Сантер нашёл меня во дворе цитадели, около моего приятеля, карпа, который всё ещё игнорировал меня.
― На вашей родине холодно, ― заметил он с улыбкой, садясь рядом со мной на скамейку. ― Я рад, что вернулся, хотя был впечатлён Громовой крепостью. Там наблюдается хороший прогресс, а если становится скучно, есть хороший спорт. Охота на пауков. Это не совсем в моём вкусе, зато я встретил эльфа, который считает себя оборотнем. Ваш друг Эберхард заведует столовой, и туда ежедневно прибывают бойцы и беженцы.
― Хм, ― хмыкнул я, наблюдая за карпом.
― Прошлая ночь была лучшей: олени танцевали на стенах, в столовой обслуживали медведи, а женщины-солдаты, несмотря на холод, купались в фонтане.
― Это хорошо, ― согласился я, удивляясь, почему карпы как будто всегда что-то жуют на поверхности воды.
Сантер громко рассмеялся.
― Вы вообще слышали хоть одно моё слово? ― спросил он, когда я удивлённо посмотрел на него. ― Послушайте, что с вами такое? Можно подумать, что у вас любовная лихорадка.
Я вздохнул, возможно, это действительно правда.
― Наверное, вы правы, ― признал я. ― С тех пор, как моя спутница надела корону, появилась черта, которую нельзя переступать. Без сомнения, это меня огорчает.
Он удивлённо посмотрел на меня.
― Но это же маэстра Лиандра ди Геранкур будет теперь носить корону Иллиана, я прав?
― Так и есть, ― устало ответил я. ― Хоть это и было моё решение, но мне трудно отказаться от неё.
― Вот и пойми человека, ― заметил он, качая головой. ― Я мог бы поклясться, что вы любите сэру Хелис. Даже Дезина считает, что видеть вас вместе одно удовольствие.
― Вы ошибаетесь! ― возмущённо сказал я. — В свою очередь, можно было бы подумать, что вы любите Дезину.
Он медленно кивнул.
― У вас плохое настроение, сэр генерал. Если вам от этого легче, можете спокойно лягаться, но если толку от этого нет, то перестаньте. У меня толстая кожа, и я могу многое вынести, но выбирайте слова, когда говорите о женщинах. Особенно в случае с Дезиной я желаю, чтобы вы сдерживали себя.
― Почему? ― холодно спросил я. ― Я задел больное место?
― Да, ― ответил он, вставая, и выглядел совсем недружелюбно. ― Если хотите, и вам это поможет, я с удовольствием брошу вас к карпу, с которым вы так стремитесь поговорить. Возможно, это охладит ваши чувства. Всё так, как вы предположили, и это больно, потому что решения нет. Так что избавьте меня от своих колкостей! Но и я тоже прав, не так ли? Что бы вы там ни сделали, сэра любит вас и простит, если вы попросите её об этом.
― Нечего прощать, она ― королева, и наши пути разделяются. ― Я устало поднял на него глаза. ― Простите, Сантер, я был несправедлив, я сам не знаю, что со мной случилось.
― Вы глупы, вот ваша проблема, ― жёстко заметил он. ― Но я не сильно от вас отличаюсь. Женщина может просить всё, но только не то, что ты не знаешь о своей любви.
Сказав эти слова, он повернулся и ушёл, оставив меня сидеть, что в последнее время случалось слишком часто.
― Он прав, ― сказала Зокора позади меня. ― Ты глуп. Поскольку твоя трубка помогает тебе думать, я принесла её с собой. ― Она протянула мне трубку и полный кисет табака. ― Кажется, она тебе нужна. Трубка была в твоей комнате, табак я украла у Хелис. Вчера на рынке она потратила почти три отрезка свечи, в поисках бессаринского яблочного табака, а теперь не решается отдать его тебе.
― Что ты здесь делаешь? ― спросил я, принимая табак и трубку. Серафина искала мой табак в течении трёх отрезков свечи?
― Ты хотел меня видеть, по крайней мере, так мне сказали. ― Она прислонилась к скамейке рядом со мной. ― У нас тоже есть такая рыба. ― Она указала на карпа. ― Выглядит точно также, только бледная, у неё нет глаз и есть длинные зубы.
