Улицы Освобождения к ночи стали совсем другими. И без того вонючий город получил новый запах — запах трупов, крови, рвоты. Смерть была одинакова для многих. Разнилось лишь время, на протяжении которого больные умирали.
Шайль видела труповозки. Видела, как тела сваливают в кучу и сжигают. Но теперь не в крематориях — прямо на улице. Часть людей заперлась в своих домах, часть… Они вышли на улицы. Бесцельно ходить. Ждать смерти. Полицейские пока не решались на отчаянные меры. В конце концов, больницы переполнены, если с больными что и можно поделать — так это убить сразу, подарив легкую смерть. Не все готовы к такому.
Ситуация зависла словно дом над пропастью. От волны самоубийств людей спасала блеклая надежда на выздоровление, на то, что именно их случай окажется не таким серьезным. От мародерства больных защищали патрули полицейских и медиков, которые разбирались с почти и просто мертвецами. От действий со стороны волколюдов… Честно говоря, Шайль не могла понять, что мешает здоровой половине города взять дело в свои руки. Она вообще почти не видела сородичей на улицах.
Освобождение поглотил новый вид тоски: предсмертная грусть, горькое отчаяние, бессильная злость. Если бы болезнь не ослабляла голос, наверняка на улицах снова кричали бы о кончине для всего мира. О том, что война на южных ледниках наслала тяжкую хворь. Сейчас как никогда все нуждались в новой надежде. Но откуда ей взяться?
Шайль чувствовала в глубине себя вину за все происходящее. Если бы она была активнее в деле Бибика, если бы удачнее связала факты… заранее. Если бы она умела видеть будущее! Столько всего можно было бы изменить.
И в то же время девушка понимала: ничего не поменять. Она не могла сделать ровным счетом ничего. Это вызывало головную боль и тошноту; будило желание закрыть глаза, отвернуться от происходящего.
В кармане последние пять рублей. Лавки закрыты. Аптеки закрыты. Дома заперты. Улицы стали кошмаром наяву. Как все могло случиться за одну ночь? Удар по всему, что жило в устоявшемся ритме. Удар, пришедший изнутри.
Главный вопрос — сможет ли Шайль остановить происходящее, если узнает, на ком лежит вина? Ответ достаточно очевиден для того, чтобы был смысл его озвучивать.
Происходящее уже происходит. Надо было предугадывать — теперь поздно останавливать. И все-таки Шайль хочется узнать хотя бы причину. Для чего все это? Смерть стольких людей, безобразная, очерняющая волколюдов…
Ладонь привычно легла на рукоять револьвера, когда Шайль услышала крик. Не успела вытащить — увидела, откуда раздавался вопль. Он несся от неба к земле, чтобы в итоге прерваться глухим ударом. Открытое окно, в котором еще один вдох назад стоял человек, осталось открытым. Лежащее на тротуаре тело было не трупом — но сочащейся массой из плоти и костей. Шайль отвернулась, зажимая нос. Ускорила шаг.
В этом городе больше не по кому стрелять. Все опасности исчезли. Осталась только дрянная смерть. Она стоит, глядя на улицы Освобождения, тонущие в тумане и отчаянии. Кто возьмет на себя ответственность?
— Доченька, помоги… — шепчут справа.
Куча лохмотьев, в которой спряталась старуха, раньше не вызвала бы никаких эмоций. Освобождение слишком нищий город для того, чтобы у всех стариков был шанс спокойно умереть. Но теперь… эта горбатая фигура с лицом, искаженным болезнью, заставила Шайль замереть.
— Помоги… — шепчет старуха, протягивая кривые пальцы к девушке.
Взгляд больной направлен на рукоять револьвера, торчащую из-под полы куртки. Но Шайль этого не понимает. Лишь бормочет что-то в свое оправдание, торопясь скрыться. Старуха кашляет вслед.
Остановившись на относительно тихом участке улицы, Шайль торопливо достает сигарету и закуривает. Выдыхает носом, глядя в разрисованную углем стенку. Детишки порезвились. Сейчас трудно сказать, что именно они рисовали: солнце щелкнуло несколько сотен шагов назад, погасло и оставило Освобождение умирать в свете луны и фонарей.
Этот участок улицы почти не освещался. Высоко над головой Шайль была платформа фуникулерной остановки. Сейчас тросы ничто не колеблет, потому что общественный транспорт остановился. Девушка прячется глубже в тень, прижимаясь спиной к стене. Даже ярко-красные кроссовки видны не так уж хорошо.
Только тлеющий уголек сигареты, иногда загорающийся, иногда прячущийся под слоем пепла.
Шайль угрюмо молчит, глядя перед собой.
— … да их перебить надо, — доносится чей-то здоровый голос.
— Та ну! Сами подохнут, гхы, — отвечает другой.
«Волколюды?» — проносится в голове Шайль. Она прячет руку с сигаретой за бедро, наблюдая за парочкой, идущей под фонарями. Заметить девушку не так сложно, но для этого пришлось бы отвлечься от разговора. Поздние прохожие не видят ничего, кроме друг друга и пустой улицы.
— Зачем мясу пропадать? Пока не «оволчились», надо бы сожрать, — размышляет первый.
Он крупнее. В нем явно больше жажды… пищи.
— Я что-то не очень хочу жрать этих, — второй четко уверен в своей позиции. — Та на них лица нет! Кашляют, соплями протекают.
— Ну так эти несколько деньков болеют. Надо кого-то посвежее найти. Девчонку какую-нибудь…
— Девчонку? Это можно.
