Герман тупо пялился на отливавший металлическим блеском листок, вальяжно расположившийся на столе Василисы, и отказывался верить собственным глазам. Этого листка просто не могло тут быть. За семьсот лет, прошедших после стирания, все артефакты аэров уже сто раз должны были растащить по архивам и частным коллекциям и похоронить там за ненадобностью. Действительно, какой смысл хранить эти закорючки, если не можешь прочитать зашифрованное в них послание? А вскрыть цфар, именно так назывался этот изящный элемент памяти, не смог бы ни один из аватаров. Доступ к информации мог получить только аэр, ну и возможно, ещё случайно сохранивший прежние способности бывший игрок.
— Она просто стащила его в архиве, — пришло на ум Герману вполне логичное объяснение факта появления цфара в доме Василисы. — И зачем я только спровоцировал её на незаконное проникновение? Из-за этих дурацких брошек нас теперь могут вычислить. А что если кто-то специально подсунул любопытной женщине иномирный артефакт? — неожиданная мысль заставила Германа вздрогнуть. — Нет, не бывает таких совпадений, — попытался успокоить себя нелегал, — я ведь и сам не знал, что в том архиве хранятся вещи аэров.
— Прикольный, правда? — раздался задорный голосок хозяйки мансарды за его спиной. — Вот смотри, — с этими словами Василиса включила лампу, и в свете, прошедшем через укреплённую под лампой стеклянную призму, листок растворился, являя взору восхищённой наблюдательницы полупрозрачную сферу, заполненную объёмными рунами. — Как красиво, — мечтательно прошептала Василиса, наблюдая, как руны начинают свой завораживающий танец.
— Ты это правда видишь? — от испытанного шока Герман едва ни лишился дара речи.
— А ты разве нет? — небрежно поинтересовалась Василиса, не отводя взгляда от чудесной сферы. — Погоди, сейчас пойдут картинки.
В сущности, ей очень повезло, что всё её внимание в тот момент было сосредоточено на иномирном артефакте, так что Василисе не пришлось наблюдать, как привычно бесстрастное лицо Германа вдруг исказилось от злости, а взгляд сделался тяжёлым, как пудовая гиря. Впрочем, сеанс утери самоконтроля длился недолго, уже через несколько секунд морщины на лбу Германа разгладились, и выражение бесстрастности благополучно заняло свое привычное место.
— Знаешь, мне его так жалко, — печально вздохнула Василиса, когда послание закончилось, — каким же одиноким он себя, наверное, чувствовал.
— Ты даже это поняла, — на сей раз в голосе Германа уже не было прежнего надрыва. Он уселся в кресло у стола и устало прикрыл глаза. — Тебя действительно расстраивает, что какие-то пришельцы заблудились в твоём мире?
— Если честно, у меня волосы встают дыбом от одной только мысли, что где-то среди людей бродят монстры, забывшие, кто они такие? — призналась Василиса, чем вызвала у Германа истеричный хохот. — Неужели тебе ни капельки не страшно? А вдруг однажды они всё вспомнят и начнут захватывать наш мир? — её искреннее возмущение только добавило веселья Герману, так что на его глазах от смеха даже выступили слёзы. — Ну чего ты гогочешь, как гусь? — Василиса надулась и отвернулась от невежи.
— Прости, Васенька, — смех наконец прекратился, и голос Германа сделался серьёзным, — я сейчас всё тебе объясню, только ты присядь, пожалуйста, а то ещё грохнешься в обморок, а мне потом лечить твои синяки и шишки.
— С чего это я вдруг грохнусь в обморок? — проворчала Василиса, но всё же заняла место Германа в кресле. Тот опустился рядом с ней на колени и взял её за руки.
— Видишь ли в чём дело, — вздохнул он, — никто из людей не в состоянии прочесть послание, заключённое в цфаре. Вот это называется цфар, — пояснил он, взяв листок за уголок и покачав им перед носом ошарашенной Василисы. — Только соотечественник автора этого послания смог бы его понять.
— Так я же специалист по древним рукописям, — тут же нашлась Василиса, — ты забыл?
— Дело не в сложности шифра, — Герман сочувственно покачал головой, — просто послание передаётся телепатически, а люди, увы, не обладают способностью к телепатии.
