Автомобиль рассекал ночной воздух О-2. В кабине было тихо. Надин дремала на плече Шайль, пока та наблюдала за проплывающими видами улиц. Водитель не говорил ни слова.
Шайль, кажется, впервые летит. Автомобиль шустро преодолевает дорогу, не встречая никаких препятствий. Семь метров над землей — этого достаточно, чтобы избежать любой опасности.
Детектив чувствует себя странно. Взгляд почти не цепляется ни за одно из мертвых зданий, лишь сухо констатируя разницу между домами. У Шайль на сердце так тяжело, что она готова провалиться куда-то вниз. Разбиться о дорогу под автомобилем, отдаться тишине О-2.
— Скоро будем на месте.
Голос водителя вытягивает Шайль из задумчивости. Девушка будит подругу. Подтягивает по сидению рюкзак, значительно полегчавший после того, как из него достали остатки патронов. Поправляет кобуру со своим «Левиафаном». Мэр приказал, чтобы Шайль получила несколько обойм. Этого хватит на ближайшее время. Хотя детектив не отказалась бы от своего трехгранного клинка. «Союз» так и не успели починить после схватки с ёрком.
— Что такое? — Надин потирает глаза, моргает несколько раз, сбрасывая остатки теплой дремы. — Ты в порядке? Ни слова еще не сказала…
— Наедине скажу.
Шайль не знает водителя, не знает, можно ли рассказывать подруге все то, что узнала. Когда они встретились у отеля, Надин расстроенно попивала кофе из стаканчика. Черный, без молока и без сахара. Шайль не особо хотела пробовать, но девчонка настояла, сказав, что «это самый удивительный кофе».
На вкус был обычным. Для Шайль все стало таким. О-1 потерял свой блеск, завораживающая поездка в автомобиле не удивляла, а грядущие перемены в жизни не вызывали ничего, кроме удручающего принятия.
Автомобиль понемногу набирал высоту. Транспорт поднимался из котлована О-2, чтобы в итоге замереть недалеко от того места, где Шайль еще недавно стояла на перилах, глядя на великолепный вид.
— Выходите.
Шайль доводит ручку до щелчка, со скрипом толкает ее в сторону. Дверь отъезжает неохотно, замирает, оставляя в кабине автомобиля широкий проход. Перед землей — полметра пустоты, ведущей далеко вниз, к улицам О-2. Перехватить рюкзак поудобнее и… прыгнуть. Шайль перелетает через маленькую пропасть, приземляясь на шероховатый тротуар. Оборачивается, глядя на Надин.
Девчонка без сомнений прыгает следом. Водитель тянет руку, закрывая за пассажирами дверь. В следующие вдохи автомобиль ныряет куда-то вниз, превращаясь в одну из многих крупиц темноты. Шайль и Надин остаются наедине. Но говорить не торопятся.
Нельзя не признать: что-то в этом есть. Ночной город, абсолютно тихий. Луна в небе, висящая всегда на одном месте, недалеко от солнца — темного шара, еще недавно светившего самым ярким и теплым фонарем.
Проходят мгновения. Шайль помнит, как текла струйка песка в часах мэра. Ей кажется, что десятки желтоватых крупиц все еще падают вниз, отмеряя время.
Ярко-красные кроссовки оказываются на перилах. Шайль почти не балансирует, отрешенно глядя на О-2 внизу перед ней. Несколько дней назад… Прошло так мало времени, но все ощутимо поменялось.
— Ну так что? — Надин подходит к перилам и опускает на них локти. — Что нового?
— Много чего. Я договорилась с мэром, Гэни сможет занять пост, — Шайль медленно опускается на корточки, стараясь не упасть.
Усаживается на перила, свешивает ноги над пропастью.
— Это ведь хорошо? — Надин бросает взгляд на подругу и понимает: не хорошо. — Что-то еще?..
— Меня отправят на войну.
Девчонка… молчит? Нет, это не совсем так. Она выдыхает, и выдох этот весомее любых слов. Разговор тут же приобретает странные тона. Наполняется странными эмоциями.
— Когда? — все-таки спрашивает Надин.
— Через месяц, — Шайль натянуто улыбается, не в силах разобраться в эмоциях. — Наверное, ты скажешь, что мне там самое место.
— Не скажу. Я хочу, чтобы твое место было рядом со мной. В этом городе. Ты ведь детектив. Его защитница…
«Детектив» кивает. Пожимает плечами.
— Я стольких убила, что я скорее преступник, чем полицейский. Мэр ясно дал понять.
