Ночи становились тяжелее. Каждый раз, во время сна, глаза резко открывались, а рот жадно ловил воздух. Фантомы кошмаров летали вокруг сгорбленной женской фигуры, глумясь и радуясь. Девушка дрожала и покрывалась холодным потом. Свесив ноги с мягкой кровати, она зажгла свечу на столике и смотрела в пол.
«Снова кошмары… снова страх… снова ярость…» — голова начинала болеть.
— Ох, как же это раздражает! — жалобно протянула блондинка, с силой грохаясь на диван и пружиня по нему. Желтый свет свечи был жалок, и тьма пожирала его с каждой секундой.
— Если бы только ты был рядом… — тихо сказала она, сомкнув глаза. В голове снова представился тот поцелуй и нечеткие ощущения тогдашних эмоций.
— Ты нужен мне…
Сон долго не приходил к ангелу. Она ворочалась, то укрывалась, то раскрывалась. Лишь через час она смогла наконец заснуть, глядя на медленно горевшую свечу.
***
— Много же детей погибло… — опечалено произнес Джоэл и отпил чаю.
— Мы с Райаном и Ребеккой старались минимизировать потери и быстро пробиться к врагу, — вставил Джейсон, тоже выпив чаю.
— Однако ни того, ни другого у вас не вышло?
— Не сказал бы, дядюшка, — Грейс крепко сжимал наполовину полную кружку. — Потерь действительно было меньше, но вот их ценность была куда выше, чем ценность обычного ученика.
— Эх… тебя послушаешь, так голова болит.
— У меня, порой, тоже…
— Я одного не пойму, — старик сделался хмурым и возмущенным. Положив кружку, он покрепче сжал трость. — Почему ты всегда слушаешь этого рогатого выскочку?!
— Райан не выскочка, дядюшка, — возмутился дракон, выпучив глаза, — он старался сделать все так, чтобы никто не умер. Все же эта война, и смертей не избежать…
— Да… только вот не была б это война, тогда бы его осудили хорошенько. Подумай сам, сынок — вся эта война с эльфами оправдывает себя? Думаешь, раз на кровавых полях, морях и лесах, усыпанных трупами, лежит клеймо войны, то их жертвы оправданы?
Джейсон смиренно смолчал, уткнувшись глазами в кружку.
— А вот Мир так считает. Не беря эти политические термины, по сути, что ты убивал демонов, что мартинцы убивают эльфов — одно и то же ведь. Жизни покидают мир, а тела остаются гнить на поле боя.
— Но если Мартиния не будет сражаться, то Иггдрасиль подавит её.
— А как ты думаешь, почему Иггдрасиль решила воевать? — Джейсон снова смолчал.
— Я четко помню тот день, когда голова Чезара а’Дхаль, царя эльфийского, бешено волоклась по земле, а темные эльфы лишь смеялись и плевали в оторванный кусок плоти. Но вся соль находится далеко за цареубийством. Светлые эльфы, опасаясь магии темных эльфов, стали их порабощать; они колонизировали расу темных эльфов, делая их просто животными. Не стану скрывать банальное различие их цветов кожи. Нацизм — вот, что стало началом нынешней войны. Светлые убивали темных, а те через годы собрались и дали отпор. И там тоже были смерти, а оправданы они или нет? Темные боролись за свободу и должное обращение, и теперь держат белых на поводке. Теперь же они будут воевать за независимость. Их не переубедить… лишь смерть дарует им покой и мир. Так что все, кто убивал, будет виновен и грешен — война это; или пьяная драка — разницы нет.
Джейсон сидел мрачнее тучи. Брови его собрали, казалось, все морщины к переносице, а влажные глаза отражали пламя костра в камине. Юноша поднес дрожащей рукой чашку и сделал финальный глоток. Скрестив пальцы своих ладоней, он продолжил смотреть в пустоту.
— Пойми, сынок. Демоны, ангелы… да даже зверолюды и обычные люди, как я, лишь укрывают свои кровавые руки. Твой приятель сильно верует в то, что война скидывает с него груз ответственности за погибших и убитых. Он и твоя подружка — убийцы, боявшиеся принимать свой грех. Ты же принял весь груз своих деяний. Они лишь трусы, что используют тебя — дракон ведь заменит целю роту.
— Как-то душно… что-то мне не хорошо, дядюшка, — Джейсон стал тяжело дышать, а тело потеть. Джоэл дернул бровями и зазвонил в колокольчик. В зал вошла служанка и выпроводила юношу за порог. Джоэл глубоко вздохнул, усаживаясь глубже в кресло.
— Дорогуша, — обратился он к горничной, — будь добра, вымой кружку Джейсона, да и самовар промой. Только аккуратней…
Костер потух. Холод и мрак закрыли лицо старика. Пробившийся тонкий лучик света отражался в граненном сапфире, что был на верхушке трости. Он вдруг засветился синим, как светятся магические кристаллы…
— Твое время пришло, малыш Джей…
***
«Помню, как, будучи маленькой девчушкой, я присутствовала на одной из казней солдата, который провинился и нарушил эдемский закон. Помню, как голова его, отсеченная от тела, еще двигала глазами и губами. Помню, как свет показал ужас, застывший на лице головы, утопающей в алой крови…
Помню, как старшие ангелы-медики учили меня проводить операции: сначала пациентами были всякие зверушки, типа собаки или лошади; а потом пошли и жизни ангелов. Помню, как руки дрожали в момент разрезания еще живого тела, как кровь прилипала к рукам, меж пальцев, иногда даже к лицу и неприятно пахла. Помню, как пациенты роняли слезы от боли во время операций. Помню, как самолично убила жизнь — руки не смогли доделать операцию.