Они гогочут. Шайль морщится, поднимая руку с сигаретой к губам. Затягивается. Парни проходят мимо. Один матерый, другой еще не очень. Но оба, скорее всего, ровесники девушки. Ничем не вооружены. Одеты обычно. Видимо это просто честные работяги Освобождения…
Стукнув по сигарете пальцем, Шайль смотрит вслед парочке. Делает последнюю затяжку и бросает окурок под стеной. Открывает рот, чтобы рявкнуть, но замирает.
Верно, бывший детектив Шайль. Подумай хорошенько: что ты с ними сделаешь? Убьешь? Они вряд ли позволят такое. Ввяжешься в драку? Может, победишь. Но тебя могут ранить. Откуда ты возьмешь мясо, которое поможет восстановиться? Мясники не работают в эту чудную ночь. И ты знаешь, что этот факт — главная причина разговора волколюдов. Голодать день еще терпимо. Три дня — невыносимо. Ты прекрасно это знаешь, бывший детектив Шайль. Правила игры поменялись, и тебе самой, возможно, стоит придумать, где доставать мясо. Тоже поищешь какую-нибудь девчонку?
Раздраженно фыркнув, девушка разворачивается и идет в противоположную от парней сторону. Туда, куда шла изначально. Домой надо попасть хотя бы ради встречи с Гириомом. Нет, конечно же, они не пара. Просто случайно потрахались на запланированном свидании двух соседей. Обоим понравилось. Это не делает их воркующими голубками.
Но он волколюд. Свободный. Независимый от человеческой общины. Сильный. А Шайль всего лишь глупая сопелька на лице закона, которую при первой же встряске стерли рукавом людского страха. Кто-нибудь задумывался, что будет, если уволить детектива-волколюда в такой ситуации?
Всем плевать, малышка Шайль. Поэтому иди к Гириому и спрашивай, что он планирует делать. Тебе нужно сориентироваться, крепче встать на ноги, пока ситуация окончательно не прижала к земле. Это важнее Бибика. Важнее судьбы людей и будущего, которое ждет Освобождение. Позаботься о себе в первую очередь. Иди до…
Стой. Нет! Шайль, что ты делаешь? Остановись, пожалуйста.
Но девушка ничего не слышит. Никого не видит. Кроме — тех двоих. Ярко-красные кроссовки понемногу берут разгон. Сумка глухо падает на землю — звук остается где-то позади… Руки Шайль отправляются в свободное, но размеренное движение, помогающее контролировать ритм бега. Бедняги даже не успели вслушаться — мощный удар подошвами кроссовок настиг одного из них в спину, а второго рука утянула за воротник футболки. Все оказались на земле, поднялся неясный крик, обострившийся, когда подошва кроссовки врезала в нос. Шайль вскочила первой.
— Лежать, суки! — рявкнула, выдергивая револьвер из кобуры. — Дернетесь или учудите что — каждому по пуле! Ясно?!
«Левиафан М-3» пока молчит, только красноречиво смотрит разверзшейся пастью на испуганных волколюдов. Те не ожидали нападения со спины. Не ожидали огнестрела, направленного на них. Один из парней зажимает разбитый нос, и глаза его блестят особенно злобно.
— Ты! Лапу на землю от лица!
Волколюд под присмотром револьвера подчиняется. Шайль озирается — слишком быстро, чтобы кто-то успел что-то предпринять. Вокруг все тихо.
— Отвечаете на вопросы. Первый — из какой общины?
— Мы не…
— Община. Назвал. Быстро.
Оскал девушки не просто демонстративный — полный искренней ярости. Утробный рык звучал бы прекрасно, не раздавайся так близко.
— «Клыки и слава».
Шайль кивает. В эту общину она сунулась бы в последнюю очередь. Кровожадные скоты, один из них и прикончил бывшего напарника, засунувшего нос… впрочем, неважно. Сейчас детектив удовлетворена ответом и готовит следующий вопрос:
— Отлично. Что вы знаете о вирусе?
— Ничо не знаем, а ты чо?.. Хера ли пушкой машешь?
Это был не истеричный визг, а полный угрозы рык. Шайль без разговоров пнула волколюда в колено.
— Мордой закопайся. Что вы знаете о вирусе?
Поток брани в адрес девушки заставил ее устало вздохнуть. Прикрыв левой ладонью правое ухо, Шайль выстрелила раньше, чем парни успели осознать происходящее. Неприятный звон в ушах рассеивался, донося теперь уже истеричный крик, но — только от одного. Второй лежал на земле, потеряв большую часть черепа. Дуло «Левиафана» дымилось, голова убитого протекала. Шайль перевела ствол на кричавшего волколюда.
— Проясню: я задаю вопрос, а ты отвечаешь. Что вы знаете о вирусе?
Ублюдок заикается. Ответ все еще прячется в перепуганном нутре. Девушка понимает его. Прекрасно понимает. Она сама последние дни была перепуганной. Но теперь страх достиг высшей точки, обратившись злобой.
Нахрен всех. Уволили, бросили многомиллионное население в хаос… Что дальше? Квартиру сожгут? Пф-ф! Как будто есть смысл жить в квартале-призраке.
Шайль хватает парня за глотку. Тычет теплым дулом револьвера в глаз.
— Говори. Что вы знаете о вирусе? Я знаю, что вы что-то знаете. Говори, пока не сдох.
— Тебя все равно убьют за это! Зря ты пришила Гоги.
Интересно, почему он такой смелый? Шайль переводит дуло с глаза на плечо. Фейерверк кровавых брызг, осколков кости и ошметков мяса сопровождается грохотом, звоном в ушах, истошным воплем боли. Револьвер опускается ниже, к локтевому сгибу. Выстрел. Еще ниже, к запястью. Выстрел. Шайль не хочет калечить. Она хочет сжечь. Каждый. Пучок. Нервов. И пусть в ушах пищит, а допрашиваемый теряет сознание от боли! Это все — скромная цена за правду.
