Утро оказалось тихим и спокойным — никаких певчих птиц не было слышно. Проснулись все как раз от того, что наступила звенящая тишина. Роджер лежал с закрытыми глазами, Балда напрягал лоб, чтобы понять, что произошло, Кристоф смекнул сразу. Хлоя подорвалась и огляделась.
— Что, уже не можешь спать без этого храпа? — Глаза Кристофа и Хлои встретились.
— Точно. Какие вы все умные… — она легла обратно и потянулась на шкуре. Приятная мысль согрела ее вместе с солнечным лучом: сейчас все встанем, выпьем травяного чая, закидаем шкуры в повозку и уже в обед будем пожинать лавры от селян и сытно обедать свежими продуктами. — Значит здоровяк уже близко.
— Ближе, чем ты думаешь, — босой Джоф по мышиному тихо приблизился к лагерю, таща за собой повозку.
— Ой, прости, дорогой! — рассмеялась Хлоя. — Не знала, что ты услышишь, так бы сказала «толстяк».
— Вы не знаете почему я спал на отшибе так далеко от лагеря? Только не говорите, что мой храп подобен раскатам грома, и все вокруг решили, что идет дождь, и пшеница взошла раньше срока. — Джоф поставил повозку на старое место, под удивленные взгляды лошадей, не понимающих, зачем они вообще нужны, если есть Джоф.
— Разве кто-то храпел вчера? — не открывая глаз спросил Роджер.
— Я ничего не слышала. — пожала плечами Хлоя.
— Кажется вчера поднялся ветер, и ты опять куда-то улетел, на этот раз от нас, — подытожил Кристоф. Никто не засмеялся, хотя Джоф быстрым взглядом прошелся по всем лицам.
— Ох, боюсь, что ближайшие десять лет мне будут напоминать об этом быке каждый день. Спасибо, хоть Балда не такой злой, как вы. — Джоф направился к озеру умыть лицо и ополоснуть рот, потому что сам уже чувствовал свой запах. Остальные в порядке очереди посетили поставленную на отшибе огороженную магическую уборную, которая была защищена даже лучше, чем весь лагерь, потому что умереть застигнутым врасплох ночью было не так зазорно, нежели при других, менее приглядных, обстоятельствах.
Роджер подкинул оставшиеся дрова в костер. Хлоя подожгла магией ветки. Балда сходил с котелками за водой и нарвал на берегу речной мяты. Кристоф еще лежал: ночью ему чудилось, что кто-то проник в лагерь, и он поднимался и сонный бродил вокруг, а потом долго не мог заснуть. Вскоре вода в котелках закипела. Брошенные в один котелок ветки мяты окрасили воду в нежный зеленоватый цвет, сюда же добавили ромашки и чабреца. Кристоф достал из нагрудного кармана маленькую флягу с секретом и капнул в котелок. Самый ходовой и легкодоступный чай разошелся по кружкам, которые нельзя было спутать ни на вид, ни на ощупь, и настал утренний час тишины. Во втором котелке вскоре приготовилась легкая каша для такого же легкого завтрака.
Утром каждый был сам за себя и ждать, пока кто-то там умоется, чтобы вместе начать завтракать, никто не собирался. Хлоя раздала всем покрытые магией тарелочки, которые не нужно было мыть. После завтрака она их собирала и прятала в своем личном походном мешке. Она считала, что магическое покрытие было величайшим изобретением современности, в частности, покрытая магией посуда — мечта любой домохозяйки. Котелок мыть все равно приходилось, потому что высокие температуры разрушали примитивную бытовую магию, и каша все равно прилипала к поверхности. Так что Балде по утрам было чем заняться.
В это же время Джоф стоял по колено в озере. Нагибаться к воде с берега, стоя в кольчуге, было выше его сил — проще уж махать секирой и валяться в обнимку с монстрами. Он набрал воды в сложенные ладони и с привычным фырканьем растер лицо. Проделав так несколько раз и напившись воды, он подождал, пока вода успокоится и, глядя на свое отражение, аккуратно удалил магией щетину. Привычка бриться по утрам пришла с годами: никаких бород, усов и бакенбард Джоф терпеть не мог, потому что считал, что бороду и усы надо носить только если у тебя страшненькое лицо, а свое лицо он считал очень даже привлекательным. В более молодом возрасте Джоф придерживался другого мнения и носил густые шикарные усы, которые пленяли многих красавиц, но как только время окрасило их сединой, позиция Джофа изменилась.
Он выбрался на берег, опять собрав на своих мокрых ногах тысячи песчинок. Хотел было стряхнуть их, но махнул рукой и вернулся в лагерь.
— Кто-нибудь мне объяснит, зачем я надеваю сапоги после купания, если через час скидываю их перед сном?
