Она возвращалась в Томск после студенческих каникул. У ней два попутных задания: отвезти Батину диссертацию и сопровождать больную однокурсницу, почему её и отправили в мягком вагоне. С ними же ехал "старший принц". Ночью девушке стало плохо, начался приступ, а воды не оказалось. Ленка выскочила на станции, пришлось бежать далеко, вода выплескивалась из банки, может быть, Ленка споткнулась, пролила, побежала снова...
В общем, поезд уже тронулся.
Она подает банку, пытается запрыгнуть на ходу, ей тянут руки, бежит, уцепившись, подпрыгнет, но сил не хватает, ноги затягивает под вагон... Поезд набирает скорость...
Так она и осталась.
Ночь. Деваться некуда. И отстать нельзя, - там же Нинка, там диссертация...
А он Принц-Имярек стоял в тамбуре, стоял же, смотрел... Не спрыгнул, не помог, не рванул стоп-кран, не протянул руки...
Да если б протянул, я бы допрыгнула, то есть, она запрыгнула бы из последних сил...
И пошла за поездом. А куда? Да еще ночью.
По шпалам. Наступать на каждую - коротко, зато ноги быстро-быстро перебирают; через одну - длинно, но как-будто немножко взлетаешь...
Споткнулась. Расшибла колено. Села на рельс. Больно, горько так, солоно слизывать кровь с коленок...
Как же он не спрыгнул? Может, не видел? Но стоял же, все кричали, руки протягивали... Может, ему помешали? И он спрыгнул позже, на полном ходу, в темноту, скатился по откосу, я не заметила, теперь он ищет там на станции, а я уже отмахала километра три-четыре...
Потом мы встретимся, он возьмет меня, то есть, её за руки:
- Лучше поздно, чем никогда...
- Лучше никогда, чем поздно! - как уже отвечала ему в одной записке... Нет, пожалуй, теперь не стоит, пусть поздно.
Конечно, лучше было бы идти сейчас вместе...
Вон уже огни следующей станции. И надо же, - поезд стоит. Он опаздывает. Она поднялась в вагон. Все спят. Все на месте. Вот и всего-то...
- А что дальше было?
- Дальше ничего.
- Ты плакала тогда?
- Нет.
- Почему?
- Потому что себя было жалко.
- А что сейчас ревешь?
- Как тебе сказать?.. За него стыдно. За то, что можно предавать. Ты зря придумала, будто он не видел, или ему помешали. Когда я царапалась в вагон, мы встретились взглядами... Я тогда ничего не помнила, только Нинку, я молила о помощи... Он отвернулся. Да что там, - он ведь мог и сам за водой сбегать... До этого мы стояли у окна, и он читал мне Луговского: "На третьей полке, поджав колени, ехать, ехать, синею весною..."
Все было вранье, и ехали мы в мягком вагоне...
Мне приснился сон:
... мы с Ленкой купаемся, она тонет, я кидаюсь спасать, но тону тоже, выбраться смогу, если ее отпущу, брошу...
Сон повторялся, мучил, преследовал наяву.
Как же быть?
Гибнуть вовсе не хотелось. Даже не то, - погибнуть я будто не боялась, говорить, так совсем не боялась, но вот там, в беде, вдруг не выдержу, отпущу, брошу?..
Я стала бояться смотреть людям в глаза, мои - были глазами предателя.
Но тут мне возьми и представься случай для проверки.
Только купались мы на этот раз с Женькой. Я учила ее плавать. Она шагнула в яму и скрылась. Я шагнула за ней. Кто кого из нас поймал? - она вскочила мне на шею верхом и зажала коленками. Может, я бы и "отпустила" ее, да не смогла. И вынырнуть не могу. Я мигом вспомнила не что-нибудь, а книжку она же мне недавно пересказывала, про бабку, которая не умела плавать, а ей зачем-то нужно было попадать на другую сторону реки, партизанам что ли помогала, так она реку переходила по дну, - подпрыгнет, воздуха наберет и бежит под водой. Я и побежала. Подпрыгну, Женька воздуха хлебнет, а мне не удается, но я бегу по дну, подпрыгну...
- Танька-то где? - кричат с берега.
- Все в порядке, идем ко дну, - Женька успевает ответить, но это уж потом нам рассказали, конечно, - им "кукольный театр на воде", а я, по-моему, бегу... Женька же меня и довытащила. Хорошо, что берег близко.
Сон мой пропал, как иллюзия загаданного большеглазого страха. Все стало на место: борись, бейся, верь до последнего.
Хорошо, конечно, исходить из хороших исходов. Ну а почему бы из них не исходить?
И Женька-умница, задавила меня коленями.
В роду у нас спасать утопающих?
Теперь я думаю, что слишком выгралась в Ленкину ситуацию с поездом. Конечно, Ленкой я была, следуя за ее переживаниями. Но ведь надо себе сознаться, я была и тем другим одновременно. Я тоже боялась спрыгнуть с поезда; не хотела хлопот со стоп-краном, впрочем, об этом я не думала, пожалуй; вообще не поспешила на помощь; и взвешивала, - будет ли предательством?.. соскользнула, взгляд отвела...
Вот я и говорю, что мы чувствуем потребность раство- риться, стремимся вкусить сладости повторения, совпадения, соощущения, а смысла можем не коснуться вовсе. Не ищем.
Растворение ли это? Скорее эластичность юного существа, всего лишь "творческий инстинкт молодости".
Тогда я еще только начинаю выпутываться из цветистых иллюзий.., а старшая сестра уже обгоняет меня, вступая в зрелое восприятие, когда идея растворения утрачивает романтический сахарок...
Вещи и явления останавливают нашу прыть словом "субстанция", ведь стихии не только заманивают, но могут вдруг приоткрыть бездну, заглянуть в которую каждый ли готов?
Каждый ли способен оказаться в срединной точке сути, где из одного корня растут преданность и предательство?
Или свести себя на нет в самом истоке превращения: когда сильное становится слабым, в твердом берет начало мягкое, тяжелое теряет свой вес, в темном вспыхивает импульс света, а рождение и смерть неуловимо сменяют друг друга?..
13. Гамма "до-мажор"
Наш университет возник на "пустом месте" посреди леса в истоке Академгородка.
Мы пришли сюда в ряду первых. По доброй воле.