбирались, как они работают. Потом мы с Вернером выяснили, что колпаки синхронизировали сны обоих участников эксперимента, то есть, говоря простым языком, участники видели один общий сон. Колпак подопытного блокировал магические возможности во сне, так что все считали, что попадали в мой сон, поскольку лишь я могла создавать площадки для обучения и менять тематику снов. Но мы никому об этом не рассказали, как и о многих других тонкостях. Много хитреньких волшебничков хотели поучаствовать, только чтобы узнать наш магический секрет, — разумеется ничего у них не вышло. Даже я не уверена, что знаю о всех возможностях артефакта, а так как Вернер помогал мне не постоянно, то он знает еще меньше. Мы быстро поняли, что вещь получилась слишком уникальная и опасная, поэтому наложили на нее множество ограничений.
— И как сейчас выясняется, этих ограничений оказалось недостаточно, — добавил Вернер.
— Все предусмотреть невозможно. Мы и так потратили еще целый год на доработки и усовершенствование магического мира и связей. Маги слишком долго живут. Когда тело стареет, пусть даже за тысячу лет, то и активность сильно падает, и уже не хочется ни бегать, ни прыгать, ни заниматься волшебством, и хоть бы там мир вокруг рушиться начал, уже как-то наплевать становится на это. Тело обременяет сознание. Долголетие — это проклятие школы магов.
— Поэтому многие умные маги продумывают пути отхода гораздо раньше, а не за пару лет до смерти, — напомнил ей Вернер.
— Эти многие, если ты забыл, ничего путного в своей жизни так и не придумали. Все их артефакты просто вызывали их плавающие в магическом эфире сознания в реальный мир, в какой бы сосуд они это сознание не засунули. Уверена, что те, кто стал джиннами, создав себе небольшие магические миры, в которых можно продолжать существование и развитие, поступили гораздо мудрее многих наших знакомых, да и возможностей у джиннов очевидно гораздо больше, — они снова вступали в словесное противостояние. Балда о джиннах даже и не слыхивал, но помнил из прошлого разговора, что ими становились маги, решившие не связывать себя со школой магии после смерти. Все это ему было очень интересно, хоть и не до конца понятно.
— Если вы жили по тысяче лет, то магов в ваше время, должно быть, было очень много? — Балду интересовали вопросы, которые нормальных людей почему-то не интересовали. Блаж улыбнулась такому любопытству, ей нравилась эта непосредственная детская проницательность.
— Магический парадокс — маги жили по тысяче лет, но их было не так уж и много. Во-первых, долгую жизнь давала аура школы, покинув пределы которой многие маги начинали стариться так же, как и обычные люди. Я говорю многие, потому что были и те, кто сумел каким-то способом унести с собой частичку этой ауры либо воссоздать ее самостоятельно. Во-вторых, ученики появлялись не часто, порой один за десятилетие, и это были либо дети, рожденные с особым магическим даром, либо обычные дети, в которых какой-нибудь волшебник сумел распознать задатки к управлению магией, лично убедиться в наличии такого таланта и отправить ребенка в школу магии. Но случалось и такое, что некоторые одаренные магией или способностями дети даже в школу не попадали, — маги брали их под свое крыло и обучали лично. О таких детях мы много слышали, но практически ничего не знали.
Среди обучившихся магов мало находилось тех, кто хотел остаться работать в школе. У школы были свои правила и ограничения, а у тех, кто в ней жил, были определенные обязательства. Поэтому многие выбирали короткую, лет в двести, но интересную и разгульную жизнь в городах, где маг был уважаемым и особенным человеком, чем долгую, но ограниченную правилами жизнь в обществе, где ты был таким же магом, как и все, а часто даже просто обычным магом рядом с могущественными чародеями. В общем, тонкостей хватало, но главное, что у каждого мага был выбор, как воспользоваться своей магией.
В наше время были и очень талантливые маги и не очень, были добрые, были и злые. Конечно, невозможно было предугадать, кто и как себя поведет после прохождения обучения, поэтому на всех прошедших обучение учеников накладывались чары, которые позволяли поддерживать с ними связь и определять их приблизительное местоположение. Также все ученики подписывались под обязательством не применять магию против школы, иначе они объявлялись вне закона и могли понести ответственность за свои злодеяния. Обязывать магов не участвовать в войнах школа не могла по разным причинам: маги разбредались по разным странам и далее вынуждены были жить по законам своих стран, а если между странами возникали конфликты, то маги обычно вставали на сторону своей страны и своего народа. В этом вопросе было много неразберихи, поэтому школа в эти дела старалась либо не лезть, либо лезть, но очень осторожно.