— Ты просто не в курсе, — принялась оправдываться Василиса, словно кто-то её обвинял, — я сама по телеку видела, как экстрасенсы читали мысли.
— Тут одно из двух, — в голосе Германа появились раздражённые нотки, упрямство и нежелание принять объективную реальность были именно теми чертами жителей мира Игры, которые он никак не мог понять, — либо это просто постановочный трюк, либо твои экстрасенсы тоже не люди. Вас ведь не так уж мало в этом мире, могли и пролезть в телепрограмму.
После этих слов комната будто погрузилась в вакуум, стало так тихо, словно время остановило свой бег, и все звуки застыли в неподвижности. Единственным, что в этот момент менялось, было выражение лица Василисы. Недоверие, испуг, растерянность сменяли друг друга как маски мима, пока наконец этот калейдоскоп ни завершился каким-то отрешённым выражением, в котором невозможно было прочесть никакой определённой эмоции.
— Ты тоже не человек, — наконец выдавила из себя Василиса.
— Да, мы с тобой оба из того мира, который ты видела в послании, — Герман и не подумал отпираться, — и мы вовсе не монстры, просто немного более развитые существа, по крайней мере, в ментальном плане.
Та лёгкость, с которой её потенциальный соотечественник сбросил маску человека, Василису ни чуточки не порадовала, напротив, она сразу напряглась. Каждый дурак знает, что сохранение легенды по определению должно быть для пришельца главным приоритетом, а судя по всему, угроза разоблачения была для Германа не столь уж принципиальным вопросом. Это наводило на мысль о наличии у него иных, более важных причин для откровенности. К примеру, это мог быть просто хитрый ход в процессе вербовки агента влияния, или того хуже, пришелец уже приговорил случайно докопавшуюся до правды соотечественницу, а потому может себе позволить удовлетворить её любопытство, прежде чем прикончить.
— Почему же ты помнишь, а я всё забыла? — с подозрением пробурчала потенциальная жертва произвола иномирного монстра.
— Потому что я ратава-корги, — Герман лучезарно улыбнулся, как бы демонстрируя чистоту своих намерений в отношении соотечественницы.
— Игрок-аватар, — прошептала ошарашенная Василиса, — ты принадлежишь обоим мирам.
— Надо же, как мне повезло встретить такую умную женщину, — Герман весело рассмеялся, но буквально через пару секунд его смех вдруг оборвался, и лицо пришельца сделалось мрачнее тучи. — Василиса, ты должна меня выслушать очень внимательно, — произнёс он, чеканя каждое слово, словно забивал ими гвозди. — От того, как ты отнесёшься к моему предупреждению, будет зависеть твоя жизнь. Ты не должна говорить о том, что про себя узнала, ни одной живой душе. Понимаешь?
— Боишься разоблачения? — ехидно поинтересовалась Василиса, поздравляя себя с тем, что правильно вычислила мотивы Германа. — А что, ратава-корги лицензию на убийство не выдают? Требуется добровольное согласие свидетеля на сохранение тайны?
— По-моему, ты пересмотрела шпионских сериалов, — Герман снисходительно улыбнулся. — Какое разоблачение, глупышка? Можешь про меня рассказывать кому угодно, тебе всё равно не поверят. Даже самый продвинутый специалист по всем наукам не отличит меня от человека. Речь идёт о ТВОЕЙ безопасности.
— Хватит наводить страху, — возмутилась Василиса, — надоело. Почему в последнее время все взялись меня запугивать? Сначала Варенька со своими предсказаниями, потом этот старый шарлатан, а теперь ещё и ты.
— Я не собираюсь тебя запугивать, просто предупреждаю, — лицо Германа вдруг осунулось, словно покрылось слоем пепла, и именно это убедило Василису в искренности его слов. — Дело в том, что ратава-корги ставят очень опасные эксперименты над такими, как ты, бывшими игроками. Если они тебя найдут, то все твои кошмарные предсказания сбудутся наяву.
— Так ты ведь тоже ратава-корги, — пролепетала Василиса, — выходит, я уже обречена.
— Я тебя не сдам, — Герман крепко сжал её руки, — пусть ищут других подопытных для своих экспериментов.
