Я не мог согласиться - именно на шарашке нужны люди дельные, со знаниями и опытом, стукачи попадают на склад и в каптерку.
Сейчас появились другие люди, не искалеченные с отроческих лет лагерем, надо надеяться, они покажут себя по-иному. Но ведь было время, когда Петр Якир почти в полном одиночестве тянул лямку сопротивления и нес знамя борьбы. Памятник себе он разрушил собственными руками, но до Азефа все же не дотянул.
Последний раз я видел его на проводах Красина, шел долгий нудный разговор о том, что можно пронести через таможню, а чего нельзя, и что стоит сдать на комиссию в антикварный, и сколько можно получить. На вокзал Красин просил никого не приходить, да я бы и не пошел.
Если мне случится пережить Петра, на его похороны я приду непременно, а строгим моралистам скажу: "А где вы были, когда жалкая кучка людей металась и задавала работы целому департаменту?"
Не знаю, правда ли, будто Якир хвалился кому-то из корров:
- Когда меня арестуют, вы узнаете другого Якира!
Когда его арестовали, едва переступив порог следовательского кабинета, он сказал:
- Только не забирайте дочь - она беременна!
Следователь, надо полагать, стал потирать ручки.
А что означал арест Красина, явно и открыто от всего отошедшего, реабилитированного в качестве "тунеядца"?
В это смутное время Красин любил рассказывать анекдот о бедняге, попавшем в аду - вместе с другими грешниками - по горло в жидкое дерьмо. "За что?! Меня-то за что?" На него шикают: "Не колебай волну!"
ЭПИЛОГ
Перед праздником стоюбилея, мая, победы чуть ли не каждый день навещают психиатры.
- Предпринимать ничего не собираетесь?
- Что вы, я сам всех боюсь.
Пришел Евменов.
- Вы знаете, что вас будут брать? Может быть, сегодня. Зайдите на комиссию, кроме пользы ничего не будет.
Зашел в подпитии, пошумел, поулыбался, ушел.
В первый день Пасхи выпил крепко - проснулся в отделении милиции у Автозаводской.
- За что?
- Шатался. Обозвал полицейскими. Протокола о задержании не показали. Следователь сказал:
- Вы плохо выглядите, вам надо полечиться.
Видел он меня впервые, откуда ему знать, как я обычно выгляжу? Надо полагать, стукнули по височку, вывернули карманы, а там лишь записная книжка да пятерка, пропавшая при невыяснен-ных обстоятельствах - было бы что-нибудь "интересное", тогда бы немедля - лечиться, а так:
- М-да... Выглядите неважно...
Еще о многом хотелось бы написать, но лишнюю неделю держать машинку слишком большая роскошь для меня. Особенно неприятно терять одолженную, а это может случиться в любую минуту.
Видел фото Валерии Новодворской, оно стояло на Автозаводской рядом с фотографиями Алтуняна, Буковского, Хаустова. Милое, одухотворенное, скорбное лицо. У нее есть стихотворение "Реквием", начинается так:
Идут не образумясь,
Не скрасив гнева речи,
Наверное - безумцы,
А может быть, предтечи...
Что там, в небесной сини,
Над рамкою рассвета?
Наверное, Россия,
А не страна Советов...
Этими словами я и закончу.
5 мая 1970 года.