Я боялась казни, словно ехала на свою. Прижимала клатч к животу, тихонько читала «Отче наш», и даже виды из окна меня не радовали. Карета въехала в арку, высадила меня возле моей мамы и ее служанки – благодаря опозданию я была «на разогреве» сегодняшнего представления. Люди смотрели и шептались, и я решила свалить это на мою новую прическу, потому что большинство женщин сегодня отказались от вымени на голове – кудри получились не у всех, но тенденция была видна в первый же день. Площадь была большой – человек двести в дорогих одеждах стояли по кругу, за ними оставалось место, чтобы смогла проехать карета, а у стен ратуши толклись городские жители.
– Почему ты заставляешь меня волноваться, Лора, – шипела мне в ухо мама.
– Потому что тебе нравится волноваться, иначе жизнь тебе кажется скучной, – прошептала я ей в ответ. Она пыхтела, но не ответила мне ничего. Рита меня тихонько ткнула пальцем в плечо – подъехал Нотинг, вышел и подошел к нам. Карета выехала и круг с горожанами сомкнулся. Посреди площади стоял эшафот – я словно смотрела фильм о средневековой казни, и не могла поверить, что это случилось со мной.
Виселица выглядела ровно так, как выглядела в фильмах – деревянная рамка с опорами, петля и высокая чурка под ней. Что там говорили о подсудимом? Своровал большую сумму денег у хозяина фабрики?
На площадь перед эшафотом вышел среднего роста и возраста мужчина в синей накидке – как у короля, видимо, это указывало на то, что он исполняет волю королевства. Рядом с ним стояли два странных человека: мужчина лет шестидесяти в обычном сюртуке и брюках, но ярко-красной рубашке, и в точно таком же облачении молодой – лет семнадцати – девятнадцати.
Втроем они шепотом переговаривались, смотрели по сторонам, словно искали кого-то взглядом. И тут к ним направился мистер Нотинг, только чуть повернув ко мне голову и поклонившись. Он то зачем там? Они передали ему бумагу, размером с альбомный лист. Он внимательно читал не отрываясь, потом ему поднесли перо, и он подписал бумагу. Толпа стала аплодировать. Он поднял ее над головой, поклонился на четыре стороны и вернулся к нам.
– Волей короля, Бога Гасиро, ради безопасности королевства Валенторн и всех его жителей, сегодня будет казнен вор, что покусился на того, кто дал ему работу, кров и хлеб. Дин Вертено, шестнадцати лет отроду, отца не знает, матери не имеет, сестер и братьев не знает, – глашатай в синей мантии старался говорить громче, так как задние ряды выкрикивали, что им не слышно.
Люди из первых рядов не стесняясь говорили громко – это был их мир, и если задние ряды что-то не слышат, то это только их проблема. Разговоры касались новых одежд, взглядов на балу. Мальчик, которого сейчас повесят не интересовал никого. Толпа у ратуши начала раздвигаться, образовывая небольшой коридор к центру площади. Перед дверью в стене стоял мальчишка, которого держали за цепи, что были прикованы к рукам. Словно это Халк, и сейчас покрошит всю публику кулачищами.
Первый ряд ахнул и сдвинулся назад, конечно, такой монстр! Парнишка с досадой кусал губы, но шел, брови были точь-в-точь как брови на маске скорби. Он не то чтобы боялся, он просто не верил в то, что происходит. К судье, что озвучивал приговор, вышел мужчина – высокий, тонкий как штакетник. Сюртук еще больше делал его похожим на червя. На голове была залысина, но бакенбарды колосились как петрушка на навозе.
– Этот мальчишка залез в мой кабинет, ударил меня и хотел забрать все деньги! Он мог убить меня, а ведь я, несмотря на то, что работник он слабый, хилый, дал ему эту работу, позволил жить в доме для рабочих и кормил наравне со взрослыми, – мужчина хотел, чтобы все смотрели на него, и сам любовался своей речью, что читал с бумаги – действительно, такой сложный текст, прямо обращение президента!
Мальчишку, тем временем, подняли на помост, где рядом с виселицей поставили большой круглый чан, к котором горел огонь. В стенках были прорези в виде пламени свечи. Что они собрались делать с огнем? Мне становилось все труднее дышать, и я уже дышала «собачкой» – короткими вдохами и выдохами, чтобы не поплохело совсем.
– Пусть виновный выскажется, чтобы Бог Гасиро услышал его и решил его судьбу! – это вякнул старик в красной рубашке. Вот оно что, это и есть «уважаемые» Дети Бога, что вершат суды. Ладно хоть дали слово сказать.
– Уважаемые мистеры, горожане, я… – парень начал говорить, но голос его так дрожал, что даже мне было практически не слышно его, хоть и стоял он в трех метрах от меня – я видела его трясущиеся губы и накатывающиеся слезы, – я правда ничего не воровал, я пришел к нему попроситься на работу хоть какую-то, а он псирты мои забрал и отправил топить печь на фабрике…
– Вы все знаете, что он подло врет, – господин жердь, что пострадал от столь ужасного чудовища, как тощий мальчишка, перебил его, и все решили, что вопрос решен и виновный сказал все. Толпа загудела, и стражники повели его к лестнице, куда уже поднялся палач. Он не носил мешка с прорезями для глаз – как в фильмах, он вообще не прятал лица.
– Пусть мальчишка договорит, вы не дали ему и слова сказать! – это прокричала я, и первыми ко мне обернулись Дети Гасиро, потом судья и эта говорящая жердь, что совершенно точно врала. – Да, да, вы дали ему слово, но слушать не стали. Бог Гасиро даже не услышал его слов – как он может судить человека?