Помню, как рвота и жар бешено танцевали в моем организме. Тогда часто всплывали фрагменты мертвых тел…
Помню, как самолично отдала приказ на убийство…, помню, как сильно страшно мне было в момент решения. Помню тот змеиный горящий взгляд Владыки… Помню, как горячие слезы катились по щекам. Помню, что у того убитого была семья… помню…»
Стук в двери отвлек Эденс от игры на рояле. Ангел опомнилась от глубоких мыслей и громким голосом разрешила войти. Помещение заполнилось скрипом двери, а потом железным лязгом доспехов, что сияли на вошедшей. Она была высокой, красивой, но крепкой девушкой. Тело ее было облачено в легкие доспехи, на которые спадали ее синие волосы. Лицо, бледное и имеющее блеклый шрам на щеке, озарилось тонкой доброй улыбкой. Девушка поклонилась и с этой улыбкой села рядом с Ребеккой. Глаза синеволосой внимательно смотрели на удивленное лицо блондинки. Та ничего не ответила и с тоскливым выражением лица начала играть заново.
Игра Ребекки всегда была превосходна. Ноты идеально звучали и разносили свою симфонию по всей комнате. Пальцы ангела аккуратно и ловко перебирали клавиши, иногда останавливаясь, чтобы необходимую в игре паузу можно было прослушать. Когда динамическая кульминация начала подходить к своему завершению (в самый ее разгар Ребекка перебирала клавиши очень быстро), брови девушки насупились, а губы сжались. Музыка стала затихать, а фигура пианистки прижиматься к роялю. Последняя нота была исполнена — пальцы вальяжно съехали с клавиш. Фиолетовые глаза были тусклы и смотрели в пустоту.
— Ваш навык владения роялем дошел до превосходства, — спокойно сказала синеволосая после долгого молчания.
— Это естественно, — сдавленно добавила Ребекка.
— Однако, эта игра была несовершенна.
Эденс снова опомнилась от мыслей и удивленно посмотрела на подругу. Та лишь пустила смешок и едва коснулась одной из клавиш — еле слышимый тонкий звук пронесся над ушами.
— В чем суть музыки, госпожа?
— К чему этот вопрос?
— Ответьте, — голос синеволосой был напорист, а лицо продолжало быть добрым и излучать тепло. Глаза ее снова уставились на ангела. Та опустила голову. Ее пальцы стали легко ходить по бемоли, словно ножки.
— Суть музыки в.… в…
— Так вы не знаете?
— А разве в музыке есть суть? Единственное, что я усвоила из уроков игры — чувство такта и нотную грамоту.
— Ха-ха, — тихо посмеялась синеволосая.
— Что смешного?! — щеки Эденс надулись и покраснели.
— Вы — еще малое дитё, госпожа Ребекка. Суть музыки в чувствах, которые музыкант передает этими нотами. В музыке мы видим отдушину. Подумать только — набор звуков проектирует наши переживания, ожидания, радость; горечь и утрату, страх и ужас. Без чувств музыка не будет музыкой, а лишь сплошным набором звуков. И сейчас у вас сплошной набор звуков.
— С чего ты взяла, Стелла?
— Да это же не только в игре, но и на вашем лице видно. Не помню и в помине такую кислую и хмурую гримасу!
— Вот оно как… — ангел коснулась щеки, пытаясь что-то нащупать, — видимо, прошедшее сильно отпечаталось на мне….
— Я тоже скучаю по Кастиилу… — голос Стеллы неожиданно задрожал.
— Ты довольна спокойна сейчас.
Стелла иронично усмехнулась, отведя стыдливый взгляд.
— В ночь, когда я вернулась с фронта, мне доложили, что он погиб… Я не поверила, пока сама не увидела тело… В тот момент сердце так сжалось, как никогда. Ужас, неведомый мне даже на поле битвы, поразил все тело. И когда я оказалась в своих покоях, то излила все слезы, что были. Душа скреблась, а голова болела. Я была похожа на жалкое ничтожество.
Через несколько дней ко мне пришло письмо от соратника. Он — единственный близкий и доверенный мартинец, которого я знаю… но не об этом. Он расписал свои переживания за меня на целый лист, а на другом обороте приносил соболезнования. И пускай мы не виделись лично, мне стало спокойней; я пришла в себя. Кастиил погиб смертью воина. Он, пускай и не был лучшим бойцом, но всегда был добр и заботлив. Я навестила Гавриила перед визитом к вам — он уже лучше себя чувствует, и я вызнала, что он постоянно ездит в какой-то приют, что в Магнолии. Говорит, что там теперь работает зверолюдка, которая помогла Кастиилу. Может, и вам стоит съездить и проветриться? Скоро ведь последнее испытание. Вскоре вы тоже ступите в военный конфликт и будете наравне со мной сражаться и помогать Мартинии.
