Диалог - это не просто отвага вопроса-ответа, не просто искренний обмен мнениями, но обязательно добросердечное мастерство.
Например, стоит допустить оплошность, ляпнуть, и увлеченно-убежденные, даже и "свои", ведь затопчут...
Кузьма же твой промах обернет в смех, да так, чтобы ты сам больше всех смеялся; иногда превратит в некую парадоксальную мысль, если почувствует, что ты её сумеешь отстоять;
но не пропустит:
- Я не снисходительный!
ибо по умолчанию ты останешься там, внизу, со своим конфузом, который будет мучительно жечь стыдом и может отгородить тебя от людей, как бы "свидетелей", хотя зла-то они не имели.
Я думаю, Кузьма похвалил меня в письме за то, что бросалась на выручку - ..."попытка диалога"...
И еще он вкладывал иногда в конверт листочки,
вырванные из записной книжки:
"...Пожалуй, у меня есть еще достоинство - я бесстрашен.
Это не значит, что я не боюсь.
Я очень дорожу репутацией.
Считаю это важным.
И, как ни смешно, - это страх и тревога
за жизнестойкость других людей.
К числу жизнестойкостей относятся равно
и смерть и цинический вывод..."
- Маркиз дает последний бал! - с этими словами Кузьма появился вдруг на пороге моего Н-ского дома. Вместе с ней, "женой нашего". Не получилось того общего праздника, как я мечтала, как звали мы с Фицей Кузьму в гости. Для всех!
Но мне пришлось почти все время быть рядом и все время решать "проблему такта". Только мне казалось, что следует уходить, тут же ударной нотой звучал предложенный мне вопрос, и разрасталась тема, беседа, дуэт...
Самая первая моя выучка - Кузьма не терпел фальши. Но здесь... он терпел все...
Это сейчас я думаю, а ведь ему не было еще и сорока лет...
Мы пели с ним дуэтом в Н-ске, потом я поехала в Москву в командировку, а он еще съездил в Шушенское к своему лагерному другу Ивану Краснову.
В Москве же, в доме Полины Георгиевны собрался весь гарем. И горестные их голоса слились в хор, в единый плач, - вдруг он останется с ней?..
И все томились ожиданием, и "мыли кости", и нарушены были запреты: каждая хотела - мне! мне! или хотя бы - не ей!
И вот он вернулся, вошел эдаким петухом в бойцовом оперении, расчихвостил в три дня весь наш курятник, мы еще поквохтали и расселись по своим шесткам.
И начался пир.
Хор так и остался хором, только теперь мы дружно орали Фицины песни, поглядывая друг на друга с легкой ненавистью, или Полина аккомпанировала нам на пианино, что умела: "Студенточку" или еще
"У-мер наш дя-дя не оста-вил-ни-че-го
Умер наш дядя не оставил ничего
А те-тя хо-хо-та-ла ког-да она уз-на-ла,
Что у-мер наш дя-дя не оста-вил-ни-че-го"
(я тогда еще не осознавала, что это мелодия Шопеновского похоронного марша).
А одна соловеюшка осмелела и спела
- La donna est mobile...
на мотив "сердце красавицы...", хорошим голосом.
31 марта 1968 года. Умер Кузьма.
Анатолий Иванович Бахтырев.
Многие узнали об этом только 1-го апреля.
Чуть не дожил до сорока лет.
"Магические числа". Но Кузьма не любил округлять.
В наш плач прорывается похоронный марш,
и я с ужасом угадываю слова:
"Умер наш дядя..."
Юра Злотников стоит ссутулившись, держит букетик фиалок...
Павел Юрьевич говорит над гробом:
- Христос ходил между нами...
.........
Позже я прочитаю о том, как Чарли Чаплин мечтал сыграть Христа:
"Мне он видится великолепным, зрелым, краснобородым мужчиной. Я бы сделал его реальным и человечным, олицетворяющим силу, могучий интеллект. Он был человеком, который хорошо ел, хорошо пил и любил компанию своих последователей. Его появления в любом собрании было достаточно, чтобы немедленно возникала атмосфера доброго юмора и счастья".