Шайль отпускает обмякшего парня. Сует револьвер в кобуру. Ремнем волколюда перетягивает его же изуродованную конечность. Хватает за ногу и тащит, оставляя кровавый след. С открытого места в переулок — чтобы можно было успеть смыться, оставшись незамеченной, если нагрянут патрульные.
***
Благодаря врожденной крепости волколюд очнулся после того, как детектив докурила вторую сигарету. Между ними Шайль делала перерыв. Значит, прошло не так уж мало времени, за которое на шум так и не пришли патрульные. Только какой-то мужик решился обобрать мертвого волколюда. Сбежал сразу, как заметил взгляд из переулка, в который ведет кровавый след.
Шайль покосилась на стонущего. Сплюнув, ослабила затяжку ремня. Кровь полилась с новой силой. Пальцы с едва угадывающимся черным лаком пошлепали раненого по щеке.
— Приходи в себя, ты сейчас сдохнешь.
Растекшаяся по земле сопля не особо поняла смысл сказанного.
— Эй! Слышишь? — Шайль насильно оттянула веко, проверяя зрачок. — Давай, поговори со мной, если хочешь жить.
Кажется, в ответ девушку послали туда, где она была прошлой ночью. Покачав головой, Шайль запустила пальцы в одну из кровоточащих ран. Волколюд взбодрился.
— Вирус. Вы сказали, что люди больны уже несколько дней. Откуда вы знаете, если симптомы только ночью появились?
— Болячку распространили три дня назад! — захрипел волколюд.
Щелчок в голове. Три дня назад — тогда Шайль впервые встретила Зельду и обезвредила ее вместе с ёрком. Четыре дня назад открыли сейф.
— С какой целью?
— Без понятия, — хнычет парень. — Отпусти, хватит…
Пальцы выбираются из раны. Шайль брезгливо стряхивает кровь. Нельзя.
— Кто разработал вирус? Человек? Фармацевт?
— Нет, это что-то из другого мира… Но я не уверен!
— Кто уверен?
— Босс наш точно знает больше, но тебя там порвут нахер…
Его голос становится тише и тише. Надо заканчивать.
— Значит, твой босс? Это он все устроил?
— Не-не! Вообще все… Все мы виноваты… И ты тоже.
Удар рукояти револьвера стирает ухмылку с лица волколюда. Шайль смотрит на дуло. Патроны тратить нельзя. Каждый выстрел — на вес золота. Девушка поняла это только сейчас.
«Левиафан М-3» укрывается в кобуре. Раненый подтягивает расстрелянную конечность, с ужасом и болью укладывая ее себе на живот. Хнычет, глядя, как быстро утекает кровь. Волколюд становится все слабее.
Но детектив не сомневается: если оставить этого урода тут, то он, скорее всего, выживет. Нужны ли Шайль «хвосты»? Нет.
Перед тем как девушка показывается из переулка… кажется, раздается хруст. Характерный. Но едва ли его слышит кто-то кроме самой Шайль.
Зато вся улица слышит разъяренную матерную речь. Девушка забыла о сумке, брошенной перед схваткой, и теперь сумки след простыл.
— Сраные извращенцы! — вопит Шайль, показывая средний палец безликим окнам. — Подавитесь, ублюдки!
Ну и похрен. Шайль и так справится: в стареньких кроссовках, спортивках и футболке с молодежной надписью. А потом заработает столько денег, что оденется в платье из бриллиантов и рублевых купюр. И все охренеют от зависти и безвкусицы. Но это неважно. Шайль обязательно принарядится.
***
Остаток пути до дома прошел без «приключений». Вышел рваным. Странным. Будто выдранным из чьего-то кошмара.
Шайль было больно. Несколько долей назад она видела труповозки — теперь она видела только трупы. Брошенные, ненужные. Люди отчаянно не хотят подыхать в своих домах. Чем ближе девушка подбиралась к своему дому, тем больше мертвецов находила. Полиция не добиралась до окраины О-3.
Шайль была зла. Она ненавидела это идиотское дело. Ей казалось, что изначально занималась не тем. Как расследование убийства могло помешать намечающемуся? «Кто убил Бибика?» — этот вопрос не имел никакой связи со случившимся. И теперь девушка просто злилась. Потому что не понимала, что ей делать.
Она ведь полицейский. Она должна защищать город. Но защищать стало нечего — все просто кануло в пучину. Не сегодня так завтра начнется мародерство, открытый разбой, намеренные убийства. Полицейских меньше, чем обычного населения. Что случится с Освобождением? Оно вымрет? Или сюда отправят войска?
И почему именно сейчас? На южных ледниках ведется война. Цена — Всемирье. Все расы хотят уничтожить, превратив в подножный корм, и какой-то урод решил, что самое время устроить геноцид? Для чего, ну для чего?! Будто мало проблем было…
Дом встречает Шайль тишиной. В подъезде ни звука. Ни одного трупа. Ни одной дорожки рвоты. Пахнет как обычно. Это могло бы успокоить, но почему-то напрягает только сильнее. Девушка поднимается на свой этаж. Вытаскивает из щели между дверью и косяком бумажку. Заходит в тихую, темную квартиру. Запирается. Опускается на пол, прижимаясь спиной к двери.
— Блядь… — шепчет, жмурясь и скрежеща клыками.
Сколько всего она потеряла в этот день? Можно даже сосчитать: четыре патрона, сумку с вещами… общей стоимостью десять рублей. Работу. Источник мяса. Огромный кусок нервов.
Все, что у нее осталось, это четырнадцать выстрелов из «Левиафана». Целая шкура. Старенький комплект спортивной одежды. Квартира. Четверть банки кофе. И шмат злости.