Балда обернулся в сторону Джофа, остальные даже не шелохнулись. Пока кто-то очень долго умывался его соратники уже позавтракали и сидели в медитативных позах вокруг кострища. Джоф сделал удивленные глаза, будто забыл, что по утрам в лагере собирается детский кружок играющих в молчанку.
После завтрака Кристоф, Хлоя и Роджер занимались чем-то вроде медитации, которая наполняла энергией и придавала бодрости на целый день. С одной стороны, это сокращало время, проведенное в пути, а значит, и расстояние за день они могли покрыть меньшее, но с другой стороны, от их физического и эмоционального состояния зависел и их успех в том или ином задании, а с их опытом никакой необходимости в спешке не было. Кристоф обучился медитации в частной академии магии в городе Товерн, который, как следует из названия образовался вокруг одной таверны и за сотню лет разросся на милю в диаметре. Хлоя научилась медитации у Кристофа. Она всегда умудрялась обучаться всему и у всех. Роджер просто сидел с закрытыми глазами, будто отдыхал, но Кристоф нисколько не сомневался, что Роджер тоже знает все эти трюки. Балда сидел молча, играл прутиком с углями костра, наблюдал за умиротворенными лицами мужчин и любовался прекрасным лицом Хлои. В такие моменты она казалась ему неземным и воздушным созданием, и сердце его переполнялось всей доступной ему радостью.
Аккуратно, словно на цыпочках, Джоф подошел к своему бревну и уселся рядом с Балдой. Тот налил ему чаю и положил каши. Тишина, изредка нарушаемая сёрбаньем чая и треском бревна под тушей сёрбающего, полностью завладела местом. Поев, Джоф отобрал у Балды прутик и сам стал ворошить угли в тихом костре. Он начал было бубнить что-то музыкальное себе под нос, но его осадил тихий девичий кашель, и он умолк. Настало редкое мгновение спокойствия и умиротворенности, которое не повторится до следующего утра.
Хлоя старалась ни о чем не думать, как и учил ее Кристоф, но получалось это обычно только в первые несколько минут. Потом в ее головку закрадывались сомнения, а правильно ли она медитирует, и она тихонько приоткрывала веки и в эти чуть заметные щелочки мельком оглядывала Кристофа и Роджера, которые, будто статуи, замерли в расслабленных медитативных позах. Хлоя даже сомневалась, дышат ли они в это время, так как даже движения грудных клеток не было заметно. Убедившись, что она сидит так же, как и они, она делала еще сотню мелких движений плечами, головой и чем только можно, чтобы занять еще более расслабленную позу. Затем вместе с легким дуновением ветра в ее голову начинали залетать разные мысли. Иногда принесенный аромат какого-то знакомого цветка влетал в ноздри, и воспоминания о детстве и доме начинали заполнять весь ее разум. Она вдруг бросала всю эту нудную медитацию и маленькой девочкой бежала в леса и поля с мальчишками, играя в очередную детскую игру. Они лазали на деревья и воровали яйца птиц, чтобы вывести своего личного голубя, обдирали ноги и прятали раны от родителей, чтобы не получить по заднице, плавали в речке голышом, смеясь над различиями в собственной физиологии. Ей вспоминались любимые пирожки, которые пекла мама. Их запах так резко и отчетливо возникал в сознании, что ей вдруг хотелось взять в рот ложку каши, и она точно знала, что у этой каши будет вкус маминых пирожков. Но она никогда не отрывалась от медитации, чтобы такое проделать, боясь вызвать недоумение и смех своих спутников, а просто начинала тихонько пережевывать слюну…
Треск бревна или скрип кольчуги переключали ее мысли на Джофа. В нем она часто видела то отца, то личного охранника, но чаще просто постаревшего хулигана. Она привыкла к нему за это время точно так, как он и хотел, но только вот не видела в нем своего будущего мужа. Однажды на пьяном ужине она сказала Джофу, что он ей как отец, и он сильно расстроился, попросил ее никогда ему такого больше не говорить и, выходя освежиться, залепил случайному пьяному посетителю таверны легкую оплеуху для собственного успокоения.
Шуршание углей от перемешивания их веткой наводили ее на размышления о Балде: обычно он любил играть с углями, завороженно наблюдая за игрой огня. Хлоя не знала всей истории Джофа и Балды, но знала, что история это была трагическая. Балда был единственным сыном сестры Джофа, а Джоф был его единственным дядей. Внутри Джофа шла борьба — он обещал сестре заботится о племяннике, если с ней что-то случится, но не мог простить ему ее смерти. Кристоф знал эту историю, но не хотел рассказывать, считая, что это ни к чему. Джофа Хлоя даже и не думала спрашивать, чтобы не вызвать его гнев. О том, что пора закругляться с медитацией, Кристоф намекал легкими, но ощутимыми магическими сигналами. В эти моменты Хлоя вдруг вспоминала, что она медитирует, и в последние минуты выкидывала все из головы и ни о чем не думала. Это был хитрый ход Кристофа, который догадывался, что никто здесь полностью не освобождает свою голову от посторонних мыслей, так как он и сам не мог этого сделать.