― Тогда она не точно такая.
― Такая, только другая. Ты просто неправильно смотришь на вещи. ― Она повернулась ко мне. ― Если ты ищешь меня, тебе, без сомнения, что-то от меня нужно. Если нет, то мне лучше уйти, прежде чем ты заставишь плакать ещё и меня. Конечно, это маловероятно, но в случае с Лиандрой и Хелис тебе это удалось.
― Зачем им плакать? ― удивлённо спросил я.
Зокора покачала головой.
― Лиандра плачет, потому что ей приходится отказаться от мечты, но она уже давно это знала. Просто всё произошло слишком быстро, и она знает, что этого не избежать. Серафина плачет, потому что потеряла надежду и думает, ты её не любишь. Может мне тоже стоит начать плакать, потому что твоя глупость причиняет мне боль. Для моего народа любовь под запертом, но я всё же поняла её. Ты же, напротив, проповедуешь её повсюду, а сам слепее этой рыбы.
― Она не слепая.
Она сверкнула на меня взглядом.
― Ты ничего не понимаешь. Или просто не хочешь? Все это увидели. Лиандра первая, Наталия тоже поняла, Зиглинда узнала раньше всех. Дошло даже до меня. В тот момент, когда душа Хелис вернулась в своё тело, ты был обречён. Может ты настолько привык противостоять своему богу, что отказался принять и благословение Астарты. Ну, вперёд, посмотрим, к чему это приведёт! Но если хочешь поплакаться, не зови меня, у меня для этого нет терпения. ― Она продолжала сердито смотреть на меня. ― Я не собираюсь повторяться. Мне всё равно, что ты делаешь, но если из-за тебя все ходят так, словно их грибы заражены мукоедом, то в долгосрочной перспективе меня это тоже беспокоит. Итак, если ты хочешь от меня что-то полезное или помочь в поисках Погибели Страха, то добро пожаловать, но если просто действовать на нервы и обременять своей глупостью, держись от меня подальше.
Высказавшись, она скрылась у меня за спиной, но когда я обернулся, её уже там не было. Я посмотрел на карпа, не зная, что и думать, когда её голос снова напугал меня.
― Хелис в своей комнате отчаянно ищет этот табак. Ты мог бы её успокоить.
― Я…, ― начал я и обернулся, но она уже снова исчезла, ―…тебе благодарен.
― Я знаю, ― сказала Зокора позади меня. Я снова взглянул назад, но её там не было.
Я посмотрел на карпа, который по мнению Зокоры, так же мало понимал в любви, как и я. Возможно, она была права. Что я мог о ней знать?
В день моего рождения началась осада моего родного города Келара. Как раз, когда я стал достаточно взрослым, чтобы называть себя мужчиной, я получил меч Сольтара и прошёл через ворота. После этого всё стало по-другому. Люди называли меня героем, и это вскружило мне голову. Мне понравилась одна девушка, и я ухаживал за ней.
Я откинулся на спинку скамейки и попытался вспомнить, как она выглядела. Я увидел перед собой её улыбку в тот момент, когда она протягивала мне яблоко, и её золотистые волосы, но так и не смог вспомнить её имени. Она родила мне ребёнка. Именно этот ребёнок умер от чумы в Верлмонте или это был его внук? Тридцать два года сэра с золотистыми волосами была моей женой. Я помнил её запах, вечера, проведённые в нашем маленьком доме, где над каминной полкой висел почти забытый Искоренитель Душ. Я помнил, как она состарилась, а я нет, как она слёзно умоляла меня не смотреть на неё, уйти и оставить её на произвол судьбы. Она, женщина с золотистыми волосами, была первой, кого я любил, а теперь я забыл её имя.
Но что я не смогу забыть, так это могилу, которую вырыл для неё среди яблонь и боль, которая почти сломила меня, когда я клал её, завёрнутую в чистый лён, под первое посаженное мной для неё дерево. Именно тогда я впервые начал ропать на Сольтара. Я выполнил свой долг, спас Келар, почему он не позволил мне уйти? Почему я не состарился и не умер вместе с ней?