— Спасибо больше, Стелла. Твоя забота не знает границ, — наконец улыбка блеснула на лице блондинки.
— Я лишь исполняю свой долг, госпожа. Как архангел, я должна быть примером, грозным воителем и крепким щитом для своего народа и страны.
Иногда углям везет — размеренный ветер раздувает их, разжигая жизненное пламя вновь.
***
Толпа демонов в черных доспехах столпилась, как стадо овец, а кричала так, как голодные свиньи. Мужской ор приглушал оглашение приговора судьи. Виновника этого события подвели к гильотине с мешком на голове. Руки его были крепко связаны, а из одежды остались лишь поношенная рубаха и порванные штанины. Он слабыми шагами плелся на встречу со своей смертью. Толкавший его сзади демон недовольно бухтел и толкал смертника в плечо. Тучи над городом нависли кучей, а вместо снежинок моросил дождь.
Среди всей рогатой толпы выбивался один Маркус, облаченный в красный длинный плащ, выданный ему по военной должности. Эта шумная орава демонов — лишь малая часть его армии. Принц стоял тихо, словно статуя. Его глаза не отрывались от смертника. Когда же мешок слетел с него, народ увидел избитую и взлохмаченную голову Сокума. Он щурился и кривился от боли. Пытаясь уловить холодный, но свежий воздух, он нагнулся вперед, однако споткнулся и повалился лицом вниз. Демоны хором заржали, указывая на эльфа пальцем и клича его ничтожным. Страж пробубнил что-то ядовитое в адрес пленного и поднял того на дряхлые ноги. Наконец голова эльфа оказалась прикована к гильотине. Волосы свисли, и лица было не увидеть. Маркус все то время, пока Сокума готовили к казни, нервно сжимал свои ладони. Он ощущал весь тот гнет яростной толпы и даже почувствовал слабость в коленях. Страж уже натягивал лезвие, как вдруг на площадку вышел некто, скрытый в черном плаще. Он расторопно оттолкнул стража и направился к Сокуму: некто раскрыл деревянное крепление для шеи. Подняв эльфа на ноги, обернулся к стражу, который уже обнажил свой меч, желая убить их двоих на месте. Из-под черного плаща вытянулась тонкая рука, облаченная в кожаную перчатку, и сделала пару изгибов пальцами, после чего стража откинуло ветряной волной. Народ затих и замер, жадно глядя за происходящим. Маркус же повертел головой, не поддавшись зрелищности. Он запрыгнул на площадку и припал ладонью к рукояти своего палаша. Некто в плаще перевел на него свой невидимый взор. Нависла новая тишина.
«Магия воздуха… так еще и в Мусхелльме — столице Преисподнии. Он худ, невысокого роста, но ходит в дворянском» — рассуждал Маркус. Когда незнакомец медленно направился к нему, толпа вдруг закричала:
— Давайте, убейте его, Генерал!!! Выпустите ему потроха!
— Стой на месте, — грозно и четко проговорил принц, наконец обнажив свой палаш и направив его на незнакомца. Тот пошатнулся и встал. Его голова вальяжно опустилась в сторону воющей толпы, а потом горделиво поднялась перед Маркусом. Капюшон спал. Рука принца дрогнула. Райан…
— Разве так нужно встречать брата, а, Маркус? — спросил Райан с ядовитой улыбкой.
— Что ты делаешь?
— А на что это похоже? — голос юного принца был легок и беззаботен.
— Ты же понимаешь, что этот эльф: враг и признанный судом преступник Мартинии?
— Суд — проплаченное дерьмо, которое в угоду Владык и советников простит и серийного убийцу и признает старушку виновной в поджоге солдатского корпуса.
Маркус тяжело вздохнул и опустил палаш, потирая свободной рукой переносицу. Выражение Райана пропиталось злостью, а глаза не снимали свой взор с брата.
— Райан… Лучше отойди от него, пока худо не было.
— А если не отойду?
— Лучше отойди… — повторил Маркус рычащим голосом.
— Видимо, ты хочешь размяться, а, братец? — улыбка снова осветила лицо юноши. — Так давай же устроим представление!
— Райан, это не шутки. Отойди от эльфа и скройся с глаз моих. Как ты не понимаешь, что сейчас выставляешь и себя, и меня в дурном тоне?!
— Дурном тоне? — улыбка исказилась. Зубы засветились в оскале. — О каком дурном тоне ты можешь вести речь, когда вся эта херь с казнью лишь заранее обговоренное Владыками вещь? Да и почем вам всем знать всю правду про этого эльфа? Я лично сражался бок о бок с ним, так что я не уйду отсюда без его целой задницы.
— Это не просьба, а приказ отца… нет… Владыки Марса. Ты намерен воспротивиться воле правителя?