Достаточно ли этого, чтобы пережить кризис в Освобождении? Может быть. Чтобы надрать задницу ответственным? Нет, этого мало. Или… может, это будет изящным самоубийством? Шайль представила себя, ворвавшуюся в гнездо волколюдов. Скольких она успеет отметелить, прежде чем умрет? Ну, если стрелять очень метко, то десяток трупов оставит после себя.
— Нет-нет, мисс Шайль, сегодня вы адекватны и спокойны, — шепчет девушка, поднимаясь с пола.
Первым делом кофе. В пачке еще есть немного сигарет, так что традиционный вечер на балконе устроить получится.
***
Теперь Гириом не стоит на соседнем балконе. Гириом стоит рядом. Его мощное плечо прижимается к Шайль.
— Полный пиздец, — вздыхает волколюд, глядя на небо.
Девушке не пришлось рассказывать много: парень и так знает о случившемся. Что-то из газеты, которую читает на работе. Что-то подслушал у лавки мясника, которая ранним днем еще была открыта. Что-то рассказал тот хрыщ — Хойк. Продавцы часто собирают в голове набор сплетней. Даже продавцы музыки в дебрях О-3.
Шайль согласна. Полный пиздец. И подтверждает это кивком головы, продолжая пить кофе и размышляя.
— Может, все это удастся решить? — тихо спрашивает Гириом. Так, будто это возможно решить словно арифметическую задачку.
Да, в мире ничто не вечно и вся бурда в этом духе. Но вот война на ледниках — она семь лет идет. Не решилась пока. А насколько затянется ситуация в Освобождении? Это ведь гражданская война. Натуральная. Сейчас повымирают люди, волколюди возьмут управление городом. Из города идут Врата в родной мир зверолюдей. После этого начнется настоящий пиздец. Всемирье не осилит войну на два фронта.
Удивительно, что Гириом стоит рядом и сокрушается по этому поводу. Он, как зверь, должен радоваться. А вот Шайль не радуется. В ее родном мире безмордых выгоняют. Навсегда. Отлучают от семьи, гонят во Всемирье, желая на прощание сдохнуть и не позорить род.
Если представить, что зверолюди этим всем пнули под зад совет Всемирья со всеми его законами. Пнули — и потом пообещают, что запинают до смерти, если им не дадут руководящее место в этом совете. Им дадут. Дадут ведь обязательно. Волколюди важный ресурс для войны за Всемирье. Ультрахищники всегда были сильны. Удивительно, что Освобождение вообще появилось в том виде, в котором оно есть сейчас. Виновато, видимо, огнестрельное оружие. Единственная слабость волколюдов.
В общем, если эти твари захватят власть, и Всемирье ляжет под них, — куда деваться Шайль? В какую дыру отправят ее на этот раз, лишь бы не видеть безмордую? Может ли она рассчитывать на место в обществе, если это общество руководствуется законом сильных, а не хитросделанных?
Чем дальше идут мысли, тем поганее Шайль себя чувствует.
— Гириом. Ты член какой-нибудь общины? — устало спрашивает бывший детектив.
— В смысле? Почему ты так решила?
— Я не решила, просто вопрос. Ты член или нет?
Больше всего сейчас Гириому хочется пошутить над словом «член», но приходится сдерживаться, учитывая пустой взгляд Шайль. Поэтому Гириом молча качает головой. Конечно же он не участник общины. С тех пор, как попал в Освобождение, сразу начал работать, и работа эта не позволяла тратить много времени на прогулки по городу. Как он может тусить с волколюдами, если половину суток спит, а другую половину — сторожит Хойка с его кристаллами?
— А почему спрашиваешь?
— Общины этот пиздец и заварили, похоже, — Шайль переводит взгляд обратно на небо. - Может, какая-то конкретная и поучаствовала сильнее остальных… но, в общем-то, они все просто натворили херьни.
— Только не говори, что ты собираешься выяснять подробности, — попросил Гириом, нервно потянувшись к пачке сигарет.
Но рука замерла, когда парень увидел лицо Шайль.
— А что мне еще делать? С работы поперли. — Глоток кофе. «Собачка, гав!» — Накоплений нет. Мяса нет.
— Может… — начал Гириом, но вовремя остановился.
Сигарета в его губах задымилась, а парень задумался над тем, что собирался сказать. «Может, будем жрать людей?»
Да, конечно. Ляпнуть такое перед детективом — это твоя лучшая идея за сегодня, Гириом. Подумай над чем-то другим, Шайль ждет продолжения фразы.
— Может, тебе помочь?
О нет. Это отстой. Теперь беловолосая смеется, перегнувшись через перила.
— Я не про ту жуткую мясорубку, которую ты задумала, — уточняет Гириом. — Мы просто поживем вместе, прикроем друг друга.
— А мясо? Мясо-то откуда брать, дурашка? — Шайль с лаской смотрит на наивного Гириома. — Ты-то озвереешь раньше меня. Придется тебя усмирить.
— Да не озверею я…
Они оба вздохнули и продолжили смотреть на небо. Гириом уверенно приобнял Шайль, притягивая к себе. Протянул скуренную до половины сигарету. Девушка приняла ее молча. Затянулась, нервно выдыхая в черничную твердь.
— Береги себя, — попросил Гириом, после чего вдруг добавил: — Детектив.
— И ты себя… вышибала. Кстати, как твое плечо?
Парень рассмеялся.
— До сих пор болит. Ты неплохо так меня укусила.
— Извини, иногда я теряю контроль… — Шайль ласково коснулась того места, которое прошлой ночью неудачно подвернулось под ее клыки; Гириом поморщился, но выдержал касание. — Я очень люблю вгрызаться в хороших ребят.