Она была красивой, молодой и весёлой. Плохо было не только то, что я пережил её, но и то, что возраст на мне не отражался, и я оставался молодым, в то время как она дряхлела. Это разделило нас ещё до того, как она умерла.
Я оплакивал её потерю задолго до смерти и потерю любви, потому что знал, что она ненавидит меня за то, что я остался, тем самым напоминая об утрате молодости и красоты.
Я издал короткий резкий смешок. Она была первой и последней, кто называл меня красивым, но в то время Искоренитель Душ ещё возвращал мне юность. Когда мне исполнилось сто лет, я всё ещё выглядел как юноша, который прошёл чрез врата Сольтара.
После её смерти ничто не удерживало меня на моей старой родине. Я отправился в путь, шёл туда, куда меня гнали ветер и воля Сольтара. Когда я встречал любовь и чувствовал, что женщина вот-вот покорит мои чувства и сердце, я бежал.
Может я и забыл её имя и лицо, но боль, которую чувствовал, когда хоронил сэру с золотистыми волосами вспоминать не было надобности. Я чувствовал её ещё сегодня, она была вездесущей.
Я поклялся больше не любить. Когда после этого искал женского общества, то только там, где оно было безопасным, где я знал, что она не сможет меня удержать. Я узнал, что существует тысяча видов любви и утраты. Я вступил в ряды рыцарей Завета, которые отказывались от всего, кроме чести и долга.
Следовать правилам нашего ордена для меня было бегством, для других ― призванием. Никто из них не колебался отдать свою жизнь за королевство, а когда они умерли, то гордились тем, что жили и умерли именно так. Они оставили меня в рядах мертвецов на том перевале, где я поднимался снова и снова, пока варвары не обратились в бегство.
Я не хотел этого признавать, но я любил и Элеонору; существует лишь тонкая грань между дружбой и любовью, и её потеря усугубила эту всеобъемлющую боль. Она присоединилась к длинному списку тех, кто снился мне по ночам, кого я любил и не смел оплакивать, пока бодрствовал. Только во сне я видел их. Я никогда не забывал ни одного лица, знал обо всех, кто они ― и что они меня ждут.
В самом начале этого списка находилась сэра с золотистыми волосами, и если я видел её улыбку, то только лишь во сне.
Потом, годы спустя, когда я хотел умереть, потому что ничто в жизни больше не имело для меня смысла, в дверь вошла Лиандра. Она не позволила ослепить себя, не позволила отвергнуть и игнорировать. Она соблазнила старика и этим покорила моё сердце. Она не была человеком и будет жить долго, возраст её не коснётся; она была той, кого я мог любить. Наконец-то, казалось, что я спасён.
Но прежде чем она познакомилась со мной, она уже была занята Каменным Сердцем, своей клятвой, войной, которая не касалась меня, потому что я думал, что за долго до того, как она достигнет Колдена, я уже буду у Сольтара.
Она соблазнила меня не потому, что любила, а потому что я был ей нужен. Она знала, что это единственный способ завоевать меня. Это была единственная монета, которой она владела, и единственная сделка, которая могла заставить меня вернуться к жизни. Она знала это, и я тоже.
Значит ли это, что я испытывал к Лиандре фальшивую любовь?
Нет, мне было слишком больно, когда она сообщила, что пожертвует мной ради своей мисси. Иногда глубину любви можно измерить по боли.
Лиандра сдержала своё обещание и предложила меня место подле себя и даже королевскую власть. Будущее с женщиной, которая не умрёт от старости. Я так долго этого ждал: любви, которая преодолеет века и для которой смерть не ставит границ.
Фиалковые глаза Лиандры, которые так часто открыто демонстрировали её чувства ― любовь, раздражение, гнев, беззащитность. Да, я любил свою королеву, и ни один мужчина не мог бы гордиться больше, что она его спутница жизни.