— Если это касается моего товарища, то я хоть стану вторым врагом Мартинии. Что мне ваши национальные ценности?! Если коррупция и бюрократия поглотили нашу политику, то о какой справедливости может идти речь? Все здесь лишь стадо баранов, а Владыка — их пастух. И раз уж мы, как овцы, будем отправлены на убой, то я стану той самой паршивой овцой. Так что захлопнись и не смей говорить мне о правильности!
— Да чтоб тебя… — Маркус поник.
— Хватит этого детсада! — раздался громкий басистый крик. Толпа мигом угомонилась. На площадку поднялся третий демон. Его фигура была бы заметна даже в самых дальних рядах.
— Рога мои ангелам… — обреченно проронил Райан, — что ты-то здесь забыл, Азазель?
— Пришел посмотреть на отсечение остроухой головы. А ты сейчас помешал представлению.
— Как всегда… (Райан ехидно улыбнулся) ты такой же тупой, как и всегда.
— Ах ты ублюдок!
Земля под ногами стала пропадать, а неведомая сила тащила вниз. Все демоны припали к земле, все, кроме Райана и Маркуса. Из-за спины Азазеля вытянулся обоюдоострый топор, который тут же облился темной эссенцией. Глаза демона загорелись магическим оттенком красного, а клыкастые зубы заблестели во мраке. Райан с круглыми глазами наблюдал, как его топор медленно, но уверенно начинал падать в сторону кудрявого. Юный принц ничего не смог сделать — магический импульс приковал его к полу. И если бы не земляная стена Маркуса, то Райан был бы располовинен. Блейд-старший прижал брата к себе и одновременно с этим нанес быстрый удар ребристой стороной ладони по шее Райана. Тот сначала покряхтел, а потом подался вперед без сил. Маркус закрыл его собой, боясь, что топор Азазеля пробьет и стену. Но ожидаемые опасения не случились. Маркус жмурился и кашлял, разгоняя поднявшуюся земельную пыль. Он увидел две ровные половины глыбы. Когда пыль осела, Блейд увидел пыхтящий силуэт высокого рогатого мужчины. То был Азазель. Топор его горел эссенцией, а сам демон был полностью облит потоками магии.
— Смеешь защищать этого щенка?! — раздался его звериный рык.
— Азазель, угомонись. Мало того, что всю здешнюю армию всполошил, так еще и на брата замахиваешься топором!
— При всем уважении к тебе, как к военачальнику, Маркус, я возмущен твоими действиями. Ты не проявил должной хватки: не остановил этот цирк, позволил этому сопляку что-то там кричать про справедливость, пока сам стоял с обосранными штанами. И к тому же… плевать я хотел на братскую кровь! Признавать такого наглого идиота, как он (Азазель бросил желчный взгляд на бездыханное тело Райана), своим братом — позор для меня… да и для тебя тоже…
— Однако он не чужой бродяга, а выросший вместе с нами младший брат!
— А часто ли ты себя вел с ним, как брат с братом, м? Лишь после его поступления в Эрагон ты как-то смягчился, что отвратительно сказалось на тебе. Вспомни, как ты отвернулся от него в момент драки… хотя, вернее сказать, избиения. Помнишь, как он жалобно пялился на тебя, пока ты стоял в стороне и просто глазел на происходящее? Я помню, когда ты отвернулся и старался не показываться на глазах. Стыдно было? Стыдно за слабость братца? Так чего же ты сейчас-то за него печешься, а?! Смотрите (Азазель повернулся к умолкшей, как аудитория в театре в момент кульминации, толпе вояк)! разве генерал поступил верно? Разве правильно спускать молокососу с рук то, что должно караться законом Преисподнии?
Несколько из демонов подали возмущенный голос, а за ними поднялись и другие. Крики и возгласы требовали должной расплаты над юным принцем. Маркус потерянно смотрел на их яростные лица. Азазель, пускай и хотел позлорадствовать, сохранял угрюмое лицо; ядовитые глаза смотрели на брата.
— В отличии от тебя, я не лицемер… — тихо, чтобы не слышала армия, произнес Азазель. Но неожиданно для братьев Сокум, некогда стоявшей в стороне тихо, начал истерически смеяться. Его опухшие глаза смотрели в пол.
— Чего ты ржешь, остроухий? — спросил Азазель.
— Да так… мысль смешная, что даже абсурдная, пришла в голову. Вы достигаете положения силой и утверждаете, что равны друг перед другом, однако сами же пользуетесь положением, высшим, чем другие. Вы не равны перед законом, а лишь делаете имитацию равенства… когда царей, императоров и королей уже не будет, а графы, да князья останутся лишь старым упоминанием — тогда-то и наступит равенство не только перед законом, но и пред другими. Вы равны лишь в войне, которую все равно проиграете. Вы жалкие…
— А ну быстро захлопнул пасть!!! — крикнул Азазель, поднимая топор. — Ты, грязный и бесчестный ублюдок! — демон хотел махнуть топором, но остановился.
Сокум почувствовал, что теплая жидкость из его шеи стала стекать по груди. В глазах его помутнело, а ноги он перестал чувствовать. Последнее, что он сказал, довольно улыбаясь, было: «Я умираю без страха…». Его голова покатилась к краю площадки и еще подавала некоторые признаки жизни. Тело резко свалилось, как камень, утопая в собственной крови. Толпа снова затихла и была сильно поражена. Азазель тоже был в шоке, но потом убрал топор и смиренно хмыкнул.