— Почему? — в глазах Василисы словно вспыхнули звёздочки. Неизвестно, какого признания она ждала, но услышала нечто совсем неожиданное.
— Сам не понимаю, — покаялся Герман. — Мне кажется, что нас с тобой что-то связывает.
— И это вовсе не любовь, — мысленно продолжила его реплику Василиса. — Интересно, а что случится, когда ты выяснишь природу этой связи, мой таинственный любовник? Со спокойной совестью отдашь меня в лапы этим живодёрам или пощадишь несчастную, потерявшую себя соотечественницу? Кто я для тебя: живой человек или просто забавный ребус? Точно не человек, больше нет.
Невесёлые мысли мутным потоком проносились в голове Василисы, не задерживаясь ни на секунду и не давая ей сосредоточиться хотя бы на одной из них. Наверное, это просто была защитная реакция психики, эдакий отвлекающий манёвр, чтобы не думать и не зацикливаться на том шокирующем факте, что она была не человеком, а тем самым иномирным монстром, о которых совсем недавно так легкомысленно рассуждала. Чисто логически Василиса уже приняла этот факт, ведь аргументы Германа были убедительны, и ей нечего было им противопоставить, а вот в её душе, вопреки всякой логике, всё ещё теплилась надежда, что он ошибся или просто разыгрывает свою доверчивую любовницу.
Долго находиться в состоянии такого когнитивного диссонанса было очень некомфортно, всё равно, как метаться между берегами речки, не решаясь пристать ни к одному из них. Самые противоречивые и бредовые соображения толкали неприкаянную лодочку Василисиного ума из одной крайности в другую, и этому не было конца. Пора было взять навигацию в свои руки и покончить с неопределённостью, и самым простым способом это сделать была фактология. Специалисту по древним рукописям было отлично известно, что даже самые достоверные с виду истории могут оказаться фальшивкой, если внимательно приглядеться к деталям. Только правда способна выстроить все факты в логическую цепочку, а выдумка рано или поздно проколется именно на какой-нибудь неучтённой подробности.
— А как жители нашего родного мира себя называют? — Василиса с жаром взялась за привычное дело раскапывания деталей. В конце концов, нельзя же вечно прятаться от правды. Чем болтаться между «за» и «против» как дерьмо в проруби, лучше уж пристать к одному из берегов, по крайней мере, можно будет ощутить твёрдую почву под ногами.
— Аэрами, а наш мир называется Аэрией, — в голосе Германа Василиса уловила что-то вроде гордости, и это говорило в пользу его искренности.
— Он действительно такой, как я видела в послании? — продолжила она свой допрос. — В Аэрии не действует закон притяжения? Почему там река течёт не сверху вниз, а как ей вздумается?
— Такого закона вообще не существует в реальности, — Герман снисходительно улыбнулся, — это местная выдумка. Движение объектов определяется совсем другими алгоритмами, например, разницей в плотности. Тебя же не удивляет, что масло плавает на поверхности воды, а пух летает по воздуху, правда? Кстати, то, что ты приняла за речку, было управляемым эфирным потоком, в который для эстетического эффекта вводят контрастные вещества.
— А летающие сады тоже держатся в воздухе из-за разницы в плотность, что ли? — Василисе показалось, что она нащупала противоречие в картинке, нарисованной Германом. — Да таким плотным воздухом было бы невозможно дышать.
— Если ты умеешь управлять эфирными потоками, то играться с плотностями нет нужды, — пояснил Герман. — Прости, Васенька, я не смогу объяснить все детали этой технологии, я ведь не специалист.
— А почему наши учёные до таких технологий не додумались? — в голосе Василисы можно было без труда прочесть подозрительные нотки. — Не думаю, что люди дурней этих твоих аэров. Если бы действительно можно было играться с эфиром, существование которого ещё нужно доказать, то у нас бы тоже сады летали над крышами.
— Мне кажется, всё дело в плотности вибраций, — принялся отстранённо рассуждать Герман, полностью игнорирую наезд. — Аэрия — это гораздо менее плотный мир, чем этот. Возможно, проявление природы эфира в плотных мирах не столь очевидно.
— Как это? — возмутилась Василиса. — Хочешь сказать, что тела аэров могут легко существовать в разреженной атмосфере?