Многие страны пытались создать свои собственные школы магии, и высшая школа магии не возражала против этого, но и ничем не помогала. А без этой помощи везде получались лишь клубы фокусников, даже если ими руководил ученик высшей школы магии. Не помогала высшая школа потому, что считала магию слишком опасной материей, требовавшей столетий, чтобы понять всю ее уникальность, многогранность, сложность и самое главное — опасность. А в руках любителей магия часто становилась просто оружием по уничтожению видов. Но даже десяток одаренных учеников не могли получить все необходимые знания и воссоздать уникальную магическую атмосферу высшей школы, которая формировалась тысячелетиями. Высшая школа особо не лезла в политику, возможно, даже сознательно — это и уберегло ее от создания альтернативной школы, которая бы ей обязательно противостояла. А противостояние в магическом мире, как известно всем магам, всегда выливается в конфликт, который всегда плохо заканчивается.
— Как мы уже знаем, такой конфликт все равно случился, — вклинился в ее речь Вернер. Отсутствие зрительного контакта раскрепощало беседу. — Неприятно признавать, но наш общий друг оказался прав в своих пессимистичных прогнозах. Жаль только, что у нас так мало информации. Либо все-таки внезапно обнаружилась тайная альтернативная школа, которую очень умело скрывали, либо конфликт разгорелся внутри самой высшей школы, что на мой взгляд более вероятно. Помнишь, какие у нас были яростные споры о моральной стороне использования боевой магии, магии лечения и еще о сотнях случаях применения магии. Там точек зрения было больше, чем спорщиков. Не удивлюсь, если наши лучшие друзья в итоге разругались и все сожгли к чертям! Хотя если ты со своими причудами не уничтожила магический мир, то винить во всем остальных просто смешно.
— Смейся, смейся, но факт остается фактом — мир разрушен, а я чистенькая и беленькая и ни в чем не замешана, ля-ля-ля! — Блаж засмеялась, ее накрыло игривым настроением.
— Какие еще были преимущества высшей школы магии, кроме долголетия? — не отставал со своими вопросами Балда.
— О! Думаю, что самым главным преимуществом школы было прекрасное окружение. В школе тебе не приходилось сталкиваться с идиотами, не считая совсем юных учеников, но это было возрастное и со временем исправлялось. В обычном мире идиоты окружают тебя каждый день, и от них невозможно избавиться. Из школы часто уходили как раз закомплексованные маги, желающие чувствовать свою значимость. В городах они окружали себя лебезящими вельможами, всякими просителями и слугами и купались в своем личном море славы и богатства. Это можно трактовать и как плюс, и как минус, в зависимости от того, настоящий ли ты маг, чья цель — познание магии, или же ты просто властолюбивый честолюбец с определенными магическими талантами. Еще в высшей школе перед магами стояли высокие человеческие цели: мы пытались решить проблемы голода и холода в неблагополучных с точки зрения климата и почвы местах Солидуса и достигли в этом значительных успехов. Мы решали проблемы жизни в пустынях и болотах, не нарушая естественного формирования природных условий, мы изучали особенности диких животных и пытались воспроизвести эти особенности с помощью магии, чтобы применить их на благо людей, мы изучали домашних животных и старались улучшить их хозяйственные показатели. Мы создавали магические кузни, мельницы, плантации, машины, работающие на магии, и могли наладить производство чего угодно в любых масштабах. Магия могла использоваться в любой сфере человеческой жизни и сделать жизнь человека лучше, но все наши попытки изменить мир часто упирались в тех же идиотов, которых абсолютно не прельщала идея всеобщего благоденствия, которых абсолютно не волновало качество жизни людей, их окружавших, а личные амбиции, алчность и властолюбие были их главными путеводными звездами. Но мы все равно делали то, что считали правильным, потому что это доставляло нам радость. Все маги, покидавшие школу, либо поступали на вакантные должности в городах, либо занимались частным промыслом, — в обоих случаях они вынуждены были выполнять «хотелки» своих правителей, управителей и заказчиков, а поскольку большинство этих людей были, как я уже сказала, идиотами, то и желать они могли либо новое оружие, либо вечную молодость, либо приворожить кого-нибудь, а то и просто пить и не пьянеть, жрать и не жиреть, ну и что там еще закомплексованные мужчины могут себе пожелать.
Блаж выдохнула рассеивающийся и уходящий в небо туман. Балда слушал с открытым ртом, потому что все эти рассказы звучали как какая-то волшебная сказка. Он даже не все сказанные слова понимал. Мысль о том, что это не какое-то волшебное будущее, которое всех их ждет, а далекое утраченное прошлое, которого люди лишились по собственной глупости, сильно его опечалила.