Взмах палаша скинул оставшуюся на лезвии кровь. Маркус молча убрал его в ножны и, подхватив Райана, направился с площадки. Братья перекинулись взглядами. Маркус вдруг сделался яростным, мрачноватым в лице и диким в ауре. Азазель застыл и покорно ждал, пока брат не сойдет с площадки. Азазель понимал, что в такие моменты Маркус ван Блейд явно не тот демон, с которым можно конфликтовать.
— Райан — мой брат… я буду стоять до конца, Азазель…
Азазель проводил его и Райана раздраженным взглядом и обратился к толпе:
— Чего встали, выродки? А ну быстро разошлись!
Дождь прекратился, а на смену тучам пришли мелкие черные облака ночи.
***
В воскресенский день небо было необычайно светло, пускай и укрывалось за тучами. Падавший снег был мягким и большим, а ветер лишь тихо нашептывал ушам. За последние недели погода успокоилась, словно устала трясти шатких мартинцев.
Повозка остановилась. Лошади тяжело выдохнули; из их ноздрей поднялся плотный пар. Под скрипучий звук дверцы и гавкающие крики кучера на лошадей пассажиры ступили на белую, никем не протоптанную дорогу.
— Через два часа повозка должна быть здесь, — твердо и чуть басом сказал Гавриил кучеру. Тот лишь кивнул, как бы уважительно приподнимая кепку, что обычно выдается в заводах, и вздернул поводья.
— Здесь так тихо… — шепотом проговорила Ребекка, смотря в небо.
Снежинки, которые в тихую погоду называли хлопьями, медленно падали на лицо девушки, лениво тая. Кроткая улыбка появилась на лице ангела, а глаза были закрыты. Уши ничего не слышали, да и не было ничего, что могло шуметь. Вечер обычно был темным, и лишь фонарь у здания мог осветить дорогу. Говоря о здании, стоит отметить его изношенный вид: перед ангелами стоял не приют, а какой-то жалкий сарай. Гавриил брезгливо осмотрел сверху до низа, получше укутываясь в шарф.
— Многие попрятались в дома. Делать-то на улице нечего… — сказал ангел, желая поддержать разговор.
— Я бы осталась здесь и смотрела, как эти снежинки падают. Может, и звезды бы показались ближе к ночи…
— Госпожа, лучше пройдем во внутрь.
— Да-да… — нехотя, Ребекка пошла с Гавриилом, держась за его руку.
В прихожей висело много маленьких курточек, на большом высоком комоде валялись детские шапочки ушанки, а рядом с комодом стояли в ряд серые валенки. Вдалеке, справа, стояла широкая деревянная арка, из которой вырывались желтые лучи огня, танцуя на противоположной стене. Детские звуки доносились из этой арки. Рядом с аркой, чуть ближе к пришедшим гостям, исходили металлические звуки битья и копошения. Стоило ангелам чуть-чуть принюхаться, как манящий запах готовки завладел их разумом, но лишь на секунду, однако животы стали урчать у обоих. Наконец, свесив верхние одежды, они прошли к той большой арке. Они увидели камин, что стоял в середине одной из стен. Вокруг него сидели дети, подложив подушки под себя. Они с интересом слушали Гортензию, которая сидела в кресле, стоящем сбоку от камина. Лицо ее освещало яркое и теплое пламя — приют не был особо обогрет, и лишь гостиная, да кухня были очагами дома. Старушка не спеша перелистывала страницы красной книги в руках, иногда поправляя пенсне. Добрая улыбка не слезала с ее лица. Перелистывая очередной лист, она заметила две фигуры в проеме и хитро улыбнулась. Сняв пенсне, она выпрямилась и, задрав голову, сказала:
— Как думаете, ребятки, кто дольше сможет продержаться с вами: Райан и Джейсон или наши друзья ангелы?
Дети заморгали и удивленно уставились на нее, пока один из детей не обернулся. Крики и скорые стуки голой детской ножки о деревянный пол раздались по гостиной. Словно рой пчел, дети окружили ангелов и потащили их к камину. Ребекка улыбчиво осматривала все взлохмаченные головы, что летали вокруг нее. Гавриил же смущенно и боязливо пытался не потерять равновесие — глаза разбегались, не успевая уловить хотя бы одного ребенка. Гортензия тихо посмеялась и встала. Поклонившись ангелам, она громко шикнула, и все дети мигом замолчали, усевшись на свои подушки.
— Не думала, что вы скоро навестите нас.
— Мы тоже, госпожа Гортензия, — Ребекка кивнула ей, продолжая улыбаться. — Смотрю, эти негодники еще не спят.
— Стара я уже, чтобы гоняться за каждым и укладывать спать в кровать. Вот решила, что книгой заставлю сон прийти к ним, но ту жалкую книжонку они уже наизусть знают… Госпожа, не соблаговолите? а то уж скорее я засну, чем они.
— Конечно-конечно! — Эденс энергично закивала, подхватывая ладони старушки. — А вы лучше отдохните.