Казалось, что за городом в деревне перестали лаять собаки, телеги и кареты за стеной встали и вода в речке перестала шуметь – тишина была такой, что я слышала, как течет кровь в моей голове, которая сначала говорит ртом, а потом думает мозгом. Лишь бы умереть теперь не сильно больно. Слева меня тыкала пальцами в бок Рита, справа сжимал руку выше локтя мистер Нотинг. Мать рядом со мной даже не моргала, и похоже, не дышала.
– Хорошо, пусть виновный договорит, – сквозь губы пролепетал один из Детей Бога, что не позволяет лечить людей.
То-то же, сволочи, думаете, что вы здесь и власть, и суд? Мы еще с вами повоюем! Я чувствовала себя как минимум Че Геварой, и надеялась на чудо и своего Бога.
– Мисс, мисс, я правда не трогал его и пальцем, почти год у него работал взаперти, ел воду с отрубями, да иногда Мирта – работница его, – он махнул головой на мистера Жердь, как я уже окрестила засранца – фабриканта, – подкидывала маленько овощей да мяса, а так умер бы давно. Думал он забыл про меня, а управляющий – собака, голодом морит, поговорить хотел, да и вылез через трубу – еле дождался чтоб остыла. И то, руки все ожег, – он поднял рукава – ладони и оба предплечья до локтя были в ужасных рубцах.
Фабрикант хотел, что – то сказать, но на это засвистели горожане из задних рядов. Пахнуло небольшим конфликтом, за который мне могло влететь, но жизнь мальчика для меня сейчас была важнее.
– Я к его приходу ждал мистера, а он меня и не вспомнил. Ну я и сказал, что в ратушу пойду и расскажу, что силой держали, голодом морили, псирты забрали, а он сказал тогда, что все сейчас отдаст, только, мол, иди за мной. Открыл свой железный шкаф, псирты мне прямо в руки отдал, и сказал, мол в карман убери, я и положил в штаны под завязь. Он денег столько достал, что я обалдел там, обрадовался, думал хоть маленько даст, а тут дверь то открылась и стражники с охраной забежали. А он как давай орать, что я хотел его ограбить и ножиком, мол, хотел его зарезать, – парень заревел навзрыд, – мисс, хоть вы то мне поверьте, раз не слышит меня Бог наш.
– Все, хватит, суд уже был, и никто не подтвердил его слова, теперь вы видите, что он врунишка? – судья громко обозначил, что разговоры закончились. В горле у меня встал ком, и я больше не смогла сказать ни слова. Рита уже в открытую сжимала мою руку, трясла ее, Нотинг чувствовал, что я могу прямо сейчас потерять сознание и поддерживал за локоть.
– Последнее слово тому, кто решит поручиться за этого преступника. У вас есть ровно столько времени, сколько он будет подниматься к петле, – парнишку подгоняли сзади, и тут до меня дошли слова судьи. В голове сразу прояснилось, тошнота отошла, значит есть решение – поручиться за него, и ему сохранят жизнь! Почему никто не верит ему и не хочет спасти?
– Я могу поручиться за него, – я вышла вперед, оттолкнув руку, удерживающего меня мистера Нотинга. Я почувствовала, что хватка Риты ослабла, и была счастлива, что сегодня все закончится хорошо.
– Вы уверены, мисс? Если вы готовы, поднимитесь к нам, назовите себя, и повторите свое поручение! – Это молодой адепт Бога Гасиро, наконец, осмелел и вставил слово.
– Я, Лора Гросарио, единственная дочь советника короля Грегори Гросарио, подтверждаю, что готова поручиться за, – я замялась вспоминая имя мальчишки, но адепт шепнул мне, и я продолжила, – за Дина Вертено. – я договорила, и поняла, что площадь словно замерла – перестало течь время, никто не моргал. Я посмотрела на место, где стояла несколько минут назад, но не увидела Риту. Мама стояла белая как стена, а мистер Нотинг готов был заплакать.
– Мисс Лора, передайте нам свои псирты, – судья поднимался на помост как будто это была его казнь. Да что с ними всеми случилось, не за Чикатило же я поручилась, а за ребенка, которого можно отправить ухаживать за лошадьми – он всю жизнь будет верным работником.
Я аккуратно вынула бумагу из клатча, стараясь не показать его содержимого и передала судье. Неужели они в лицо не знают дочь советника самого короля, что им требуются документы?
– Дин Вертено, прошу передать ваши псирты, – судья обернулся к парню, который стоял как тень, только огромные – в пол лица глаза иногда моргали.
Солдаты не стали ждать, достали из карманов его штанов бумагу и передали судье.
Тот осмотрел обе бумаги и бросил их в горящий мангал – вот на что походил этот предмет. Мангал с такими огоньками сварил деду его друг, и вечерами, эти оранжевые язычки пламени сквозь отверстия в железе напоминали сказочные, взлетающие в воздух огни.
– Лора Гросарио, отныне вы лишены своего имени, семьи, титулов и права проживать в королевстве Валенторн. Дин Вертено, вы лишены имени и права проживать в королевстве Валенторн. Сейчас вы покидаете площадь в повозке – солдаты проводят вас за ворота, – судья, похоже, сам не понимал – что происходит, и хотел быстрее закончить это.
Тут я увидела Риту – она лежала на полу в пыли, и никто не собирался ей помочь. Больше я не помнила ничего…