— У аэров и тела менее плотные, — Герман снова снисходительно улыбнулся, давая понять дознавательнице, что понимает её цель поймать рассказчика на противоречиях. — Ты даже не представляешь, как сложно аэру привыкать к этой кондовой игровой оболочке, — он похлопал себя по коленке. — И дело тут даже не в её неповоротливости, а в том, что плотное тело активнее взаимодействует с окружающей средой. С непривычки поток новых ощущений буквально сносит крышу. Васенька, я могу часами рассказывать тебе об Аэрии, но какой в этом смысл? Почему тебе так трудно примириться с тем, что этот удивительный и прекрасный мир является твоим домом?
— Знаешь, это как-то неправильно, — Василиса горестно вздохнула, — все эти чудеса, которые вроде бы принадлежат мне по праву рождения, но так и останутся недоступными. И зачем только я прочитала дурацкое послание?
— Возможно, ратава-корги смогут решить эту проблему, — Герман ободряюще погладил Василису по спине, — мы ведь для того и существуем, чтобы спасти всех застрявших в Игре аэров.
— Благородно, — пробурчала та, как бы смиряясь с фактом своего иномирного происхождения. — А эти сады и сейчас летают?
— Да, наш мир почти совсем не меняется со временем, — подтвердил Герман, — потому что, в отличие от жителей этого мира, мы и сами не меняемся. Смерть не приносит аэрам забвения, мы всё помним и воспроизводим реальность Аэрии точно такой, какой она была в прежнем воплощении.
— Это, наверное, так скучно, — Василиса состроила кислую гримасу. — Вы поэтому лезете в наш мир, что вам не хватает новизны?
— Что?! — Герман явно был шокирован её словами. Он ожидал чего угодно: зависти, восхищения, даже злости, но уж точно не сочувствия к бедненьким скучающим аэрам. — Ты поняла, что я только что сказал? Я помню сотни своих воплощений, и все жители Аэрии тоже. Раньше и в мире Игры перевоплощение не стирало личность игроков, все всё помнили. То, что случилось с вами в этом мире, было настоящей катастрофой.
— А может быть, просто кто-то сделал нам одолжение? — вопрос Василисы прозвучал настолько абсурдно, что в первый момент Герман его даже не понял. — Я бы, к примеру, не хотела помнить все свои косяки из прошлых жизней, — пояснила она свою мысль. — А чего только стоят воспоминания о болезнях, старости и смерти? Неужели память о сотнях жизней совсем не давит тебе на мозги, не заставляет сомневаться в себе и окружающих? Думаю, в моём мире всё устроено как-то гуманней, что ли.
— Хочешь сказать, что если бы у тебя появился шанс вернуться домой, ты бы им не воспользовалась? — от удивления Герман едва шевелил языком, уж такого он точно от Василисы не ожидал.
— Ну почему же? — как ни в чём не бывало заявила та. — Разумеется, съездила бы на экскурсию, интересно ведь поглазеть на летающую речку и громадных розовых котов с синими глазами, — она намеренно замолкла, давая слушателю переварить свои сентенции, и вдруг весело расхохоталась. — Прости, Герман, но у тебя такой ошарашенный вид, словно ты сейчас, вместо меня, вдруг увидел того самого котика. Да шучу я, конечно, мне было бы интересно пожить в другом мире.
— Только пожить? — уточнил ратава-корги.
— Не понимаю, почему тебя это так удивляет, — Василиса капризно поджала губки. — Эта ваша катастрофа, наверное, случилась очень давно.
— Семьсот лет назад, — Герман кивнул, пока не понимая, куда она клонит.
— Ну вот, — ухватилась за его слова Василиса. — Может, поначалу нам, потеряшкам, и было тут тошно, но со временем этот мир сделался для нас родным, тем более, что свой старый мир мы все благополучно забыли. И знаешь, что я тебе скажу, — она хитро улыбнулась, — лично мне этот мир очень нравится. Думаю, и тебе тоже, коли ты тут торчишь по доброй воле.