Сам Кристоф старался думать о хорошем. Он думал о том, что у них довольно успешная команда, в частности, благодаря тому, что он всех останавливает, когда действительно надо остановиться, как, например, вчера. Многих охотников сгубила алчность и жажда наживы — они видели много золота там, где Кристоф видел неминуемую смерть. Он думал о том, что у них всех есть большой и просторный общий дом в охотничьем районе Товерна — недвижимость была неплохим способом хранить свои сбережения. Еще часть денег они вложили в рудники, а часть хранили в хорошо припрятанных драгоценностях. У них был договор, в котором была учтена доля каждого и по которому в конце каждого года можно было выйти из компании со своей долей и отправиться на все четыре стороны. Но вот уже четвертый год все они кочевали неизменным составом, и никто не говорил, что собирается уходить. Им вполне хватало на жизнь, и можно было бы уже успокоиться, но всем им нравилась их работа, и они хотели работать, пока могли это делать. И все они хотели обеспечить себе не только ближайшее будущее, но и старость. А зная, какие резкие финты может вдруг выкинуть жизнь, как дорога магия, лечение и много еще чего, то позволить себе совсем расслабиться в этом мире не мог никто. Кристоф думал, что прекрасная и загадочная Хлоя, возможно, их лучшее и к тому же бесплатное душевное лекарство в этом безумном мире. И если Джоф все еще лелеял мысль напроситься к Хлое в мужья, то Кристоф уже смотрел на нее добрым отеческим взглядом.
Иногда он вспоминал ту частную академию, куда его отдали в детстве. Бедная сельская семья не могла позволить такую роскошь, как отдать ребенка в академию магии, но Кристоф очень хорошо учился в обычной школе и попал под какую-то щедрую политику для бедняков. Родители были счастливы, что их сынок пробьется в люди, и счастливые отправили его в эту закрытую и в некотором роде уникальную школу, располагавшуюся в городе Мальдуке в нескольких днях пути от их села. Мальдук был назван в честь правителя Мальдука, а точнее, переименован из Рофуса, после того как Рофус умер и правителем стал его сын Мальдук. Магический мир был сложный, но увлекательный, дисциплина в школе была строгой. Вначале Кристоф переписывался с родителями часто, потом все реже. Сначала несколько раз в год приезжал на праздники домой, затем — раз в год…
Окончив школу с отличием, и сдав экзамен, Кристоф остался в школе в качестве учителя, потому что в городе применения всем его знаниям не нашлось. Все должности магов при вельможах были заняты, и толпы учеников с базовыми знаниями бытовой магии не могли найти себе работу, тогда как любой невежда мог купить магический секрет у торговца магией и пуляться опасными огненными шарами, даже не понимая, как это работает.
Десять лет назад Кристоф приехал к родителям уже на похороны матери, а чуть позже схоронил и отца. А еще чуть позже случился военный конфликт, в котором Мальдуку не помогли все его маги, и вскоре город переименовали в Томас, а академию разогнали. Тогда же Кристофа накрыла сильная депрессия и от бесполезности своих знаний, и от того, что он так мало времени посвятил своей семье. Он не знал, куда податься и где применить свои знания и навыки. Кто-то предлагал ему уйти в разбой, грабить поселян или «крышевать» торговцев на рынке, но его тошнило уже только от одной мысли об этом. В одной таверне, надравшись с горя, он и познакомился с такими же пьяными Джофом и Роджером. Их заинтересовала история Кристофа, а по дороге из таверны маг продемонстрировал здоровяку и дальнобою свои навыки, назвав их бесполезными. На следующий день Джоф с Роджером пришли к Кристофу и предложили работу.
Вначале Кристоф замечал, что часто думает о том, как можно убить Джофа, и если раньше эти мысли его пугали, то года два назад он понял, что просто ищет слабые места здоровяка, чтобы их залатать, чтобы предупредить возможное поражение. Это он, Кристоф, уговорил Джофа купить эту дорогущую кольчугу, и он же теперь волновался о том, что она разорвана и ее срочно нужно чинить.
