На маме косынка сестры милосердия с красным крестом.
Ещё до рассвета тронулись в путь. Холодно, идёт снег, нервы напряжены, мучает вопрос, доедем ли благополучно. Сейчас не могу вспомнить, сколько времени они ехали, - возчик показал кнутом вперёд и сказал: уже виден Рыльск. Слава Богу, кажется, добрались благополучно! Но радость оказалась преждевременной. Раздался выстрел, справа показался конный разъезд из трёх человек. Красноармейцы! Они быстро нагнали подводу, сначала потребовали предъявить документы - бумаги у всех оказались в порядке, потом объявили, что будет обыск, который начали с младенца. Несмотря на холод и падающий снег, распеленали, встряхивая каждую пелёночку, - обыскивали очень тщательно, маме велели распустить волосы, отобрали имевшиеся у них небольшие деньги, сказав: «вывозите валюту». Четвёртый пассажир был еврей, у него тоже ничего с собой, кроме небольшой суммы денег, но отобрали тёплое пальто, - и с криками: «ах, ты, жид пархатый!» стали бить по лицу нагайками. Маме сказали: «Сестра дальше не поедет, сестры нам и самим нужны».
Мама обмерла, и стала молиться. Бог спас. Представляю, как она шептала: «Господи, спаси и помилуй!». Один из красных обратил внимание на два кольца на руке, одно - обручальное, и сказал: «Ну-ка, сестра, покажите ваши колечки!» Почти сорвал оба кольца и, не стесняясь, стал надевать на свой мизинец. Другой красноармеец, по-видимому, старший, сказал, чтобы тот отдал ему посмотреть. «Чего смотреть? Кольца как кольца». Старший обозлился и сказал: «А если так, то сестра не останется!» - и показал маме на розвальни, сказав: «Езжайте». Колец она, конечно, больше не видела.
Возница не заставил себя ждать, хлыстнул по лошадям, и через двадцать минут они доехали до деревни, где стоял немецкий патруль. Мама свободно говорила по- немецки, объяснила положение, и немцы вежливо направили всех к коменданту, который принял беглецов хорошо, а маме даже предложил принять ванну и отдохнуть у него, так как нужный поезд отходил только вечером. Мама обрадовалась: на ночевке в избе блохи и клопы ее буквально заели.
Вечером сели в поезд и рано утром были в Харькове. Там она нашла отца. А потом и меня.
12
Я часто бываю в Париже, в один из первых приездов мой старый друг, а ныне известный французский писатель Nikolas Bokov пригласил на SLAM.
SLAM - поэтическое объединение. Вроде нашего старого СМОГа. Но, разумеется, иное. Поэты любого возраста, пола и национальности читают стихи. В разных кафе, в зале какого-то учреждения, в помещении бывшей фабрики, где теперь концертный зал, на площади перед Лувром (под дождем).
Как-то чтение происходило в кафе рядом с кладбищем Пер-Лашес.
Читал и я старые стихи, поскольку новых не помнил.
Пожилой испанец с морщинистым лицом подошел к нам с бокалом в руке. Он пил дешевое красное вино.
- Хороший поэт, - шепнул мне Nikolas Bokov.
Испанец что-то спросил. Старый друг посмотрел на меня заинтересованно. И повторил испанцу мою фамилию.
Лицо поэта выразило удивление и восторг.
Bokov перевел.
- Он спрашивает, не родственник ли ты Пьера Бачева? Помнишь киноактера, который играл.
Я вспомнил.
Не актера.
А своих родителей, которые на вопрос, есть ли у нас родственники за границей, всегда отвечали отрицательно. Но почему-то я не верил.
Незадолго до эмиграции, я разговорился с отцом.
- У моего отца, твоего деда, - рассказывал он, - было шесть братьев. Они жили в разных городах и не все были такие бедные, как мой отец.
Дальнейшее я узнал из архива.
13
Чем-то мой дядя привлекал режиссеров.
Вероятно, обаянием. Иначе как бы иностранец так быстро сделал карьеру в кино? Если он играл не главную роль, то роль второго плана - обязательно.
Он понял, что если не выкладываться на съемочной площадке до конца, до изнеможения - не будет качества. А не будет качества - не будет и новых ролей.
А будет качество, ему простят и иностранное происхождение, и отсутствие связей, и акцент.
Так и произошло. Он снимался у хороших режиссеров. Не отказывался ни от каких ролей. О нем писали. Потом в кино пришел звук. Для многих актеров его приход означал творческую смерть.
14
Очаровательно грассируя, выпуская дым в сторону, встретившийся режиссер Гарнель ласково внушает:
- Милый мой, приходит другая эпоха, а с ней и новое кино - звуковое - на смену «великого немого». Избавляйтесь, прошу вас, от акцента, вы мне симпатичны, публика вас полюбила, но прошу - избавляйтесь, публика не любит иностранцев, вы знаете. Завтра не будет на экране ни Глории Свенсон, ни вашего земляка Мозжухина - между нами, у него ужасный французский, - прислушайтесь к моим словам, милый...
15
Кто прав - поди разбери. Вчера разговаривал с хозяином студии «Ателье», Александром Борисовичем Каменкой, не собирается ли он снимать говорящую фильму. (Надеялся на предложение если не главной, то хотя бы крупной роли). И что он сказал?
- Звуковая и говорящая фильма - модное американское увлечение. Поймите, Пьер, это совершенно отдельная область творчества. Она находится вне чистого искусства немого кино, которое, конечно, и останется навсегда Великим Немым.
- Но звук, звук!
- Да-да, - согласно кивал он и продолжал: - звуковая кинематография, несомненно, будет существовать. Музыка в фильме - замечательно. Экономия на оркестре - огромная. Но! Параллельно с немым кинематографом. Так рядом с театром существует ярмарочный балаган. И балаган, и звуковое кино имеют своих поклонников, значит, они оба будут существовать и дальше.
Каменка довольно улыбался своим словам.
Язык, язык! Точно, у меня - акцент. Злейший враг. Иначе бы он не намекал. Контракт не подпишут на звуковой фильм. Да что тебе акцент, в этом есть какой-то шарм, успокаивала меня Дамья.
Но я не согласен - новые времена! Вчера язык не имел никакого значения, вчера я мог сниматься в любой стране мира. Сегодня - иное. А завтра - не новое время. А просто иное. Пришло звуковое кино. Как от него ни отмахивайся, оно пришло и будущее за ним. Хотя Рене Клер тоже сомневается.
Каменку не переубедишь:
- Эти американские штучки так и останутся американским балаганом, - повторял он свой излюбленный тезис. - «Великий немой» имеет свою эстетику, и никакие звуки саксофона не могут повлиять на нее.
- Чепуха! - возмущался я. - Звуковое кино выработает свою эстетику...
Он не слушал.
- Пьер, дорогой, не кипятитесь, - улыбался он и пыхтел сигаретой. - Я не против звуковой фильмы. Пусть будет. Я - демократ. Но согласитесь, что ни Бастер
Китон, ни Чаплин невозможны в звуковом кинобалагане. У них иная специфика. Вы же не требуете от пантомимы речи?
- Одно не исключает другого, - настаивал я. - «Тропические сирены» выиграли бы, если бы Жозефина Бекер пела!
16
... зачем я вспомнил этот фильм!
Снимали картину режиссеры Этьеванн и Нальпа.