На этой скамейке в саду сидел старый дурак. Откуда мне было знать, что я тоскую по любви, которой уже обладаю? Откуда мне было знать, что под этим холодным постоялым двором, в глубинах ледяной могилы, лежат кости женщины, которой я обещал именно это? Любовь, которая переживёт смерть.
Говорят, что нет клятвы сильнее, чем та, которую человек произносит перед лицом смерти.
А Джербил… боги, как он мог пообещать Серафине, что всё исправит? Он был обладателем Ледяного Защитника, изгоняющего меча, о возможностях которого Зиглинда не распространялась. Меч изменился за те века, в течение которых хранил души Первого Горна для вечности. Но в одном все изгоняющие мечи были одинаковыми: они были посвящены богам и наполнены самой могущественной магией, которую мог соткать Асканнон. На них лучше не клясться легкомысленно.
Джербил знал, что делал, теперь я начал это понимать.
Именно он заложил свою душу Сольтару и поклялся сделать что угодно, вытерпеть что угодно, пройти через всё, стать орудием нашего бога, лишь бы сдержать одно — это обещание: посмотреть в глаза Серафине перед лицом её смерти и сказать, что он всё исправит, что изменит законы богов и земного диска, восстанет против самих богов, а затем понесёт их знамя на войну.
Только бы она жила дальше и все закончилось хорошо!
Как там сказал брат Джон? Никто не может дать такого обещания. Но Джербила называли Столпом Чести, потому что он никогда не нарушал обещаний.
В книгах богов было написано, что они создали человека по своему образу и подобию, что наделили его божественной волей и что для человека существует только один предел ― его собственная воля.
Так что самым важным является воля. Как в магии, по словам Дезины и Лиандры, так и во всём остальном. Именно воля определяет всё и управляет судьбами.
Я почти помнил его клятву, как он обещает свою душу Сольтару, и не только ему. Сольтару, потому что тот управлял смертью, Борону, потому что то, что произошло там, в ледяном подвале, было против всякой справедливости и даже Астарте, потому что та управляла любовью. Каждому из этих богов он принёс одну и ту же клятву: что отдаст им свою душу, отныне и навеки, что будет их дланью, их орудием и сделает всё, что они ему прикажут, если только они позволят ему выполнить свое обещание даже после смерти.
Для себя он ничего не просил. В таких делах за себя не просят, кроме того, это противоречило бы самоотверженности, которую требуют такие клятвы. Я почти мог чувствовать его слова. Если бы я только знал их, всё бы объяснилось, я бы всё понял. Но я их не слышал, лишь знал, что они были произнесены.
Как и Лиандра, боги сдержали своё слово. Какими бы извилистыми путями Серафина не вернулись из мёртвых, оставалось тайной Сольтара.
Когда Хелис коснулась Ледяного Защитника, и Серафина нашла путь обратно к себе, а я впервые увидел душу в глазах Хелис, я узнал её, как бы сильно не сопротивлялся.
Конечно, я был не единственным кто жаждал вечной любви, но теперь я испытал её. Я хотел проклясть Джербила, ведь именно мою душу он отдал в залог богам. Но в то время она принадлежала ему, и он имел на это полное право. Если не тело, а душа являлась сущностью человека, тогда это был мой выбор, моё обещание, которое связывало меня и сейчас.
По правде говоря, я бы принял точно такое же решение. И, как я узнал на Огненных островах, это было решение, которое я не собирался менять.
Лиандра, получеловек, возможно, полуэльф, маэстра, связанная мечом, моя королева ― она была почти идеальна. Даже её готовность отдать всё, пожертвовать честью и любовью ради одной клятвы, даже это вызывало восхищение. Если когда-либо и существовала женщина, достойная любви, то это была она.
И всё же я чувствовал и знал, что чего-то не хватает, что что-то внутри меня было предназначено другой, и эта часть ждала, чтобы быть заполненной ею. Когда я впервые заглянул в глаза Серафине, даже когда она ещё говорила через Зиглинду, я почувствовал, что это она.
Как это часто бывает, когда получаешь то, на что так сильно надеешься, я не поверил. Я закрылся от того, что говорила мне Серафина, не желая признавать, что был лишь своей собственной тенью. Я упрекал Сольтара за то, что он возложил на меня свои обязанности, и восстал против него. Потому что не хотел платить по счетам, потому что у меня никогда не было выбора.