***
Вторую долю дня Шайль встретила в кровати. Одна. Может, причина в том, что вымирающий город — это так себе почва для эмоций между мужчиной и женщиной? А может, Гириом просто решил дать себе перерыв после бурной ночки? Так или иначе, день начался по-своему привычно. Шайль даже не сразу вспомнила, что сейчас творится в Освобождении.
Память освежил смутно различимый труп, который девушка увидела из окна кухни, — тело лежало под стеной дома напротив. Того дома, за которым Шайль любит наблюдать.
Сейчас девушка не стала разглядывать мертвеца и пытаться угадать в нем кого-то из соседей. Внимание, как и всегда, притянули остатки плаката на стене дома. Огромного плаката в прошлом — теперь же лишь маленькие кусочки его трепетали на ветру. Различим был левый глаз бургомистра Освобождения и его правое ухо. Мэр Совински. Шайль не знает, зачем вообще на дом окраины О-3 повесили агитационный плакат с нынешним мэром. Вряд ли кто-то из ее соседей имел хотя бы малейший шанс заметить разницу между управлением Совински и любого другого человеческого политика.
Может, именно поэтому стайка подростков однажды сорвала проклятый плакат. Прямо на глазах Шайль, заваривающей тогда кофе. Девушка завороженно смотрела, как ребята подтащили к стене взятые откуда-то стремянки — кажется, их было две. Детектив при всем желании не смогла бы догадаться, где сорванцы нашли их. Но это и не важно: во славу веселья подростки ободрали плакат. Их не остановил ни грозный слоган «Если не мэр Совински, то ни один человек!»; ни килограмм клея, который когда-то потратили на этот плакат. Дети просто рвали. Кусок за куском. Смеялись. Прыгали на лице человеческого политика. Один из ребятишек налепил себе на лоб правый глаз Совински и бегал, изображая чудище. Шайль так увлеклась наблюдением, что в тот день опять опоздала на работу.
Сейчас девушка задумчиво смотрит на обрывки плаката. А в голове чешется мысль-фраза, накрепко прилипшая к корке мозга: «Если не мэр…» Память точно не подводит Шайль, ни в этом слогане, ни в том, что Совински все еще управляет Освобождением. Тем, что от города осталось, — и тем, что от города останется. Он управлял и будет управлять.
— Хм… — Шайль поворачивается к закипающему чайнику.
Щелкает ручкой плиты, переливает кофе в любимую кружку.
— Собачка, гав! — грустно озвучивает надпись.
Девушка шлепает босыми ногами на балкон. Лазурь встречает приветливо. В общем-то, если смотреть только на небо, то ни одна мирская проблема не бросится в глаза. Это довольно приятный исход, но времени в сутках слишком мало, чтобы Шайль могла сейчас насладиться ничем. Дела земные зовут мысли, и мысли охотно идут на зов.
Город умирает. Освобождению конец. Сложно представить такой исход. Но если в городе умрет достаточно людей, человеческая власть потеряет смысл.
Что тогда сделает мэр? Будет ли он спокойно смотреть на происходящее? Или все-таки передаст сигнал в столицу, чтобы ему отправили на подмогу армию? Происходи все не в Освобождении, а в любом другом городе, — подобного риска не существовало бы. Но здесь Врата в мир зверолюдей. В мир, откуда издавна выбирались сородичи Шайль, чтобы поохотиться на человеческое мясо. Добыть трофеи. Доказать силу.
Когда армия придет, что случится? Шайль пьет кофе и представляет, как десятки артиллерийских пушек бьют по О-3 и О-2. Как на тесные улицы залетают транспортники. Как из пулеметов выкашивают каждого встреченного. Освобождению придет конец — большую часть города разрушат, Врата оцепят, пока не построят что-то новое на руинах старого.
Но это уже будет не Освобождение. Это будет другой город. Еще более жестокий. Настоящий форт.
Шайль обжигает язык и морщится. Сплевывает. Комок желтоватой слюны попадает на небо и медленно сползает по нему. Шайль смеется. Тихо и грустно.
— Жди, и не такого натерпишься, — шепчет девушка, затягиваясь сигаретой.
Армию точно пришлют. Не захотят терять контроль над Вратами. Шайль волколюд, но она знает, как устроены люди. В конце концов, не просто так именно человеки возглавляют Мировой совет? Эти жадные до власти твари. На завтрак едят амбиции, на обед — самолюбие, а на ужин… Что едят люди на ужин? Наверное, рыбный суп.
Но все расы поганые. Шайль ненавидит всех одинаково. Ёрков, с их гребаной смесью миролюбивости и жажды боя. Славная смерть? Пф-ф, как будто выпущенные наружу кишки могут быть признаком почета! Боблины, алчные до денег? Ну да, ну да. Приходят зазнайки вонючие, ростом как дети, смотрят сверху вниз и душат, душат, лишь бы заработать побольше. Признание, деньги, статус. Им подавай все.
А зверолюди… проклятые фашисты. Как будто Шайль не знает, как они смотрят на всех вокруг. Да что там, она сама такая же. Сила. Превосходство. Триумф. Вот чего жаждут эти мордатые уродцы. Доминации над всеми. И бромпиры далеко не ушли. Витают в облаках, романтики, идеалисты. Верят, что интеллект делает их самыми лучшими. Пьют кровь и творят магию. Самую разную. Из-за этого задирают нос. Гребаные… фанатики.
— Как же все задрало, — Шайль вздыхает, кидает окурок в чашку и отпивает.
Еще одна сигарета. Курить, пока голова не проснется. Все равно в пачке осталось слишком мало на целый день.