Часто он думал и об истории Балды и Джофа, и эта история его огорчала. Не сама история, а ее последствия, тянувшиеся до сих пор. Когда-то у Джофа была сестра, кажется, ее звали Марфой. Джоф любил ее, но она втайне от всех вышла замуж за чужестранца и уехала с мужем в другой город. У Марфы родился сын. Через три года родители осознали, насколько у сына серьезные проблемы с головой, — мальчик с трудом запоминал самые обычные вещи, и когда остальные дети уже худо-бедно разговаривали, то их сын еле-еле мог ходить. Муж Марфы, трусливый и высокомерный идеалист, бросил ее, обвинив в болезни сына, и отправился на поиски новой жены. Марфа ничего не сказала и стала растить сына сама, борясь с его недугом любыми возможными способами. К пяти годам ее ребенка уже знали все колдуны и знахари ближайших городов, но ничем помочь так и не смогли. Благодаря ее усилиям и любви, к десяти годам мальчик смог запомнить небольшой набор слов, научился ходить и бегать, мог кушать, не пронося ложку мимо рта, и сам ходил в туалет. А потом случилось что-то ужасное — то ли местные мальчишки, вечно издевающиеся над ним, спровоцировали его пойти на реку, то ли он увидел какую-то птицу на воде, так или иначе он залез в воду и начал тонуть под смех и гомон собирающейся толпы. Спасать его прибежала мать, и спасла, но через несколько дней сама умерла — то ли от переохлаждения, то ли от стресса, то ли наглотавшись не самой чистой воды городской реки.
Мальчик даже не плакал над телом матери — он просто не понимал, что произошло. Джоф примчался, когда Марфу уже схоронили, и забрал ребенка. «Сынок-то ее дурачок, совсем балда» — последний раз рассмеялся целыми зубами какой-то зевака. Но с тех пор Джоф стал называть мальчика Балдой.
Марфа называла ребенка только нежными эпитетами боясь, что злые духи услышат его имя, придут и заберут его у нее, и люди даже не знали, как его на самом деле зовут; друзей у мальчика, не считая нескольких игрушек не было — в общем спросить было некого. Сам же он ничего не понимал, смотрел диким зверенышем… Джоф мог дать мальчику любое имя, но он этого не сделал. Он не мог принять того, что этот человечек виноват в смерти его сестры и что об этом человечке он, Джоф, должен теперь заботиться, как о родном ребенке. Отсутствие имени обезличивало Балду и временно решало, а точнее, просто отдаляло проблемы Джофа. Только вот это «временно» затянулось на десять лет.
Кристоф не видел какого-то правильного выхода из этого положения, потому что не знал всего, что чувствует Джоф. Периодически он напоминал Джофу, что у мальчика нет имени, но тот всегда отшучивался и уходил в глухую защиту. Говорить с Джофом серьезно было невозможно в принципе. Всю эту печальную историю Кристоф узнал не от Джофа и, естественно, не от Балды, а совершенно случайно от одной пьяной сплетницы в таверне. И хотя сам он сплетни терпеть не мог, но выбросить все это из головы у него не получалось, и он часто думал, что в этой истории все-таки есть какая-то доля правды.
Иногда Кристоф думал и Роджере. Вот уж кто был для него поистине загадкой. Для Хлои, Джофа и даже для Балды Роджер был хорошим молчаливым и надежным компаньоном. В отношения Джофа и Балды Роджер не влезал — и со стороны казалось, что ему они безразличны. Но мало кто знал, что Роджер делает шаг, только если знает, что ступит на твердую землю, а болезнь Балды и проблемы Джофа были зыбучими песками. Как Роджер попал в команду, знал только Джоф, но никто и не думал об этом спрашивать. Кто оказался в команде раньше всех, о том обычно меньше всех знали. Но если Джоф был треплом, и его история с Балдой была видна как на ладони по их отношениям, то Роджер просто молча делал свое дело, всегда оказывался в нужное время в нужном месте и не вызывал никаких нареканий ни с чьей стороны. Он, как и Хлоя, был в команде дальнобоем, прикрывающим Джофа. Но если Хлоя лупила всех монстров только своими стрелами да в некоторых серьезных случаях одалживала Джофу свой кинжал, чтобы пустить кровь какой-нибудь беспанцирной и выносливой твари, то Роджер мог обстреливать буйных зверушек чем угодно и из чего угодно. Когда в его руках оказывался отобранный у разбойников лук — он стрелял из лука. Когда лук ломался, Роджер выбрасывал его, мастерил из завалявшейся в повозке прочной ткани пращу и после одного пристрелочного броска не понимал, как можно промазать по дальней цели, тогда как Хлоя не понимала, как можно запустить пращой камень так, чтобы он не попал тебе же в глаз. Когда рвалась праща, Роджер брал камни в руки и закидывал противника ими, а если расстояние сокращалось до минимума, то просто ими бил.