Имел ли Джерибл право вместе со своей душой заложить и мою? Была ли это его клятва или всё-таки моя?
Я горько рассмеялся, когда понял, как на самом деле всё просто. Я любил Лиандру, а он Серафину, и именно он принял решение за меня, и всё же нас было не двое, мы были одним целым. И лишь благодаря его клятве я смог полюбить Лиандру.
Это его клятва связывала меня, его клятва предназначила для меня меч Сольтара, его клятва позволила мне жить достаточно долго, чтобы старик мог сидеть на том постоялом дворе, когда молодая маэстра распахнула дверь и изменила для него мир.
Воля Джербила связала меня, его любовь была валютой, оплатившей сделку, которую он заключил с богами ― основой его воли. Я почти мог видеть его, как он последний, оставшийся в живых, стоит там внизу с инеем на коже и слепыми глазами и, держа в руках Ледяного Защитника, клянётся богам: этого нельзя допустить!
Как часто я уже думал о том же, в последний раз, когда Наталия погибла на острие Искоренителя Душ.
Но Джербил нашёл способ, и теперь мне предстояло заплатить вместо него. В другой жизни я бы встал перед Лиандрой на колени и отдал ей своё сердце. В другой жизни Лиандра также была бы королевой моего сердца, но в этой ― моё сердце уже давно было заложено.
Я вздохнул и встал. Как мне объяснить всё то, что я чувствовал, но знал лишь отчасти, сам с трудом верил, а ещё меньше понимал? Я лишь знал, что Лиандра страдает и Серафина тоже. Может Лиандра и отдалась мне, чтобы получить мои услуги, но это не меняло того факта, что она всегда была честной. Она держала своё слово. Но я не мог, потому что уже отдал его другому.
Я долго сомневался в том, что любовь Лиандры была искренней, но теперь знал лучше. Она ничем не отличалась от меня. То, что у неё осталось после клятвы, она отдала мне…
И что такого было в любви, что чем сильнее она была, тем больше причиняла боли? Лиандра страдала и плакала, Серафина тоже, а внутри меня плотина лопалась по швам, готовая в любой момент прорваться.
Нельзя было допустить, чтобы Лиандра и Серафина страдали. Для Лиандры у меня не было решения, но я его найду.
Для Серафины… Пришло время признать то, о чём она знала уже давно, а я отрицал.
Я стоял в саду, глядя на этого глупого карпа. Оторвав от него взгляд, я посмотрел на солнце. За ночью всегда следует день, таково было обещание и надежда Сольтара: после смерти начинается новая жизнь. Когда я выплачу свой долг ― долг Джербила ― возможно, тогда снова смогу найти Лиандру.
Но не в этой жизни.
Я поднялся в наши апартаменты, дверь Серафины была открыта, и она стояла посреди комнаты, озираясь по сторонам.
Когда я постучал в открытую дверь, она испуганно обернулась.
― О, хорошо! ― воскликнула она с облегчением. ― Я уже начала думать, что кто-то украл Искоренителя Душ…
Если она и плакала, то этого видно не было.
― Я здесь, чтобы поблагодарить тебя за яблочный табак, ― соврал я, подняв вверх небольшой мешочек. ― Зокора сказала, что ты купила…
― Пустяки, я всё равно была на рынке, ― отмахнулась она. ― Почему ты уже здесь? Я думала, что твоя служба продлиться до шестого колокола?
― Генерал-сержант Реллин считает, что я невнимателен, и отказалась продолжать тратить на меня своё время. Если завтра я буду вести себя также, она грозится обвинить меня в глупости.
― Наверное, ты сам виноват. ― Она подошла и окинула меня взглядом. ― Ты выглядишь странно.
― Ничего такого, ― быстро сказал я. Она кивнула и отвернулась, но я коснулся её плеча. Иногда не следует быть трусом. ― Нет, есть кое-что, ― тихо промолвил я. ― Я столкнулся с Сантером. Он назвал меня глупцом. Зокора тоже назвала меня так и сказала, что я слеп.