— Кхм… — громко кашлянул Гавриил, обращая на себя внимание. За спиной он что-то держал.
— Я наслышан о скудности вашего книжного архива, так что решил оказать небольшую поддержку.
Он протянул руку. В ней лежала книга, толстого и красивого переплета. Гортензия удивилась и охнула, а Ребекка резко дернула книгу себе в руки.
— Вот видите — все хорошо, госпожа. Гавриил поможет вам, а я займусь этими негодяями.
Гавриил вальяжно протянул свою ладонь. Старушка отдала свою, и медленно они скрылись за стеной. Пройдя пару метров, Гортензия облегченно выдохнула.
— Вы очень сильно помогаете нам, господин Гавриил. Но знаете… Я начинаю думать, что вас что-то сковало здесь…
— Ошибаетесь, — холодно выдавил ангел, — я помогаю вам по своей прихоти. Но не буду отнекиваться — мое времяпровождение здесь помогает оправиться от смерти брата.
— Вижу, что вы сокрушены.
— Я потерялся, госпожа. Мир как будто рухнул. Я пытаюсь снова найти смысл в своей долгой дороге…
— Гавриил… За свою жизнь я потерялся многих близких и дорогих мне людей. И много слез я пролила тогда. Но одну вещь я запомнила надолго — цепляясь за прошлое, ты так и останешься жить в прошлом, думать, что они еще с тобой… Однако тогда ты быстро затухнешь и будешь забыт, как посторонними, так и своими близкими, что еще живы. Ты будешь отдаляться от них, и вскоре тоже потеряешь. Лучше прими смерть Кастиила, и помни о нем, но не теряйся в прошлом. Его смерть должна укрепить тебя: твое тело и дух. Тогда и только тогда ты будешь тем, за кого будут держаться близкие, и кого точно не забудут…
Гавриил опустил голову и смотрел в пустоту. Его взгляд был растерянным и мутным. Гортензия заметила его и многозначно ухмыльнулась.
— Ну, я ж простая старуха. Мой бред не всякий примет, так что решать вам, господин.
Неожиданно тишину между ними прервал громкий вой живота ангела. Юноша округлил глаза по покраснел, тихо шепча: «Извините…». Старушка посмеялась и, глубоко вдохнув, прикрикнула:
— Мария!!! — из меньшей арки, в которой трещало железо, вылетела Мария, одетая в легкое платьице с длинным рукавом, поверх него корсет, и платок на смолистой голове. Она утерла лоб и, пытаясь отдышаться, вопросительно глядела на Гортензию. Гавриил чуть вздрогнул, когда его глаза встретились с глазами девушки. Он поправил очки и скрыл смущенный взгляд.
— Наш гость проголодался. Будь добра, дай ему одну порцию похлебки.
— Хорошо, госпожа! — пролепетала девушка и тут же скрылась.
— А я, пожалуй, прилягу, а то голова с этими детьми разболелась.
— Вас проводить?
— Нет-нет, лучше вернитесь к Ребекке, а то она одна не справиться.
Войдя в гостиную, юноша лицезрел интересное зрелище. Эденс сидела на ковре, где лежали все подушки с постелей, а вокруг нее образовалась орава детей — кто сидел рядом с девушкой, кто лежал, положив голову ей на бедро, кто прижимался к ней, а она нежно обнимала. Голос и интонация ее порой менялись то на тихий и интригующий, то на сладкий и нежный, то на грозный и страшный. Поначалу дети охали, да ахали, когда ангел читала какой-то эмоциональный отрывок, но спустя полчаса они уже все дремали — лишь тихий под конец голос Ребекки наполнял тишину.
«Даже Гортензия, которая давно работает в приюте, не может сладить с ними время от времени, а Ребекка так просто заставила их молчать, так еще и усыпила их… видно, дети очень любят ее» — думал юноша, стоя в проеме.
Аккуратно выбравшись из-под спящих детей, Эденс тихо, почти на носочках, прокралась к Гавриилу.
— Их стоит уложить в кровати. Они на втором этаже…
Медленно и тихо ангелы стали перетаскивать спящих пчел в свои постели.
***
Снег так и продолжал идти спокойно. Тучи, как и хотела Ребекка, разошлись, и звездное небо показало себя. Гавриил сидел на крыльце и молча наблюдал за падающими на лицо пушистыми хлопьями, тающими от тепла лица. Холод понемногу овладевал им, и сонливость заставляла глаза медленно слипаться. Вот-вот они бы закрылись, а сон бы пришел к нему, если бы не тормошащая плечо женская ручонка. Гавриил потер глаза и взглянул на нарушителя его дрёмы.
— Вот твоя похлебка… — тихим и робким голоском отозвалась Мария, протягивая тарелку, из которой валил пар.
— Спасибо, — Гавриил ее и принялся есть. Жар тарелки перетекал на замершие руки, приятно покалывая пальцы и ладони. Мария меж тем аккуратно уселась рядом с ним, получше укутавшись в шаль. Она горящими глазами смотрела, как ангел жадно и быстро уплетал ложку за ложкой — горячее быстро согревало его. Отложив пустую тарелку, он достал платок и утер рот.
— Довольно вкусно.
— Я старалась сделать ее не соленной и не острой.