В те минуты, когда какой-нибудь монстр, понявший, что Джофа не одолеть, бросал это неблагодарное занятие и устремлялся к стоявшей в сторонке группе из трех человек, Хлоя начинала убегать от него с не меньшей скоростью, отстреливаясь на ходу, маг Кристоф волшебным образом возносился на ближайшую ветку дерева, выступ скалы или убегал в другую от Хлои сторону, и там уже помогал чем мог — заживлял порезы соратников либо дезориентировал тварь магией. Роджер никуда не убегал, и, оставаясь на месте, проявлял чудеса ловкости: уворачивался не только от всех острых массивных и выступающих частей монстра, но и от града хаотично летящих стрел Хлои. Иногда Роджер умудрялся подбить ногой или рукой морду твари так, что она поднималась и глазом аккурат встречала стрелу Хлои. Первые раза два это посчитали случайностью, но сейчас никто так уже не думал. Пока тварь со стрелой в глазу выла, Роджер, пользуясь моментом гасил и второй глаз монстра и обычно тут же отходил, давая возможность закончить начатое подбегавшему к месту Джофу. Иногда, после таких случаев Хлоя спрашивала, зачем они все нужны Роджеру, и он отвечал, что держит их, потому что кто-то же должен делать всю черную работу.
Порой мужчины дружно и с серьезными лицами аплодировали Хлое и наперебой хвалили за убийство очередного матерого зверя, говоря, что убийство бегством — это прорыв и открытие в мире охоты, и проча ей успешную сольную карьеру, на что она обычно довольно мило скалилась, что и было целью шутников.
Кристоф много раз концентрировал свою исследовательскую магию на Роджере, пытаясь обнаружить в нем хоть какое-то присутствие магии, но всегда тщетно. Роджер всегда был чист и опрятен, хотя никто не замечал, что он тратит много сил и времени на мытье лица, тела или чистку зубов. И если в случае с Кристофом и Хлоей это можно было списать на магию, то с Роджером была целая куча вопросов. Но вопросами этими задавался только Кристоф. Он хорошо относился к Роджеру, как и ко всем остальным, но налет неразгаданной тайны не давал ему покоя. Когда-то они присутствовали на казни в одном городе, где местный управитель, внедряя свою экономическую политику, решил избавиться от всех иждивенцев, то есть освободить тюрьмы от всех, кто сидел пожизненно. На казнь выводили стариков, просидевших по сорок лет, для которых смерть была уже не наказанием, а избавлением. И вот, когда стража проводила заключенных мимо толпы зевак, один из стариков остановился, ткнул пальцем в их компанию и завизжал: «Я тебя узнал! Узнал! Из-за тебя мы все здесь. Будь ты трижды проклят!» Но стражник лишь толкнул его в спину, и вскоре этот визжащий и оборачивающийся всю дорогу старик уже болтался с остальными на эшафоте. В толпе стали шутить, что Джоф сражается со стариками, хотя узники более сорока лет не высовывались из подземелий. Но Кристоф был уверен, что освобожденный от заточения обреченный указывал на Роджера, который выглядел от силы на те же сорок лет.
Роджер, погруженный в медитацию, единственный, кто не думал ни о чем. Он уже давно передумал все, что хотел, и сейчас действительно вбирал в себя положительные эмоции и энергию и отдавал на сожжение солнцу весь возможный негатив. Он слышал далекое сладкое пение птицы и ощущал прохладную длань ветра на своем лица. В этом и был для него смысл медитации — осознать и принять то, на что в остальное время почти не обращаешь внимания. Роджер чувствовал себя в безопасности рядом с этими людьми, вокруг этого костра, и чувствовал себя как дома. Этих мыслей ему вполне хватало.
Джоф без слов попросил Балду отрезать ему мяса от остатков косули и старался не сильно чавкать — наесться одной кашей у него не получалось. Он с грустью смотрел на безумно далекую от его мечты Хлою и с радостью на всю свою компанию. К Роджеру и Кристофу он испытывал странную привязанность, для которой у него самого не находилось слов. Он любовался невозмутимым лицом Роджера и со стыдом вспоминал, что недавно в очередной раз случайно подбил ему глаз. Он знал, что Роджер забыл об этом инциденте ровно в тот момент, как Кристоф снял ему боль своей магией, и это отношение Роджера к таким бытовым мелочам вызывало в нем уважение, граничащее с восхищением. Он смотрел на сосредоточенного Кристофа, который был, возможно, слишком ответственным и порой даже дотошным в мелочах, которые казались незначительными, но эта дотошность успокаивала всех остальных разгильдяев их отряда. Не думал он только о Балде, потому что эти мысли причиняли ему если не боль, то необъяснимый дискомфорт, от которого Джоф постоянно бежал.