― Почему? ― в изумлении спросила она. ― Кстати, Хавальд, я должна тебе кое-что сказать…
― Выслушай меня до конца. Ты ведь любила Джербила, верно?
Она моргнула, тень легла на её улыбку, которая тут же померкла.
― Твоя тактичность поистине ошеломляет, Хавальд. Да, я любила его. Чего ты хочешь?
― Я не Джербил, ― сказал я.
― Я знаю, ― вздохнула она. ― Ты говорил мне об этом столько раз и доказал.
― Когда мы были у первосвященника, ты видела его во мне и обвинила в том, что я не выполняю своих обещаний.
― Да. ― Она убрала волосы с лица и посмотрела мимо меня на дверь, которая всё ещё была открыта. Сделав один большой шаг, я оказался там и закрыл её громче, чем намеревался.
― А теперь ты любишь меня, потому что всё ещё любишь его. Но я не…
Больше я ничего не успел сказать. Искоренитель Душ вовремя предупредил меня, но я остался стоять на месте. Звук от её пощёчины, был громче, чем от хлопнувшей двери, и она развернула мою голову.
― Убирайся! ― крикнула она, указывая дрожащим пальцем на дверь. ― Уходи, пока я не забыла себя!
Я осторожно пошевелил челюстью, та всё ещё была на месте, и упрямо покачал головой.
― Я не хочу причинять тебе боль.
― Я рада, что ты это сказал, ― промолвила она. ― Потому что у тебя это отлично получается! Ты меня ещё и не слышишь. Я сказала тебе уйти!
― Я не хочу быть заменой мёртвому человеку. Мне нелегко видеть, что ты ещё любишь его, и я всегда уступаю в сравнении с ним. Ты смотришь на меня такими глазами, а имеешь в виду его. Если думаешь, что это не больно, тогда ты тоже ошибаешься!
Она моргнула.
― Тебе больно?
― А ты как думаешь? ― сердито ответил я. ― Неужели, по-твоему, я настолько слеп, что не вижу, как ты ищешь моей близости? Хуже того, я сам не могу держать тебя на расстоянии. Ты с лёгкостью прорываешься сквозь мои стены и перепрыгиваешь мои рвы. Ты молчишь, когда слова не нужны, и всегда говоришь то, что нужно сказать. Заставляешь меня смеяться, просто находишься рядом, а когда тебя нет, мне чего-то не хватает. Я не знаю, что со мной не так, почему я не могу быть верным. Я люблю Лиандру, или любил её, или, по крайней мере, думал, что любил, и всё же, ты для меня словно магнитный камень. Ты стоишь рядом со мной, улыбаешься, я смотрю на твои волосы и глаза, чувствую твой запах, ощущаю мягкое прикосновение… Я не камень, Финна, да и будь я им, это не помогло бы, потому что ты как вода, которая пробивается сквозь самые твёрдые породы. Потом я вижу этот взгляд в твоих глазах, слышу твои тихие вздохи, вижу твои губы и понимаю, что ты думаешь о мёртвом. Твой Джербил был хорошим человеком, по крайней мере, так кажется, но иногда мне хочется проклясть его.
― Хавальд, ― начала она и подняла руку, чтобы указать на дверь. ― Подожди. Там…
― Нет, я не хочу ждать! ― горячо возразил я. ― Клянусь богами, мне трудно вынести то, что ты сравниваешь меня с этим призраком, и я могу лишь проиграть! Если уж ты любишь, Финна, ради богов, тогда люби меня!
Кто-то хлопнул в ладоши позади меня.
― Хорошо сказано, старик, ― услышал я глубокий, весёлый голос старого друга. ― Теперь поцелуй её, брось на кровать, и, если пожелаешь, я объясню, как сделать её там счастливой!
― Рагнар, ― простонал я и повернулся.
Он стоял там, опираясь на топор обеими руками, в тяжёлой кольчуге и толстых мехах, с рыжей бородой, заплетённой в три косы, и ухмылкой на лице, которая подошла бы любому демону.