Шайль не хочет, чтобы Освобождение исчезло. Она не хочет видеть, как город становится тюрьмой. Ведь тогда придется уезжать. А там, в других местах… Что там? Другие расы, которые Шайль не встречала. И те наверняка не лучше уже известных. Янгелы, йельфы, гнуммы. О них тоже много стереотипов ходит, и девушка уверена на целых девяносто процентов, что предрассудки правдивы.
Но что делать? Что Шайль может сделать? Если город летит в трубу, какие шансы его остановить?
— Я должна спасти Освобождение, — девушка жмурится, трясет головой, пытаясь найти дельную мысль.
Конечно, Шайль. Спасти и сохранить, это достойная цель. А вот как?
Дело о Бибике уже не имеет большого значения. Ты почти добралась до цели, опоздав всего лишь с самого начала. Но фармацевт — все еще важная деталь. Как распространилась эта болезнь?
Волчья ягода и подорожник. Шайль помнит этот метод. Может ли такое быть, что Бибик смешал лекарство с отравой? Может. Если за этим стоит организация волколюдов, то возможно почти что угодно.
Все ли общины причастны? Нет. «ВолкоЛЮДЫ» вряд ли при делах. Идеология у них, кажется, противоречит происходящему. Да и сам факт того, что Шайль отпустили с миром, говорит о многом.
Плюс, волколюды собираются в стаи, но эти стаи обычно не дружат между собой. В отличие от людей, которые плодятся миллионами, а потом делают вид, что все друг другу что-то должны. Нет, у волколюдов активная конкуренция. Значит, за произошедшим стоит не больше пары организаций. Скорее всего, самых крупных и отбитых — только такие захотят устроить переворот в Освобождении.
«Переворот»?..
Да. Переворот. Что еще может быть после такой чистки населения? Чем меньше людей, тем меньше у мэра контроля. Сейчас пройдет несколько дней хаоса, а потом можно штурмовать О-1 — со всем собранным оружием это станет возможным.
«Собранным оружием»?
Шайль раздраженно сплевывает и кидает окурок в остатки кофе. Сжимает виски.
Люди умирают, самые разные люди. Город пустеет. Добыть оружие в таких условиях легче легкого. Как и прикончить парочку полицейских, отжав у них снаряжение. Волколюдам нужно время на подготовку, но если они хотят добиться власти — придется штурмовать О-1.
Почему? Да потому что О-1 — это единственный район, огороженный от остальных стеной. Район элиты. В нем же и живет мэр Совински. Его ратуша встречает каждого, кто едет в Освобождение из Общего мира, а не переходит через Врата от зверолюдов. О-1 — парадная часть. О-2 — культурная, на окраине которой расположен переход в мир зверолюдей. О-3 — отстойник для всего, что не подходит первым двум районам.
Вопрос только в том, что делать с армией? Если мэр не выйдет с ней на связь, Освобождению конец. Значит, Совински должен быть жив. Он должен добровольно передать власть кому-то из волколюдов.
Сможет ли этого добиться радикальная организация, решившаяся на массовое убийство? Ха, скорее Шайль балериной станет. При своей-то мышечной массе.
А что если штурм остановят? Задавят в зародыше, и не люди, а волки? Мэр Совински скорее всего охотнее согласится на мирное решение. Терять половину города под армейскими берцами — так себе расклад. Для всех сторон.
Шайль хлопнула ладонью по перилам. Подхватила чашку, направилась в квартиру.
— Я спасу этот проклятый город.
***
Она бежит. Ветер свистит в ушах. Повсюду запах крови, повсюду — трупы. Не только гражданских, но и полицейских. Изорванные, поеденные.
— А ну стой, сучара!
Крик заставляет Шайль ускориться. Она залетает в ближайший переулок, врезается в стену и отталкивается от нее. Дыхание сбито. Сколько она бежит? Долго.
Шум позади нарастает. Волколюды. Эти уроды слетели с катушек. Выйти на улицу было дерьмовым решением.
Силы уходят. Сколько она не ела? Почти двое суток. Этого достаточно, чтобы чувствовать себя плохо.
На пути завал из хлама. Шайль вспрыгивает по ящикам. Одна из досок ломается прямо под подошвой, и девушка проваливается по колено в мусор. Неприятная боль заставляет вскрикнуть. Шайль напрягает руки, пытается вскарабкаться, но под пальцами все скользит и обваливается.
— Вот она! Херачь ее!
Выхода нет.
Револьвер выскальзывает из кобуры. Шайль бросает взгляд назад, пытаясь определить цель. Их четверо — двое в зверином облике. Настоящем. Бегут вперед на четырех лапах, скалятся. Кажется, девушка видит полные слюны пасти.
Выстрел. Шлепок. Выстрел. Шлепок. Вдох проходит, оставляя после себя два пулевых отверстия. Шайль неудобно, она вжимается в мусор, пытаясь занять позицию поудобнее. Бум! Бум!
Один из волков спотыкается, кубарем покатившись по земле. Второй только ускоряется. А за ним — два вооруженных парня.
Шайль цедит ругательство, выцеливает фигуру второго зверя. Его густая черная шерсть пятном скачет туда-сюда. Отчетливо видно только блестящие глаза. Тварь не бежит по прямой. Не повторяет ошибку дружка.
Между ними два метра. Шайль чувствует, как дрожит рука. Револьвер сейчас ощущается пушинкой, но кисть все равно предательски трясется. Зверь прыгает. Пасть распахнута. Кривые клыки, слишком большие, чтобы оставить кого-то в живых…
Последние мгновения. Они растягиваются застывшей кровью в венах Шайль. Мушка заглядывает ровно в глотку. Девушка вжимает спусковой крючок.