— Ты хорошо постаралась… — лицо Марии залилось краской и ярко светилось в улыбке.
— Как отец?
— Папенька (девушка удивилась)? Он сейчас спит — целый день чистил дымоход; зашел в прихожую: весь черный, как уголь, я еле отмыла его! Так ему стало мало — стал заделывать сквозные дыры в стенах, да чуть не рухнул со стремянки. А стоило ему сесть наконец, один из мальчишек попросил починить деревянную игрушку — механизм какой-то в ней сломался — и стал папенька сидеть и тужиться над этой игрушкой. Долго же он вертел отверткой, перебрал все бранные слова, но сделал. Но сколько раз отвертка слетала и резала ему пальцы… ох… я уж устала накладывать ему бинты. Только к вечеру свалился он, как мертвый, в постель. А я спокойно занялась своими делами.
— Ясно…
Мария, чуть поостыв от бурного пересказа дня, заметила тоскливость в лице юноши.
— Вы снова грустите? — голос ее дрогнул, а бровки жалобно вытянулись. Гавриил медленно повернул голову, увидев тревожное выражение Марии.
— Нет… просто думал…
— Над чем?
— Да над похлебкой… вспомнил, как в юные годы я и братья, после долгой тренировки, наконец сели есть в казарме, но когда заглотнули первую ложку, то так скривили лица, что испугали ими сидевших рядом солдат, — уголки губ ангела дернулись.
— Вы ели в казарме?
— Да. Мы жили в военном полигоне, где готовили новых солдат. Так как мы остались сиротами, нас не щадили и не давали поблажек — бездомных никто не терпел. С утра до ночи мы были на полевых учениях, спали по шесть часов, если не меньше. Тех, кто не выполнял нормы, был избит, публично опозорен и выгнан за пределы полигона.
— Так почему вы просто не ушли? Детям не место среди солдат и оружия.
— Это был наш выбор, Мария. Наш отец был военным-ангелом, но ушел вскоре после нашего рождения. Мать работала проституткой, и когда нас приводила стража за очередное воровство, мама отдавалась этим ублюдкам, чтобы выплатить штраф за нас. И когда ее убили демоны, мы скитались по Мартинии, пока не наткнулись на полигон. Нас приняли, пускай и не сразу… и было у нас два пути: стать слугами Эдема или быть отщепенцами. Я должен был позаботиться о братьях, поэтому и вступил в ряды новобранцев, но они поплелись за мной, ибо не хотели оставлять одного. Пускай мы и страдали, жили и обучались не по детским нормам, мы смогли выбиться в люди. Мы ничего не умели, кроме как драться…
— Прости… мне не следовало спрашивать тебя…
— Все нормально, Мария, — Гавриил повернулся к ней всем телом. Улыбка сияла на бледном лице ангела.
— Я просто вспомнил забавные и веселые моменты прошлого… и знаешь, мне стало легче. Все благодаря твоей похлебке.
Мария ошарашенно разинула рот и не могла ничего сказать. Краснея, она отвернулась от него.
— Д-да ну тебя, я ни причем!
Она снова натянула шаль и чихнула так тихо и звонко, что Гавриил стал смеяться. Кровь еще сильней прилила к щекам девушки. Она вжала голову в плечи и хотела провалиться под землю. Но стыд мигом пропал. Колючий и теплый шарф обернул красивую тонкую шейку — грубые руки аккуратно завязли язычки шарфа, тем самым фиксируя. Гавриил стряхнул еле видимые снежинки с мелких плеч Марии, и взглянул на нее.
— Я рад, что ты рядом… — сказал он, улыбаясь. Мария снова открыла рот, но слова застряли где-то в груди, в которой бешено билось сердце.
***
Гортензия, уже бодрая, вместе с Ребеккой расхаживала по огромному помещению, коим была спальная сирот. Множество скрипучих кроватей было раскинуто по всей площади, и Гортензия с Ребеккой двигались меж узких проходов, словно мышки в лабиринте. Каждому ребенку они взбивали подушки и накрывали сопящих малышей одеялом.
— Спасибо вам еще раз, госпожа, — шепотом сказала Гортензия, присаживаясь на кровать, у которой присела Эденс и рассматривала спящее лицо девочки. Поглаживая ее черные волосы, ангел изгибала голову и завороженно смотрела, как мелкий детский носик тихо посапывает, а тонкие бровки еле дергаются, ведь девочка еще не уснула полностью.
— Мне самой в радость, госпожа Гортензия.
— Вижу, что вы очень любите детей…
— Я и сама недавно узнала это. Странное чувство — стоит мне забыться с ними, как время летит быстро, и ни одна секунда не кажется пустой и лишней.
— Могу с уверенностью сказать, что вы будете хорошей матерью.
— Думаете? — Гортензия пошатнулась от по-детски удивленного взгляда блондинки.
— Конечно. Словно вы были рождены, чтобы воспитывать эти юные жизни.
— Спасибо вам… — взгляд ангела упал вниз. — Только вот вне вашего приюта я не такая радостная и веселая.
— Я это уже поняла.
— Правда?
— Милочка, ты недооцениваешь старушку. Уж я-то вижу всех насквозь.