— Но ты вершила правосудие. Нет?
— Когда это ты стала защищать милитаристов?
— Когда поняла, что ты гораздо лучше, чем пытаешься показать.
— Ха. Ну да, конечно, — Шайль достает из кобуры револьвер. Отстраненно смотрит на поцарапанный местами ствол «Левиафана». — Значит, буду спасать не Освобождение, а Всемирье. Так даже круче.
— Ага. Еще скажи, что ты димонам головы поотрываешь, как тому волколюду.
— Круто выглядело?
— Жутко. Неправдоподобно. Я даже не думала, что когда-нибудь увижу чужой хребет, — Надин все же улыбается. — До одури круто.
— Кажется, моя спина не выдержит такой трюк еще раз, — смеется Шайль, разминая поясницу. — Но с димонами надо будет попробовать. Вдруг тоже сработает, ха.
— Не сработает. Они ведь огромные. Говорят, самый маленький — метра три в высоту. Как ты себе все это представляешь?
— У мэра надо спрашивать. Я вообще не думаю, что от меня будет толк на войне, — Шайль взводит курок и расслабляет его.
Механические щелчки идут друг за другом.
— Если ты туда попадешь, — уточняет Надин.
— О чем ты? Бумага подписана.
— Через месяц новый набор на Арену, как раз осенью. Там ведь смертность почти такая же, как на ледниках.
— А, ты об этом. Ну, умереть от димона или призывника посильнее — разница не особо большая, — Шайль пожимает плечами и ласково гладит «Левиафана» по дулу.
— Я не знаю, что тебе сказать, — Надин отворачивается от О-2, опирается на перила спиной. — Как планируешь провести этот месяц?
— Закончу несколько дел, а потом буду просто пить кофе на балконе и читать книги, — Шайль скалится. — Было бы неплохо освежить знания французского.
— Будешь очаровывать сослуживцев?
— Еще как. Bonjour, monsieur!
— Ой, перестань.
— Пойдем. Доведу тебя до Гэни. Мальчишка уже заждался, наверное.
Шайль перебрасывает ноги через перила и спрыгивает на тротуар. Разминает плечи, удобнее пристраивает лямку рюкзака. Направляется к знакомой арке, где несколько дней назад им угрожали. Там все еще есть полицейский автомобиль, но теперь его оттащили, оставив узкий проход.
— Что мне ему сказать про препарат?
— Скажи, что о нем не нужно беспокоиться. Разработку прекратили.
Шайль врет уверенно. Впрочем, эта ложь многое сделает проще: все равно никаких документов от информатора получить не удалось. Да и Надин пора жить без глупых грез об обращении.
— Правда сняли? — уточняет девчонка, протискиваясь следом между автомобилем и стеной.
— Конечно. После такой-то херьни. Никто теперь не захочет связываться, — Шайль окидывает взглядом пустой дворик и машет рукой. — Давай, поторопись.
***
Гэни был ужасно занят. Поэтому Шайль передала Надин и информацию в лапы Рерола: волколюд явно не был обременен работой. Сидел под стеной общего зала, попивал пиво, переговариваясь с какой-то крутой волчицей. Оба в бронежилетах.
Надин не разрешили пойти с Шайль. Детектив даже не слушала причину, с радостью поторопившись скрыться. Ей нужно выполнить главный пункт договора с мэром, и Надин втягивать в это совсем не хочется.
Улицы О-3 преобразились. Повсюду были вооруженные волколюды с повязками на плечах. Они именовали себя дружинниками, которые охраняют порядок на улицах. А некоторые люди, если Шайль все верно расслышала, шепотом нарекали новую «полицию» уродами.
Фонари все еще светили, только вот некоторые были уже разбиты. На темных участках улицы никто старался не задерживаться, словно во мраке может таиться опасность. Учитывая, что каждая собака в О-3 теперь вооружена, подобное можно понять.
И тем не менее, на окраине мира, где расположена квартира Шайль, было как всегда тихо. Дружинникам здесь делать нечего.
Девушка поднималась по знакомым ступенькам. На самый верх — на четвертый этаж.
Если правильно понимать намек мэра, тот и сам не знает, где находится цель Шайль. Совински, наверное, думал, что детективу придется долго искать, ориентируясь только на имя. Но дело на самом деле проще.
Шайль постучалась в дверь к Гириому. Парень открыл довольно быстро. Мокрая голова, полотенце на плечах. Принимал душ. Только взгляд чуть одичавший.