Бам. Брызги крови. Огромная туша обрушивается на Шайль, вдавливая в мусор. Спину пронзает и болью, и чем-то острым… Девушка хрипит, пытаясь скинуть с себя извивающееся тело. Слышит задорные вопли преследователей. Рык нарастает в груди Шайль, превращаясь в отчаянный крик:
— Твою-у-у ж!..
Единый выдох. Туша соскальзывает в сторону, сучит лапами, разгребая мусор. Когти раздирают бедро Шайль, но это неважно — перед ней новые цели.
Парни думали, что девушку пожирают. И теперь смотрят в саму бездну. Она танцует чечетку в дуле «Левиафана». Крупнокалиберная пуля выскакивает как шут из коробочки. Плоть и кости закручиваются в воронку, выплескиваются куда-то за спину первой мишени.
Шайль переводит руку быстро. Она устала, ей больно, но годы опыта никуда не деваются — наоборот, работают на полную. Сейчас девушка чувствует себя крутой. И седьмой выстрел прилетает в шею последнего преследователя. Тот почти успел сорваться с места, чтобы настичь ударом тесака. Голову оторвало начисто. Тело отбросило словно куклу. Опрокинуло назад, позволяя Шайль выдохнуть.
В револьвере последний патрон. Дрожащими пальцами девушка откидывает барабан, достает из кармана боеприпас. Тот скользит в перепачканной кровью руке, но послушно полезает в гнездо. Шайль сосредоточенно заряжает пилюли смерти. Щелчок — и револьвер готов к стрельбе.
Но не Шайль. Осталось семь выстрелов. Девушка прячет пушку в кобуру. Обмякает на куче мусора, пытаясь перевести дыхание. Вонь бьет в нос. Сильнее всего чувствуется запах волколюдской крови. Сколько на теле ран? Неважно. Надо подняться.
С тяжелым стоном девушка выдирает ногу из кучи мусора. Видит разорванную штанину. Металлический штырь прошил голень насквозь. Шайль пытается сползти на землю, но вместо этого катится по мусору, крича от боли. Замирает, старается унять дрожь, рассеять черный туман перед глазами. Поджимает губы, чувствует слезы, стекающие по щекам.
Это сложно. Тело хочет сдаться. Но что будет с Шайль, если она сейчас вырубится? Надо встать. Вставай, сейчас же.
Ругань девушки смешивается с хриплыми стонами тяжелораненого. Не волка — тот лежит на куче мусора, потеряв нижнюю челюсть и кусок глотки. А вот парень с простреленной грудью барахтается. Пытается подползти.
Пальцы Шайль смыкаются на железном пруте. Ребристый металл вылезает неохотно. Темнота волнами накатывает на сознание, на несколько вдохов девушка теряет мир из виду. Этого более чем достаточно.
Удар тесака. Прямо по спине. Девушка вскрикивает, падая на землю. Волколюд уже стоит, шатается, теряет кучу крови, но замахивается снова. Шайль чувствует близость смерти. Следующий удар может все закончить. На остатках сил вскидывает руку. Звон. Тесак соскальзывает с прута, волколюд теряет равновесие, перебирает ногами, из последних сил борясь с падением.
Шайль напрягается. Отползает к стене, наблюдая за врагом. Выстрелить? Патронов мало. Но встать и добить ублюдка нет сил.
— Отвали, — хрипит девушка.
Волколюд шатается. Отупело смотрит на нее. Изо рта течет кровь, рука зажимает дырку в груди. Та легла ровно между легкими. Но пуля, судя по всему, не задела сердце. Или?..
Кажется, этот урод готов сделать шаг ближе. И он почти делает — только вот нога неловко подгибается. Парень припадает на колено. Выпускает тесак из ослабевшей руки. Бахается мордой в землю, оставаясь лежать на ней кучей мусора. Сдох.
Шайль запрокидывает голову. Дышит тяжело. Смотрит в ту сторону, откуда прибежала, — там чисто. Вернее, нет никого из живых. Наверное, она и сама сейчас помрет. В теле столько боли, что осознавать отдельные раны невозможно. Остатки адреналина никак не помогают справиться. Ушло много крови, ушла почти вся жизнь.
«Покаран за попытку насытиться собратом», — или как там на табличке было написано? Шайль уже не важно. В Освобождении больше нет никаких правил. Совсем как в родном мире: жри или умри.
Девушка выбирает первое.
***
В сети переулков заперт мотылек. Он изранен, крылья его едва заметно трепещут, лапки содрогаются, пытаясь нащупать свободу. Мотылек путается, крутится, старается, но этого слишком мало. Сеть очень прочна.
Хотя в нашем случае — просто запутанная. Шайль иногда спотыкается о мусор, злобно морщится, сдерживает болезненный скулеж, удавливая его еще на подступах к горлу. После кормежки стало легче. Хотя девушка плохо помнит, что она оставила позади себя. Вроде… три трупа? Или их было четыре? Сложно вспомнить. Прошлое спряталось за маской, и кровавые разводы на щеках Шайль стали частью этой маски.
Девушка опирается на стену. Раны, хоть и болят, уже почти затянулись. Все-таки Шайль тоже отчасти ультрахищник. Может драться долго, если питаться своевременно. Так что силы какие-то есть. Но сейчас лучше отдохнуть. Шайль потерялась в сети переулков. На стенах домов не видно ни одного указателя.
Опустившись на землю, девушка с утомленным любопытством осматривает изорванную одежду. Стягивает с себя куртку, чтобы проверить. Да уж. Ей казалось, что удары тесака рвут мясо на спине, но куртка смогла сдержать лезвие. Хорошая вещь, доступная только полицейским. На инициалах, вшитых в ткань, появилась царапина. Словно… перечеркивающая. Прошлое. Личность.
