- Да я и бежать не думаю, - отвечаю.
- Это не он, тот туда убежал, - вступился за меня прохожий с чрезвычайно знакомым лицом.
Разъяснилось, что я - не тот, которого они ловили, хотя на мне тоже была красная рубаха.
- Да вон у него бумаги в руках, вашебродие, - указал городовой на поднятую пачку.
- Это я сейчас поднял, мимо меня пробежал человек, обронил, и я поднял.
- Гляди, мол, тоже рубахато красная, тоже, должно из ефтих! - раздумывал вслух дворник, которого я сшиб на мостовую.
- А ты кто будешь? Откуда? - спросил квартальный.
Тогда я только понял весь ужас моего положения, и молчал.
- Тащи его в часть, там узнаем, - приказал квартальный, рассматривая отобранные у меня чужие бумаги.
- Да это прокламации! Тащи его, дьявола... Мы тебе там покажем! Из той же партии, что бежавший...
Половина толпы бегом бросилась за убежавшим, а меня повели в участок. Я решил молчать и ждать случая бежать. Объявлять свое имя я не хотел - хоть на виселицу.
На улице меня провожала толпа. В первый раз в жизни я был зол на всех, перегрыз бы горло, разбросал и убежал. На все вопросы городовых я молчал. Они вели меня под руки, и я не сопротивлялся.
Огромное здание полицейского управления с высоченной каланчей. Меня ввели в пустую канцелярию. По случаю воскресного дня никого не было, но появились коротенький квартальный и какойто ярыга с гусиным пером за ухом.
- Ты кто такой? А? - обратился ко мне квартальный.
- Прежде напой, накорми, а потом спрашивай, - весело ответил я.
Но в это время вбежал тот квартальный, который меня арестовал, и спросил:
- Полицмейстер здесь? Доложите, по важному делу... Государственные преступники.
Квартальные пошептались, и один из них пошел налево в дверь, а меня в это время обыскали, взяли кошелек с деньгами, бумаг у меня не было, конечно, никаких.
Из двери вышел огромный бравый полковник с бакенбардами.
- Вот этот самый, вашевскобродие!
- А! Вы кто такой? - очень вежливо обратился ко мне полковник, но тут подскочил квартальный.
- Я уж спрашивал, да отвечает, прежде, мол, его напой, накорми, потом спрашивай. Полковник улыбнулся.
- Правда это?
- Конечно! На Руси такой обычай у добрых людей есть, - ответил я, уже успокоившись.
Ведь я рисковал только головой, а она недорога была мне, лишь бы отца не подвести.
- Совершенно верно! Я понимаю это и понимаю, что вы не хотите говорить при всех. Пожалуйте в кабинет.
- Прикажете конвой-с?
- Никаких. Оставайтесь здесь.
Спустились, окруженные полицейскими, этажом ниже и вошли в кабинет. Налево стоял огромный медведь и держал поднос с визитными карточками. Я остановился и залюбовался.
- Хорош!
- Да, пудов на шестнадцать!
- Совершенно верно. Сам убил, шестнадцать пудов. А вы охотник? Где же охотились?
- Еще мальчиком был, так одного с берлоги такого взял.
- С берлоги? Это интересно... Садитесь, пожалуйста. Стол стоял поперек комнаты, на стенах портреты царей - больше ничего. Я уселся по одну сторону стола, а он напротив меня - в кресло и вынул большой револьвер Кольта.
- А я вот сначала рогатиной, а потом дострелил вот из этого.
- Кольт? Великолепные револьверы.
- Да вы настоящий охотник? Где же вы охотились? В Сибири? Ах, хорошая охота в Сибири, там много медведей!
Я молчал. Он пододвинул мне папиросы. Я закурил.
- В Сибири охотились?
- Нет.
- Где же?
- Все равно, полковник, я вам своего имени не скажу, и кто, и откуда я-не узнаете. Я решил, что мне оправдаться нельзя.
- Почему же? Ведь вы ни в чем не обвиняетесь, вас задержали случайно, и вы являетесь как свидетель, не более.
- Извольте. Я бежал из дома и не желаю, чтобы мои родители знали, где я и, наконец, что я попал в полицию. Вы на моем месте поступили бы, уверен я, так же,, так как не хотели бы беспокоить отца и мать.
- Вы, пожалуй, правы... Мы еще поговорим, а пока закусим. Вы не прочь выпить рюмку водки?
Полицмейстер не сделал никакого движения, но вдруг из двери появился квартальный:
- Изволите требовать?
- Нет. Но подождите здесь... Я сейчас распоряжусь о завтраке: теперь адмиральский час.
И он, показав рукой на часы, бившие 12, исчез в другую дверь, предварительно заперев в стол Кольта. Квартальный молчал. Я курил третью папиросу нехотя.