— Привет, — волколюд давит из себя улыбку, но та выходит несколько болезненной. — Ты уже вернулась?..
— Ага. Не знаешь случайно, где Хойк?
Гириом хмурится. Отступает от двери.
— Э-э… не то чтобы знаю. Зачем он тебе?
Шайль устало потирает лицо и не успевает ответить. Гириом вскидывается:
— Ты вся в крови. Что-то случилось? Заходи, сделаю тебе кофе.
— Мне не нужен кофе. Скажи, где я могу найти Хойка. Мне надо с ним поговорить.
— Не получится. Он сейчас ни с кем не видится… Ты в порядке, Шайль? Выглядишь ужасно, — Гириом отпускает край полотенца и протягивает руку. — Заходи. Расскажешь, что случилось.
Шайль измотана. Но ей хочется закончить дело, навсегда вычеркнуть его из своей жизни и больше никогда не вспоминать. Нужно собраться с силами, выжать из себя последние крупицы…
— Гириом, ты говорил, что не входишь ни в одну общину. Ты мне врал?
— Нет…
Револьвер выскальзывает из кобуры. Волколюд непонимающе смотрит в дуло.
— Шайль… ты чего? Опусти…
— Ты мне врал. Говори, где Хойк, иначе мне придется самой его найти.
— Вряд ли ты его найдешь.
Между ними метр дистанции. Шайль не вытягивает руку с оружием, держит ее согнутой в локте, чтобы успеть отреагировать на малейшее неправильное движение. Гириом старается не допускать ошибок.
— Шайль, успокойся, тебе не нужен Хойк. Что бы ни случилось, ты можешь просто расслабиться. Все позади.
— Гириом, не вынуждай меня.
— Положись на меня. В чем проблема? Он что-то сделал?
— Он предал город. Предал мэра. Если ты не окажешь содействие…
— То пристрелишь меня так же, как и любого другого преступника на своем пути? — спокойно спрашивает Гириом. — Я его наемник, я не член какой-то общины. Я не могу подставить нанимателя.
— А если он умрет, и никто не узнает, что это твоя вина?
«Левиафан» в руке перестает быть убедительным несмотря на взведенный курок и заполненный барабан.
— Ты не сможешь его убить. Тебя схватят и заставят говорить.
— Дело только в этом? Я смогу умереть молча, не переживай.
Гириом кривится, хватается за концы полотенца, натягивая его на шее. Вздыхает.
— Ты можешь передумать, милая, — парень смотрит на девушку с жалостью. — Не знаю, как ты вышла на Хойка, кто тебе дал наводку и почему ты решила, что должна с этим разбираться. Это неважно. Все еще можно передумать.
— Поздно. Просто скажи, где он, и я больше не буду тебя беспокоить.
— Фух… А ты упорная, да? Ладно. Он под землей, среди труб.
— Что?
— Канализация. Хойк прячется там. Его ребята тоже.
— «Его ребята»?
— Волколюды, наиболее значимые. Меня туда не пригласили, так что подробнее сказать не могу. Но если ты проберешься через люк, который недалеко от его лавки с музыкой, то быстро найдешь если не Хойка, то проблемы.
Револьвер прячется в кобуру, скрываясь под полой куртки. Шайль кивает.
— Спасибо.
— Постарайся и правда умереть молча. Что бы с тобой ни делали, — вдогонку бросает Гириом, но детектив его не слушает.
Нет времени заходить в квартиру и пить кофе. Совсем не хочется напоследок постоять на балконе, глядя на ночное небо. Шайль это расслабит, и решимость уйдет. Нужно идти сейчас.
Пока еще рукоять сохраняет тепло.
***
— Дай мне сил, луна, — шепчет Шайль.
Она сидит на крыше здания. Правая рука нервно теребит револьвер. Левая — держит сигарету. Фильтр нещадно сминается пальцами, и щепотки табака валятся на камень.
— Это последняя ночь. Станет легче, станет, — Шайль с тоской смотрит в небо.
«Левиафан», «Соловей», полпачки сигарет, колотящееся сердце и куртка старого друга. Это все, что есть, и все, что нужно.
Детектив откладывает револьвер. Зажимает сплющенный фильтр клыками. Зажигалка с тихим щелчком высекает из кристалла магическое пламя. Огонь захватывает частично опустевшую гильзу сигареты, пляшет на кончике, подбираясь к табаку. Сухо трещит, придавая дыму нужный вкус.
— Я справлюсь. А если нет, то так и должно быть.