Еще ему думалось, что день всегда идет по нарастающей вверх: они начинают с чая и медитации, потом кочуют по своему пути, затем сытно и вкусно обедают в знакомых местах либо на привалах, потом следуют дальше и дорастают до битвы с очередным отравленным магией монстром, а затем встречаются с отличным ужином с вином и песнями. Каждый день — это крошечная жизнь. Рожденные утром ложатся умирать вечером, чтобы после черной ночи родиться заново. Тем разительнее контраст вечера и утра. Вчера при свете звезд они наелись дичи и напились вина под песни их очаровательного барда как обыкновенная банда разбойников, а сегодня с утра все постриглись в монахи, блюдут пост и молятся во славу хорошего дня. Но от этой медитации была еще одна значительная польза: кроме прилива сил и энергии она полностью нейтрализовала похмелье после вечерней попойки. Хотя может все дело в том секрете, который бросал Кристоф в котелок с чаем! Такие мысли часто посещали Джофа по утрам и всегда вызывали улыбку на его щекастом гладковыбритом лице.
Балда, насмотревшись на Хлою, перевел взгляд на остывающее кострище и пытался разглядеть в поднимающемся дыме разные образы, но у него плохо получалось. Он пытался вспомнить, что было вчера, где они были, с кем виделись, что ели и пили, но мог вспомнить только звонкий смех Хлои и какую-то связь между своими действиями и этим смехом. Часто он испытывал страх от того, что ничего не может вспомнить, но потом отвлекался и забывал об этом…
Джоф иногда даже завидовал Балде, считая, что забывать — это лучше свойство памяти.
— Кхм, — вышел из медитации Кристоф.
— А! Что? Уже? — пПтичкой встрепенулась закемарившая в последние минуты Хлоя, но продолжила сидеть с закрытыми глазами в ожидании, когда все начнут собираться.
Роджер даже не шелохнулся.
— Кристоф, подсоби, — Джоф указал магу на ноги в песке и свел на ноль все его усилия от медитации. Вместо того, чтобы проигнорировать Джофа или помочь ему, Кристоф вспылил.
— Я вот думаю, что ты будешь делать если, меня убьют? Сотрешь кожу на ступнях и умрешь от потери крови? Нет уж, дорогой, учись стряхивать сам. Ты едешь в повозке, у тебя есть и время, и магия, практикуйся хоть всю дорогу. Ты… — Кристоф вдруг остановил поток слов, поняв, что сам пустил насмарку всю медитацию. Джоф не был виноват, он был лишь проверкой для Кристофа. Маг очистил магией песок с ног здоровяка и еще на минуту закрыл глаза. Джов благодарно улыбнулся.
— Вы ведь сейчас говорили про песок на ногах Джофа? — Спросила Хлоя все еще не открывая глаз.
— Разумеется. А что не так? — спросил Джоф.
— Да так, ничего, — ответила она, будто ничего и не спрашивала.
— Хлоя хотела сказать: возьмите ветку поострее и выколите нам с ней глаза и уши, — перевел им Роджер.
Девушка засмеялась, встала, хрустя коленками и потянулась с кошачьей грацией. Кристоф улыбнулся, представив себя на их месте.
Наконец, все повставали и засобирались. Роджер закинул в телегу шкуры, Балда пошел мыть котелок из-под каши, Хлоя крепила седла на трех лошадях, а Кристоф запряг двух в телегу. Джоф сказал, что сделает самое ответственное дело и затушит костер. Он уже хотел сдвинуть край кольчужной юбки, но Хлоя бросила на него такой уничтожающий взгляд, что он вылил в костер остатки чая из котелка и разворошил угли веткой. Столб дыма с шипением и стоном высвободился из умирающего костра пыльно-серым демоном и взмыл вверх в тщетной попытке попасть в лучший мир. Джоф развел руки в стороны, как бы обхватывая дым, и произнес какие-то выдуманные на ходу слова, имитируя колдовское действо. Хлоя, периодически наблюдавшая за ним подобное баловство, еще раз подумала, что никаких взрослых мужчин не существует — затянувшееся детство сразу переходит в ранний маразм, и никакой точки перехода из одного в другое нет.
Кристоф уже сидел на лошади и подгонял остальных. Балда вернулся с озера. Все попрятали свои пожитки в повозку.
— Если не будем тупить, то сможем пообедать свежим и горячим. Джоф, ты так и не надел сапоги и твои ноги снова грязные, — глядя на здоровяка сверху вниз учительским голосом сказал Кристоф.
Джоф опустил глаза и пошевелил пальцами ног.
— Так и есть, учитель. Я внял твоему совету и всю дорогу буду тренироваться, чтобы совершенствовать свое магическое искусство очищения ног от песка, пыли или любого другого непотребства. — Джоф накинул на голову капюшон фуфайки, поверх него — капюшон кольчуги, сложил руки по бокам и сделал смиренный поклон Кристофу. Затем он вытащил воткнутую с утра в дерево секиру, которую никто, кроме него, не смог бы извлечь, и легкими театральными прыжками подбежал к повозке и запрыгнул на место возницы, заставив вздрогнуть и повозку, и лошадей. Рядом с ним уселся Балда и взял в руки вожжи — он на удивление хорошо справлялся с лошадьми и даже находил с ними общий язык. Джоф говорил — это потому, что у Балды и у лошади мозгов поровну.
