— Слушай, — проговорила я поспешно и тревожно, — у меня, то есть больше не у меня, а у Иришки, есть один знакомый, он охотник, поехали завтра к нему в гости?
Она носком туфли подцепила листок — и подбросила. Он упал рядом со своей черной тенью.
— Пожалуй.
— Во сколько? — загоревшись, я торопилась назначить точное время, чтобы, не дай Бог, она не передумала.
— Как ты.
— В четыре. Нормально?
— Да.
— У метро "Студенческая".
— Ирочка, ты мне нужна, — позвонила, придя домой, я своей сестре, — завтра я хочу познакомить Наталью с твоим Игорем. Прошу тебя, поедем с нами.
— Я не могу, — заломалась Ирка, — у меня Шурик… и вообще…
— Ирина! — вскричала я.
— Не могу!
— Ты что, ревнуешь? — я надавила на больную мозоль.
— Я?! — она захохотала, как оперная примадонна. — Я?!
— Иришек, ну, поехали, он же все-таки твой знакомый, а не мой?
— Поезжай с ней одна, — уперлась она, — а я ему позвоню, ты ведь помнишь, как дойти: до площади, а там до загса — и повернуть. Второй дом, номер семь с какой-то дробью, шестьдесят шестая квартира.
— Как ты считаешь, они понравятся друг другу?
— Гм. — Я поняла, что сестра, настраиваясь на длинный разговор, закуривает.
— Брось курить, грымза, — приказала я беззлобно.
— М-м-м. — Не тут-то было! Ирка явно уже дымила вовсю.
— Я так считаю, что она должна ему понравиться.
— Если он ей понравится, она — несомненно! — выдала Иришка многозначительно. — Ой! — пискнула она. — Что-то сердце кольнуло.
— Я тебе говорю, собака, брось курить! хоть ты и дура, но ведь сестра — мамашки вместе по лужку прыгали, одну соску грызли!
— …В общем, посмотришь ее в деле, — пропустив мои нравоучения, сказала Ирка, — обещаю, эт-то интересно, хотя Игорь, разумеется, не фонтан. Правда бабла у него сейчас полно, купил себе еще одну квартиру… Ой, тут Шурик пришел, — детским голоском залепетала она, — пора кормить. — И прибавила грубо: — Ты же знаешь, как он лопает — легче задавить.
— Привет, — сказала я, — чао какао.
Нет, Наталья никогда бы не смогла так убого жить: борщ, котлеты, хоккей по телегадюшнику и много элементарного секса, как выражается сама Иришка. Карие очи, черные брови.
* * *
— Я в детстве услышу, что кто-то был на Днепре, Днепр, где это? И сердце замирает. "Пахнет клевером летняя ночь, дверь открыла в поля проводница, за Днепром полыхает зарница, что еще тебе может помочь?" Словно когда-то жила там, уехала, разлучилась, а так тянет, тянет туда… Мне обязательно нужно что-нибудь такое, чтобы влюбиться…
По осенней асфальтированной дорожке шли мы к дому Игоря. Я не очень понимала Натальины чувства. Она просто фантазерка, вот и все.
— А Игорю, между прочим, сорок четыре, — сказала я, — старый?
— Меня возраст не волнует, — она вдруг хохотнула, точно ведьмочка в фильме, — был бы человек хороший!
У подъезда кирпичного, темно-красного дома сидел пергаментный дед.
— Сейчас спросит — вы к кому?
— Он же не бабка, — попробовала я возразить, но весьма неуверенно, потому что дед, опираясь на палку восковыми ладонями, уже вставал со скамейки, вглядываясь прямо в наши лица. Голос его прозвучал резко, как пилорама: "Вы, простите, девушки, к кому?" Я глянула на Наталью. Она улыбнулась деду одной из своих обаятельнейших улыбок: у нее имелась целая коллекция таких ключиков к человеческим сердцам, в коллекции были улыбки простые, открытые, улыбочки милые, легкие, иногда ее улыбающиеся губы мягко приказывали, а порой таили тайное обещание…
— Вы не к Николаю?
— Мы не к Николаю.
— А то Николая-то нету, утром уехал.
А что, поднимаясь по лестнице, лопотала Наталья, я легко могу представить, что в этом доме живу, деда, наверное, зовут каким-нибудь диковинным именем — Поликарп Феофанович, Феофан Фабианович, внук его, Колька, конечно, влюбится в меня, потому что Игорь, он Игорь, да? не Андрей, а точно Игорь? потому что он для Кольки авторитет, ну, как же — охотник! и порой Колька будет бегать для меня за хлебом, бом! нет, мне положительно нравится этот подъезд!..
— Наташка, ты — ребенок! — Я поднималась за ней. — Совершенно стандартный тупой подъезд, бледно-желтые стены, как в санатории для пенсионеров, миллионы таких домов, таких лестниц, хорошо хоть ступеньки не корявые, чем он может нравиться? Какой этаж? Наверное, пятый! И перила зеленые — дурость. Чистый он, правда, краска на стенах ровно лежит, слов неприличных никто не нацарапал…
И вдруг я почувствовала, что и мне нравится этот подъезд!
— Ну, вот, кажется, мы и пришли, ты говоришь, шестьдесят шестая?
— А Игорь будет через десять минут, — сообщила нам девица в шароварчиках и сетчатой маечке на голое тело, — он ушел провожать Алину.
Девица изгибалась и колыхалась, словно дымок из бутылки.
Дочь капитана Джанэй, шепнула мне Наталья, помнишь, в лагере пели? Ага, была такая песенка: "Дочь капитана Джанэй, вся извиваясь как змей, среди матросов-воров танцует танго цветов".
Девица как-то неспокойно глянула на нас, провела в комнату, сама села на диван, скрестив по-турецки ноги, но лишь сели и мы, на очень неудобные венские стулья, вдруг поспешно встала — ах, я должна позвонить! проколыхалась от стены к стене вдоль узкого коридорчика — я тут же испарилась. Глухо ухнула, как пробка, ударом всаженная на место, входная дверь.
— Непоследовательная какая-то особа, — сказала я.
Наталья встала и начала расхаживать по комнате. Эге, эге, говорила она, кассета, если ее поставить, на ней окажется какая-нибудь бардовская классика — Высоцкий или Галич, клянусь.
— Включи!
— Нет, неудобно.