Официант кивнул и пошел к стойке.
- Только не шабли! - воскликнул Поплавский.
Официант вернулся с извиняющейся улыбкой.
- Простите, мсье, - он наклонил свое длинное лицо к Пьеру. - Я вас не узнал. Но публика. Просят автограф! Нет ли у вас карточки?
Пьер чуть не расцвел в улыбке. Краем глаза он видел, как раскрылись рты у собутыльников - такой славы они не представляли.
Он вздохнул.
- Есть, конечно.
Официант наклонился к его уху.
- Наш с вами, мсье Батчев, гешефт. Только вы и я. Давайте ваши кинопортреты, и я обеспечиваю вам по десять франков с каждого.
- Согласен, - сразу согласился Пьер и полез в боковой карман. У него, как обычно, лежал там десяток фотографий, сделанных на студии «Альбатрос».
- В качестве подарка, господа, - поднял голову официант, - от нашего заведения - бутылка вина.
- Белого! - обрадованно воскликнул Поплавский.
Пьеру стало неловко. Он давно не пил белого вина. С тех пор как.кончились отношения с Дамьей. Он решил выбросить все, что связано с ней, - белое вино, которое она любила, ее белые перчатки, белый платок - все белое он забыл, что связано с ней. Наверно, потому, что продолжал любить эту женщину. Но они могли подумать невесть что. У русских каких только не бывает фантазий, особенно у поэтов.
- Дайте мне белого, - попросил он, и снова все было против
против, против, все против него -
принесли то вино, которое пила она.
Да что же такое, хотелось закричать.
Он забыл эту марку.
Этот вкус.
Цвет вина, который меняется, если поболтать в бокале.
Но сейчас, когда он попробовал полузабытый, позабытый, забытый вкус, - нет, ничего он не забыл! - сразу в ноздри ударило ее духами и туманами - и всем, что связано с ней.
Может, не с ней, может, с другой, много женщин прошло за его последние десять парижских лет, может, Дениз, нет, не жена, только не Дениз! что вы!
- Давайте и я выпью бокал, - он достал бумажник и протянул Поплавскому десятку. Тот скривился, но деньги взял.
51
Река сморщилась - баржа прошла, и морщины волн побежали к берегу, ударяясь о корни деревьев и руки кустов.
- Хочешь понюхать? - предложил Борис.
Петр отвел рукой протянутую трубочку.
- Не хочу. Дали и так врет, что я нюхаю кокаин.
- Дали? Это кто? Или что?
- Художник. Испанец.
- Не знаю.
- Ты ничего не потерял.
- И ты ничего не теряешь, если он так говорит. Будешь? Все равно твой художник болтать будет...
- Точно, будет, - согласился Петр.
Горгулов посмотрел на них с неудовольствием:
- Вы так в наркоманов превратитесь, - с недовольным видом произнес прописную истину.
Они чуть ли не хором ответили аналогичной:
- С одного раза никто не превратится.
- Уверен, что это не впервые. Я вам как врач говорю.
У Бориса заблестели глаза.
- Не слушай его, Петр, никакой он не врач. Он - абортмахер.
Горгулов приосанился.
- Да! - воскликнул он. - Я хорошо делаю аборты! Ко мне в Праге очередь стояла...
Поплавский расхохотался и толкнул Петра в бок: дескать, слышал.
- Ну что ты врешь. Что ты врешь! Ты же Милке Лагарп делал, она чуть не померла... И этой. как ее? Рогальской... Да ты - коновал! Тебя к живым бабам подпускать нельзя...
Горгулов нахмурился и грозно взглянул на обидчика. Ему было неудобно перед Петром.
- Да что ты болтаешь! У меня в Праге, знаешь, какой кабинет был? Очереди стояли...
- Что ж они здесь не стоят? - засмеялся Поплавский и подбоченился.
Горгулов удивился.