Повозка хорошо просела под тяжестью всего их добра. Роджер подошел к повозке сбоку, присел на колено и нагнулся посмотреть на оси. Задняя ось выглядела неплохо, а вот передняя уже еле держалась, видно, здоровая шкура ящера была предпоследней каплей. Нужно было дотянуть до селения и сразу же направиться к кузнецу. Сейчас было даже удивительно, как они вчера с таким грузом доехали до места стоянки. Роджер сказал об этом.
— Может Джофу поехать верхом? — пошутила Хлоя. Впряженные лошади занервничали еще больше, не оценив ее шутку.
— Скорее, ему придется идти пешком, но так мы в село и до ужина не доберемся. Можно пару шкур закинуть на лошадей. К запаху они давно привыкли, им только что жарко будет, — предложил Роджер.
Все сочли эту идею хорошей и две мягкие шерстяные шкуры перекочевали на спины запряженных лошадей. Те разумно не сопротивлялись, полагая, что выбор стоит между шкурами и Джофом. Наконец, лагерь остался позади, облегченная повозка весело поскрипывала, а всадники быстрой рысью скакали впереди и сбоку от нее. Джоф оголил голову и, как и обещал едущему сбоку Кристофу, пытался магией очистить от песка вытянутую босую ногу. Когда это получалось, он снова посыпал ее из своего шлема, которым Балда, по его просьбе где-то зачерпнул песка с пылью.
Балда сосредоточенно следил за лошадьми, будто решал какую-то сложную задачу. Он следил за всеми их движениями, за корпусом и за мотанием голов, пытаясь понять, что беспокоит лошадей, удобно ли им, не застрял ли камень в копыте и не подвернула ли одна из них ногу. Порой его взгляд убегал чуть дальше вперед и останавливался на стройной, поднимающейся и опускающейся фигуре Хлои. Она скакала легко, непринужденно и грациозно. Мужским глазам не прикажешь, и они сами приковывались к ее ровной спине, стройным ногам и в меру широким бедрам. Балде становилось стыдно за свои глаза, и он заставлял себя следить за дорогой и лошадьми, но Хлоя все равно маячила на горизонте. Глаза Кристофа и Роджера стыда не испытывали. Хлоя вообще ехала и улыбалась — она точно знала, что на нее смотрят, потому что иногда оглядывалась, заставала кого-нибудь врасплох и весело грозила пальцем. Что ж, пусть порадуются: и им хорошо, и ей приятно мужское внимание.
Вечерами Джоф мог обижаться на шутки о своем весе, но по утрам сам себя высмеивал. Когда повозка в очередной раз сильно скрипнула, он спросил:
— О, Хлоя, а есть такой же кинжал как у тебя…
— Ты уже сотню раз это спрашивал, — она ответила, слегка повернув голову вбок и открыв всем прекрасный профиль своего лица. Сразу поняла, о чем он.
— … ну, которым пырнешь разок, и вместо крови начнет вытекать жир…
— И я тебе уже сотню раз отвечала, что не знаю.
— … и будет вытекать, пока весь лишний жир не вытечет.
Если Джоф начинал говорить старую шутку, которую знали все, то он все равно обязан был договорить ее до конца, даже если бы все его останавливали и говорили, что знают концовку. Но, кажется, эта беда происходила со всеми натужными шутниками.
— Как только я увижу что-то подобное, то обязательно тебе куплю. Но ты не боишься, что когда из твоего тела и из твоей головы вытечет весь жир, то ты станешь слишком легким и улетишь в небо как воздушный змей? — Джоф не отреагировал на выпад Хлои, видно посчитав, что у него перехватили инициативу и, судя по ее веселому настроению, дальше может быть только хуже. Он что-то спросил у Кристофа и завязал непринужденный бытовой разговор, и Хлоя отстала от него.
Кристоф смотрел на Роджера, пытаясь в очередной раз в чертах его лица найти разгадку своих сомнений. Тот порой замечал взгляд Кристофа, улыбался и дружески подмигивал ему. Вскоре послышалось далекое мычание коров и показались поля с работающими на них людьми. Когда они заметили едущих им навстречу всадника и его пешего спутника, Джоф было по привычке потянулся за секирой, чтобы своим видом показать, что он представляет серьезную опасность для всех, у кого недобрые намерения, но Хлоя обернулась и сказала, что это сельчане. Действительно, какие тут могли быть разбойники? За последние два дня им не довелось встретить ни одного подозрительного типа. Они спросили, далеко ли еще до села, хотя два дня назад выезжали из него по этой же дороге. Им ответили, что часа через два они уже въедут на выгон перед селом. Джоф взял лютню и хотел что-то на ней изобразить, но Хлоя попросила не трогать ее личный, очень дорогой не только сердцу инструмент. Джоф повиновался.