— Тогда и скрывать от вас нет смысла.
— Верно… Кстати говоря, Джейсон тоже тосклив, когда приходит сюда.
— Джейсон?! — удивилась Ребекка, повысив голос. Малышка, что лежала рядом с женщинами, поерзала, недовольно поморщилась и отвернулась на другой бок. Эденс, прикрывая рот рукой, выпученными глазами смотрела то Гортензию, то на девочку.
Гортензия выдохнула и замотала головой.
— Ну что ж вы за дитё, госпожа…
Эденс дрогнула и скрыла покрасневшее лицо.
— Вы не должны жить порознь… — блондинка покосилась горящими глазами на старушку. — Два цветка. И по одиночке они оба завянут, поэтому не должны покидать друг друга.
— Джейсон рассказал мне про свое прошлое… — старушка заинтересовано вздернула бровь и чуть потянулась к девушке.
— И что же он рассказал?
— В основном то, что он делал после смерти дяди.
— Ясно… Бедный мальчик. Он ведь не знает и половины правды…
— Вы о чем?
— Ах… я пообещала держать это в тайне…
— Кому?
— Своему близкому другу… ныне спящим вечным сном…. Он взял с меня слово молчать о всей истории, что таиться от народа…
— Зачем?
— Что бы сердце Джейсона не озлобилось еще сильней. Верно говорят: «Правда горька».
— Но, если Джейсон не узнает о правде, то могу ли я узнать?
— Простите, госпожа. Я никак не могу… — старческие руки нервно сдавили складки платья.
— Ничего… — Ребекка улыбнулась, нежно касаясь ладоней Гортензии. — Нам с Гавриилом уже пора. Проводите нас?
— Конечно! — улыбчиво ответила старушка и веселой походкой спустилась вместе с Ребеккой в зал.
***
Луна, выбившись из серых тучных масс, ярко светила, но даже так — ее свет едва проникал в скромную по размеру комнату старушки. Освещались лишь часть старой деревянной кровати, изношенный, скорее всего, семейный ковер, да ножки тумбы, на которой стояла рамка, видная из-за серебристых линий. Со скрипом двери с пола поднялась пыль, едва видимая на лунном свету. Старуха вальяжно и не спеша прошла к тумбе, попутно распутывая пучок каштановых волос, чьи корни были подобны снегу. Взяв в руки рамку хозяйка села на кровать (кровать тоже скрипнула). Глаза, уже красные от напряженных капилляров, дрожаще любовались на лица в фотографии. Любой, кто сейчас взял бы эту старую, наверное, времен Войны Трех бумажку с изорванными краями, не смог различить две фигуры, что были на фото. Но старушка прекрасно понимала, кто это. Нежно проводя пальцем, полными в непонятных старческих пятнах, по фигуре, напоминавшей мужчину, она обреченно вздохнула. Сухие губы припали к фигуре. Руки затряслись… слезы хлынули из впалых больных глаз.
— Смауг… — сдавленно прошептала Гортензия.
Из открытого окна вдруг повалил холодный ветер. Поежившись, старушка поспешила закрыть его. Щелкая щеколдой, она остановила мокрые глаза на фиолетовом небе. Звезды горели веснушками. Тонкие губы растянулись в улыбке. Закрыв глаза, Гортензия подалась чуть вперед, словно желая выйти из окна.
«Незабываемое чувство полёта…» — думала она про себя. Она вспомнила, как эти звезды были намного ближе к ней. Как воздух безжалостно хлестал лицо еще молодой Гортензии. Вспомнились и виды на весь Хеммет с высоты орлиного полета. Вспомнились драконьи чешуйки… громкое, приглушенное сопение, смешавшееся с тихим рыком.
Глаза резко открылись. Улыбка упала. Грудь старушки поднялась, а голова горделиво задралась к верху.
— Можешь не скрываться в тени, юноша… — холодным тоном отозвалась Гортензия. На ее слова вышел демон. Лицо его было скрыто в маске — лишь серые глаза можно было увидеть в этом черном силуэте.
— Давно вы поняли? — полушепотом спросил демон, аккуратно приближаясь.
— Как только ты нагло ворвался в мою комнату, — голос старушки вдруг гневно повысился. — Не томи… Хэйт…
— Узнали в полной темноте?
— Я далеко не глупая старуха, знаешь ли…
— Потому-то я и здесь. Думаю, нет смысла объяснить то, что я сделаю…
— Нет, конечно, — Гортензия смиренно вздохнула. — Но у меня есть одна просьба — не тронь детей… Они ничего не знают о Войне Трёх. Никаких записок или заметок я не делала. Нет ни единой книги, хотя намекающей на истинный исход всей истории по истреблению драконов. Всё только здесь (старушечий палец слабо постучал по виску).
— Хорошо… — ответил Хэйт приглушенно. Комнату на миг озарилась синим — лунный свет отражался в лезвии Мурасамы.
«Звезды-веснушки. Ветер в лицо… Мелкие пятна, что города. Драконья чешуя… Скоро мы встретимся, дорогой Смауг…» — слезы в последний раз прошлись по морщинистым обвисшим щекам…