20758.fb2 Мое время - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 82

Мое время - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 82

Как у Арнольда Ардалионыча?...

Он, конечно, - философ.

Но не отшельник.

Отшельники у нас - бичи, святые люди. Где присел, там и ладно, там и хорошо. Пищу Бог пошлет; костер Аккордеоныч сложит; Анна иной раз уговорит помыться, починит что; выпить там-сям перепадет;...

Пустынники с пустыря, обитатели берега Реки Жизни...

Небо покровительствует им.

Студенты тоже дома не имут. Правда, это дети еще, студенты техникума. Барахлишко их комом засунуто вспальный мешок, раскладушки через день уже сломаны, в проходе валяются вечно грязные сапоги, среди них, глядишь, мыло с въевшимся песком, кусок хлеба, окурки тут же бросают,...

Я вижу их скрюченные фигурки в подмокших мешках (- на улице в дождь забыли), скрюченные, в верхней одежде, забрались в негреющую утробу...

Может быть, они из тех самых домов, где все не с того боку? или избалованы? не умеют?

Что ж, в поле можно всему научить.

Шофера бездомны "по определению".

Это у них горделивый девиз.

Дом у них - не в себе, но всегда при себе

крыша на колесах.

Этот нигде не пропадет.

Поспит в машине, перекусит тут же за рулем,

хозяйство его - в "бардачке".

Он - человек пути и процесса.

Чувства очага у него нет.

Костер он, конечно, всегда разведет, - бензину плеснул и все дела, но лучше запалит старую покрышку с колеса - до утра хватит.

Для окурков приспособит консервную банку, обобьет ее аккуратно. Кабину украсит портретами и безделушками.

Он очень себя уважает.

Ну, и мы, конечно.

Федя тоже окурка просто так не бросит, - я специально следила. Мой закадычный друг Федя, старый каторжник. Он руку протянет, и жестянка окажется под рукой. Он, когда что-нибудь чинит, мастерит, я смотрела, пошарит по земле - все тут как тут: эта железка сойдет за отвертку, камень заменит молоток, кусок проволоки - точно какой нужен, гайку любого калибра сразу найдет. Ничего готового заранее у него нет, ни инструментов, ни вещей, (ни денег, понятно).

Завтрашним днем он не обременен.

Однако.

Держит Федя себя словно имущий человек, у которого добром набиты комоды и шифоньеры.

В столовую он заходит по-домашнему, наливает из-под рукомойника стакан воды и располагается за столом с тарелкой свободного* хлеба, - он как бы не голоден, но пришла пора пообедать.

В киоске он возьмет почитать газету, тетка не обидится, предложит еще журнал, обрадуется разговору.

На улице он может просто так подойти, например, к сломанному забору и подбить планку.

В магазине, на почте, на вокзале, - везде он чувствует себя своим. Всюду - дома (когда не держат за решеткой).

Вся воля - его дом.

Иногда Федю забирают на базу в село. Там квартирует наше экспедиционное начальство и камеральные дамы (ну, эти живут словно дачницы), обычно в пустующей школе.

И вот, если нужно что-нибудь починить, везут Федю.

Тогда мы посылаем друг другу записки с оказией.

Треугольнички. Он первый придумал...

"Танечка-ласточка, скучаю. Сделал электропроводку, починил движок. А больше и делать нечего. Ну настрогал школярам скамеек на ихнем стадионе. В сельмаге замок поставил. Там хорошая такая панночка работает. Джага выдал восемь рублей. Я не все пропил, ты не думай, майку еще купил. Приезжай, очень жду."

Это забавно писать в поле письма при разлуке на пять дней. Вся экспедиция следила, передавала наши приветы, - балует старый черт! Наблюдала, как мы при встрече обнялись.

Шепнул:

- Пойдем, я рупчик скопил, попразднуем.

Мы выпили в столовке по стакану вина и пошли к Панночке в сельмаг.

- Хотел пластинку тебе купить, но сэкономил, так послушаем. Ласково поет, на тебя похоже, голос сла-абень-кий (оказалось - "Старый причал" М.Кристаллинской).

Мы сидели на подоконнике и слушали, Панночка нам раз десять заводила, пышненькая такая, добродушно-хит-ренькая - Панночка, - слаще и не назовешь.

Потом мы отправились на футбольное школьное поле, курили там на скамейке и смотрели, как мальчишки насаются по стоптанной траве...

Мне хорошо было у Феди в гостях.

Даже думать не хотелось, - откуда у него такое полное, такое вселенское чувство дома.

Беспризорник-воришка, вечный узник лагерного коммунизма, мятежный добряк, сохранивший в памяти от нормальной жизни разве что пшеничный запах безымянной матери своей...

Никакого открытия тут, конечно нет...

Живут себе люди в жилищах.

Каждый пласт хранит свои отпечатки.