Беспечно разбрасываясь шутками, Василиса даже не подозревала, что её слова сейчас рушат самую основу жизненных принципов Германа, вернее, ратава-корги по имени Ро, который осознанно посвятил уже даже не одну свою жизнь благородному делу спасения пострадавших от стирания аэров. Тот факт, что далеко не все жертвы катастрофы желают, чтобы их спасали, раньше никогда не приходил ему в голову. До сего момента Ро свято верил в то, что бедняги тяжко страдают от разлуки с родным домом и только и ждут, когда же у их соотечественников дойдут руки до своих затерянных в Игре собратьев. Увы, коварная реальность отчего-то отказывалась соответствовать его теоретическим измышлениям. Возможно, спасение пострадавших от стирания и имело смысл в первую сотню лет после катастрофы, пока те ещё сохраняли остатки воспоминаний, но теперь спасательная миссия сделалась бессмысленной.
Те бедолаги, которые по воле управленцев Аэрии застряли в грубом и примитивном мире и, по идее, должны были зачахнуть, растворившись в среде аватаров, почему-то предпочли не чахнуть, а жить дальше. Каким-то удивительным образом они умудрились не просто выжить, но и переделать этот мир под себя, причём они трансформировали не только внешнюю среду, но и своих вынужденных соседей-аватаров, и главное, они изменились сами. Вместо того, чтобы изолироваться от навязчивого потока астральных энергии, которым мир Игры был заполнен под завязку, они приняли решение впустить этот поток в себя, а впоследствии даже оседлали его и заставили себе служить.
Для аэра, помешанного на самоконтроле, это казалось самоубийственным шагом. Ро привык полагаться исключительно на свой интеллект, поскольку много жизней его учили игнорировать эмоциональный фон и презирать проявления чувств. Он искренне считал аэров высшей расой именно за их способность управлять своими мыслями. И в этом, наверное, не было никакой ошибки, по уровню интеллекта ни один из аватаров не мог тягаться с игроками. Но только сейчас до самоотверженного ратава-корги дошло, что аватарская цивилизация вовсе не была отсталой, она попросту строилась на иных принципах. При принятии решений жители мира Игры вовсю использовали своё чувственное восприятие, но не в противовес логике, а в дополнение к ней. Местная поговорка «первое решение самое верное», которую рациональный ум аэра раньше воспринимал исключительно как полнейшую чушь, вдруг наполнилась смыслом. Жители мира Игры доверяли своей интуиции ничуть не меньше, чем тщательным расчётам, причём их интуитивный подход базировался не на подсознательном анализе фактов, как у аэров, а на чувствах.
— А ведь Василиса права, — пришло на ум Ро, — в Аэрии бывшие игроки станут изгоями, их будут считать убогими и даже увечными, эдакими полу животными. Так зачем им покидать мир, который они создали для себя и по собственному усмотрению?
Но ведь есть ещё такой бонус, как практически вечная жизнь. Только ради этого стоило сменить место жительства и терпеть связанные с переездом неудобства. Или это тоже не аргумент? Может быть, неизменность среды обитания и сохранение собственной личности вовсе не являются таким уж благом? Похоже, в преимуществе помнить свои прошлые жизни скрыт какой-то подвох. Из-за этих воспоминаний аэры автоматически цепляются за опыт прошлого, и это сужает диапазон их возможностей в настоящем. Не исключено, что если бы этот опыт отсутствовал, то количество ошибок, которые аэры могли бы совершить, было бы гораздо больше, но возможно также, что тогда они сумели бы найти какие-то новые решения, которых сейчас просто не видят за завесой прежних жизненных паттернов. В любом явлении имеются свои плюсы и минусы.
Почему же в таком случае ратава-корги так зациклились на спасательной операции и даже мысли не допускают о том, чтобы поставить под сомнение целесообразность своей героической деятельности? Они жертвуют собой, проживая целые жизни в Игре и ежедневно рискуя не просто жизнью, а самим своим существованием, ведь наказанием за нелегальное посещение Игры является развоплощение. А кому нужны все эти жертвы? Уж точно не пострадавшим от стирания игрокам. И ладно бы ратава-корги приносили в жертву своим идеалам только собственные жизни, но они не щадят и тех, кого вроде бы намеревались спасти, да вдобавок ещё ни в чём не повинных игроков. Да, Ро было о чём подумать, и эти раздумья круто изменили его жизнь.