Шайль достает одну из последних сигарет. Курит. Никотин поможет чутка переносить боль и концентрироваться на происходящем. Девушке становится смешно. Она и правда почти забыла, что является полицейским. А ведь Шайль прямо сейчас пытается все исправить. Вернуть в рамки закона.
Да уж. Хорошая девка, которая решает дерьмо по-плохому. Романтика. Хоть роман пиши, да вот некому. Шайль усмехается, стряхивает пепел с сигареты. Ворох белоснежно-серых хлопьев осыпается на землю.
Стоило последней «снежинке» упасть на штанину Шайль, дверь рядом с девушкой распахнулась наружу, скрипнув ржавыми петлями. Не-детектив вздрогнула, схватившись за рукоять револьвера.
— Спокуха, — попросил вышедший мужчина и закурил сигарету, прислонившись к стене возле дверного проема. — Пр-рсто покурить вышел.
На нем белый халат фармацевта. Вернее… Был белым когда-то. Время изменило тона, сделав их темнее. Мужчина поправил очки и принял позу «я ничего не знаю, меня здесь нет».
Шайль с удивлением смотрит на живого человека. Живого и без единого симптома. Стоит рядом, отдыхает, глядя в стену дома напротив.
— Ты аптекарь?.. — спрашивает Шайль.
— Ну т-к! — невозмутимо отвечает мужчина.
У него странный говор. Странная манера общаться.
— Это аптека?
Вот теперь голос девушки звучит увереннее. Она затягивается, пытаясь дождаться ответа. А мужчина невозмутимо смотрит в стену. Молчит.
— Аптека?
— Слуш, я на пер-рыве. Дай пок-рить.
Шайль понимающе кивает. Тушит окурок о землю. Вздыхает. Мостит затылок на стене, пытаясь пристроиться поудобнее.
Аптека. Открытая. У девушки пять рублей. Нужно обезболивающее. Без него дело не пойдет. Интересно, получится ли договориться?.. Врачи запретили Шайль принимать человеческие лекарства. Но сейчас сгодится что угодно, даже дурь.
Мужчина докурил и собрался заходить внутрь. Остановился, когда Шайль ухватилась за голень, сжав ее пальцами.
— Мне нужен обезбол. Любой, самый дешевый. У меня пять рублей.
— Слуш, ты ж волк-люд.
— Нужен, — повторяет Шайль. — Продай.
— Ла-ан, идем.
Девушка со стоном поднимается. Заходит за фармацевтом.
— Дверь-т прикрой.
Петли ржаво плачут. Металл вздрагивает, столкнувшись с косяком. Горит слабый свет. Это подсобное помещение. Фармацевт меняет ботинки на тапочки и идет к следующей двери, минуя бардак на полках и под ними. Шайль ковыляет, пытаясь не споткнуться.
Они оказываются за прилавком поочередно. Мужчина заглядывает в распахнутую тетрадь. Поправляет очки.
— Корочь, могу… «Нитро»?
А вот название обезболивающего препарата фармацевт произносит очень четко, идеально по буквам. Поднимает взгляд, вопрошающе глядя на Шайль. Та только кивает.
— Если глушит хорошо, то возьму. Сколько стоит?
— В гор-де непонятка, т-к что… Три.
Шайль кивает, кидает рядом с тетрадью купюру — пятерку. Аптекарь оборачивается к полке, хватает склянку. Она… довольно внушительно выглядит. Пухлая как отъевшаяся крыска. Шайль с удивлением смотрит на препарат.
— Но! — аптекарь опускает «Нитро» на стойку и продолжает держать ладонь на склянке. — Противопоказания.
Последнее слово тоже произносится с усердием.
— Ты волк-люд, т-к что… — аптекарь поправляет очки, смотрит в тетрадь, листает ее. Со свистом вдыхает через зубы, прочищает горло, упирает палец в строчку. — «При приеме успокаивает нервную систему, лишая возможности обратиться…»
Пауза. Взгляд на Шайль. Та кивает.
— … «после того, как эффект препарата пройдет, возможны непредсказуемые всплески… активности… в… нервной системе», — аптекарь с облегчением выдыхает. — Т-к что акк-ратнее надъ. Пей понемногъ… э-э-э… раз в долю дня. Не чащь.
— Идет, — соглашается Шайль, понимая, что у нее нет часов под рукой, чтобы следить за временем. — Давай сюда.
— На.
«Нитро» и два рубля переходят в ладонь девушки. Она торопливо срывает печать с пробки, с натугой выдергивает ее и прислоняет горлышко к губам. Глоток. Глоток. Крупные порции лекарства проталкиваются через горло заметными холмиками.
— Э-э… понемногъ… — бормочет аптекарь, но не успевает поднять руку, как Шайль уже опускает склянку.
Четверть содержимого исчезла. Девушка упирается руками в стойку, поднимает взгляд на помещение за ней. Посетителей нет, зато вот двери на улицу — пожалуйста. Как в эту аптеку еще не ворвались волколюди? А, точно. Они ведь не используют человеческие лекарства.
«Нитро» действует неохотно. Прежде всего, Шайль чувствует неприятный ком в животе. Он тяжелый. Во рту мерзкое послевкусие. Девушку мутит… но понемногу боль отступает. Шайль почти уверена, что через время, если не стошнит, станет совсем легко.
— Спасибо, док, — хрипит девушка, запрокидывая ногу на стойку и перелезая через нее.
Ухватив «Нитро» с той стороны, кое-как засовывает склянку в карман куртки.
— Еще вопрос! — вспоминает Шайль. — Дашь пару сигареток? У меня будет трудный день.