Пью чай, в голове думушка: где бы ночевать?.. Рассматриваю моего спящего соседа, но мне видна толькокудлатая голова, вся в известке, да торчавшие из-под головы две руки, в которые он уткнулся лицом. Руки тоже со следами известки, въевшейся в кожу.
Пью, смотрю на оборванцев, шлепающих по сырому полу снежными опорками и лаптями... Вдруг стол качнулся. Голова зашевелилась, передо мной лицо желтое, опухшее. Пьяные глаза он уставил на меня и снова опустил голову. Я продолжал пить чай... Предзакатное солнышко на минуту осветило грязные окна притона. Сосед опять поднял голову, выпрямился и сел на стуле, постарался встать и опять хлюпнулся.
Потом взглянул на меня и сказал:
- На завод пора, а я, мотри, мал, того... - И стал шарить в карманах... Потом вынул две копейки, кинул их на стол. - Мотри, только один семик... добавь тройчак на шкалик... охмелюсь и пойду! - обратился он ко мне.
- Ладно.
Я спросил косушку. Подали ее, четырехугольную, и принесли стаканчик из зеленого стекла, шкаличного размера. Из косушки их выходило два. Деньги, гривенник, конечно уплатил, как и раньше за чай - вперед. Здесь такой обычай.
- Пей!
- Налей. Руки не годятся, расплещут.
Я налил. Он нагнулся над столом, обеими руками обхватил стакан, понемногу высосал вино и сразу пришел в себя.
- Ну вот я и жив! Спасибо, брательник...
- Ешь крендели, закусывай, - предлагаю.
-Не надо. А ты чего не пьешь?-спрашивает меня, а сам любовно косится на косушку.
- Сыпь! Я не буду.
- Во спасибо!.. А то не прохватило. На этот раз он сам налил полный стакан, выпил смаху и крякнул: - Теперь жив.
- Чайку?
- Коли милость твоя и чайком бы погреться...
- Малай-й! - подозвал он полового. - Прибор к паре и на семик сахару... Да кипяточку, - и подвинул половому свои две копейки, лежавшие на столе.
Половой сунул в рот две копейки, схватил чайник и тотчас же принес два куска сахару, прибор и чайник с кипятком. Мой сосед молча пил до поту, ел баранки и, наконец, еще раз поблагодарив меня, спросил:
- А ты по какой ударяешь?
- Да по такой же! Вишь, зимогорю...
- Я тоже зимогор, уж десяток годов коло Будилова околачиваюсь, а сейчас при месте, у Сорокина, на белильном... Да вчера получка была, загулял... И шапку пропил... Как и дойду, не знаю...
Разговорились. Я между прочим сказал, что не знаю, как прозимогорю до водополья, и что сегодня ночевать негде.
- Эка дура! Да на завод к нам! У Сорокина места хватит....
- Да я не знаю работы...
- В однорядь выучат... Напьемся чаю, да айда со мной. Сразу приделят к делу... Он кое-что рассказал о заводе.
- У меня паспорта нет.
- А у кого он на заводе есть? Там паспортов не любят, рублем дороже в месяц плати... Айда!
Ввалилась торговка. На руке накинута разная трепанная одежонка, а на голове, сверх повязанного платка, картуз с разорванным пополам козырьком.
- Почем картуз? - спрашиваю.
- Гривенник.
- А гривну хошь...
- Добавь семишку, за пятак владай!
Я купил засаленный картуз и дал зимогору. Мы зашагали к Волге.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ОБРЕЧЕННЫЕ
Сытный ужин. Таинственный великан. Утро в казарме. Работа в пекле. Схватка с разбойником. Суслик. Сказка и бывальщина. Собака во щах. Встреча с Уланом. Кто был Иван Иванович. Смерть атамана Репки. Опять на Волге.
Вспомню белильный завод так, как он есть. Приходится заглянуть лет на десяток вперед. Дело в том, что я его раз уж описывал, но не совсем так, как было. В 1885 году, когда я уже занял место в литературе, в "Русских ведомостях" я поместил очерк из жизни рабочих "Обреченные". Подробнее об этом дальше, а пока я скажу, что "Обреченные"-это беллетристический рассказ с ярким и верным описанием ужасов этого завода, где все имена и фамилии изменены и не назван даже самый город, где был этот завод, а главные действующие лица заменены другими, словом написан так, чтобы и узнать нельзя было, что одно из действующих лиц - я, самолично, а другое главное лицо рассказа совсем не такое, как оно описано, только разве наружность сохранена... Печатался этот рассказ в такие времена, когда правду говорить было нельзя, а о себе мне надо было и совсем молчать. А правда была такая.
Вечереет. Снежок порошит. Подходим к заводу. Это ряд обнесенных забором по берегу Волги, как раз против пароходных пристаней, невысоких зданий.
Мой спутник постучал в калитку. Вышел усатый старик-сторож.
- Фокыч, я новенького привел...
- Нук штож... Веди в контору, там Юханцев, он запишет.
Приходим в контору. За столом пишет высокий рыжий солдатского типа человек. Стали у дверей.
- Тебе что, Ванька?
- Вот новенького привел. Юханцев оценил меня взглядом.
- Ладно. В кубовщики. Как тебя писать-то.
- Алексей Иванов.
- Давай паспорт.
- У меня нет.
- Ладно. Четыре рубля в месяц. Отведи его, Ваня, в казарму.