Вдали, в низине показалось поселение — отсюда оно выглядело намного больше, чем когда они подъезжали к нему с другой стороны два дня назад. Домов было больше сотни, и выглядели они очень прилично. Вся компания быстро проехала выгон и подъехала к конюшне возле двора кузницы, располагавшейся как раз на выезде из поселения. Только Балда успел осадить лошадей, как в резко остановившейся повозке сломалась передняя ось, и Балда с Джофом съехали прямо в задние части коней. Балда успел выставить вперед предплечье и соскочил на землю, а вот Джоф зазевался и поцеловал лошадь в хвост, чертыхнулся и, резким хлопком отстранив от лица круп лошади, тоже слез с телеги. Лошади, к слову сказать, отреагировали на это спокойно, возможно, тяжелые шкуры мешали им лягнуть незадачливых ездоков. А конь Джофа мог даже воспринять случившийся инцидент как благодарность за свои труды.
— Ну, давайте, смейтесь! Всегда же приятно видеть, как ваш друг попадает в глупую ситуацию, — в сердцах выпали Джоф, но никто и не думал смеяться.
— А случилось что-то смешное? — Хлоя развернула лошадь и слезла с нее.
— Да ничего смешного не было. Просто ось сломалась, и Джоф поцеловал лошадь в зад, — со всей возможной серьезностью прокомментировал Кристоф.
— О, силы небесные! — воскликнула раздосадованная Хлоя. — Как я это пропустила? Следующий раз поеду на месте Роджера, и вместе с вами буду любоваться его спиной.
Все мужчины на какое-то мгновение стушевались и растерялись от этого едкого замечания.
— Можете не благодарить меня за то, что мы доехали до самой кузницы, — махнул рукой маг, прервав неловкий момент.
— А за что это нам тебя благодарить? — поинтересовался Джоф.
— Например, за то, что я не сказал вам, что мы забыли на стоянке ту тяжеленную голову монстра, на которой так любила сидеть Хлоя.
— Наконец-то мы начали избавляться от ненужного барахла. Мы ее уже два месяца возим с самого начала весны. Надо было эту тварь напоследок оставить, но Джоф всегда предпочитает начинать с самой трудной работы, чтобы в конце расслабиться и витать в облаках, — поддержал беседу Роджер.
— Что? Моя голова! — воскликнула Хлоя. — На чем же я теперь буду сидеть на привалах?
— Можешь садиться на мою, — предсказуемо для всех ответил Джоф. — Она не такая большая и не такая кудрявая, но тебя выдержит.
— Премного благодарна, но я, скорее, посижу на гвоздях и битом стекле — так будет больше шансов сохранить свое целомудрие. Пойдем, моя ласточка, — обратилась она к лошади, — проверим твои подковки у дяди кузнеца.
— Витать в облаках! Довольно тонко, Роджер. Раньше от тебя я меньше всего ожидал дружеского стеба, но этот дряхлый старикашка с этой разбалованной девчонкой умудрились испортить и твою чувствительную и честную натуру.
— Что я слышу! Как тебе, нашему предводителю, не совестно пенять на возраст нашей драгоценной Хлои и называть Кристофа разбалованным. А ведь ты должен подавать нам всем пример, — парировал Роджер.
— Не хотел никого оскорбить, — вмешался ничуть не тронутый выпадом Роджера Кристоф, — но, господа, давайте вести себя серьезней. Мы на конюшне или где?
Верховые спешились, и Роджер пошел узнавать у кузнеца, сможет ли он починить им ось и как много времени это займет. Кузнец пришел, глянул и сказал, что к завтрашнему утру справиться, если будет работать ночью. Решили не задерживаться здесь, так как Джоф еще хотел заехать в так называемый «Разбойничий стан», который был обычным городком, у которого даже было какое-то официальное название, которое никто почему-то не знал или знал, но не помнил. Разбойничий стан был знаменит своими законами, лояльными ко всякого рода авантюристам, спекулянтам, нелегальным торговцам, а еще больше знаменит своими тавернами, борделями и довольно низкими в сравнении с остальными городами ценами на алкоголь.
С кузнецом договорились о цене и подкатили повозку ближе к кузне. Местный староста был честный малый и вызывал доверие, так что все имущество, кроме денег, оружия и личных пожитков, оставили в повозке. Кузнец, здоровый детина с такими же подмастерьями, сказал, что от шкур повозку можно не разгружать — починят и так. Все удивились, но дело хозяйское — здоровые значит у них ребята, небо им в помощь.