Шайль нервно дергает ногой. События прошедшей недели вертятся в голове. Она снова и снова прокручивает детальки дела.
Хойк — замыкающее звено. Девушка разгадала все от начала и до конца. Бибик — нанятый фармацевт, Зельда — невинная жертва, за бардаки в городе ответственнен… Хойк. Мэр просто ошибся. Шайль нужно подчистить результат ошибки.
Последнее дело оказалось самым крупным. Детективу прежде не приходилось бегать по всему Освобождению и нарушать закон, чтобы получить нужные ответы. Удовлетворена ли Шайль? В каком-то смысле, да. Она волколюд, она детектив, а револьвер — судья. Все вышло как надо.
Сигарета, едва ли скуренная, летит с крыши на землю. Девушка пихает «Левиафана» в кобуру, хватается за холодную лестницу пожарного спуска. Ярко-красные кроссовки, цвет которых с трудом угадывается под светом луны, ступают неслышно. Люк прямо внизу. Вход в царство смерти. Там сейчас спокойно. Но с приходом Шайль все изменится.
Детектив подхватывает с земли арматуру. Поддевает ею люк, без особых усилий сдвигает тяжелый пласт металла. Заглядывает внутрь.
Там есть свет. Если есть свет… значит, наводка верна. Время спускаться.
Шайль напоследок вдыхает смрадный воздух О-3. Хотя за последние дни он стал чуть мягче.
Спуск проходит без проблем. Скобы надежно вбиты в камень, а света хватает, чтобы не оступиться. Вскоре детектив спрыгивает вниз. Озирается. Встречает недоумевающие взгляды волколюдов. До них два метра. Парень и девушка. Последняя прижата к стене. В их глазах плещется страсть, не успевшая смениться удивлением.
— Какого хе…
Вопрос тонет в грохоте выстрела. Волколюда бросает на камень. Его самка не визжит — хватается за здоровенный боевой нож. Шайль даже не успевает перевести руку, как получает опрокидывающий удар.
— Получай, гнида!
Шайль рычит от боли, одной рукой удерживает кисть противника, другой прислоняет «Левиафана» к телу. Достаточно одного выстрела.
Девчонка содрогается, стену орошает кровью. Короткий удар рукоятью в лицо. Волколюдка заваливается в сторону, оставляя нож в боку Шайль.
— Скотина… — хрипит детектив, выдергивая широкое лезвие.
От боли мутится в глазах. Удар был метким, и будь Шайль человеком, на этом все и кончилось бы. Печени кранты.
Тело цепенеет. Кровь горячим потоком пропитывает футболку. Детектив торопливо вонзает клыки в еще живую жертву.
— Не вздумай… — хрипит самка.
Она пытается обратиться, но толку мало: Шайль выгрызает куски из глотки, подтягивает тело к себе, прикрываясь от опасностей. Вовремя.
Эхо разносит чужие крики по тоннелям. Слышен торопливый бег. Ругань. Шайль отчаянно глотает кусок за куском. В этом нет жажды или удовольствия — лишь тяга к жизни.
— … мать!
Крик смешивается с выстрелами. Добыча Шайль получает несколько пуль, вздрагивает, разбрызгивает кровь. Детектив прячется за мертвым щитом, вжимается в стену, вскидывает револьвер.
Курок исправно бьет по капсюлям. Крупнокалиберные пули выедают куски бетона, брызжут осколками металла и камня. Стрелявший прячется в укрытие.
Шайль не слышит, о чем они кричат. Звон в ушах мешает. Тело все еще слабое от раны. Нужно вставать.
В одной руке нож, в другой — револьвер. Детектив вскакивает на дрожащие ноги, не спуская глаз с угла, за которым прячется еще одна жертва.
Прыжок через канал с помоями получается не очень удачным: Шайль с трудом долетает до противоположного края, почти соскальзывает. Пуля рассекает плечо, разрывая ткани куртки и тела. Еще один выстрел со стороны Шайль. Детектив вспрыгивает, вжимается во влажную стену, направляя револьвер вдоль нее. Торопливо вышагивает, стараясь держать мушку в нужном месте.
Замирает перед поворотом. Враг там. Мимолетная нерешительность овладевает телом, и Шайль приходится закусить губу. Выставить нож перед собой, задрать ствол револьвера.
Выдох сливается с шагом. Волколюд метит прикладом в лицо, удар проходит вскользь, оставляя на виске ссадину. Лезвие ножа влезает под челюсть. Шайль оставляет клинок в ране — хватает противника, прижимает к себе, вгрызаясь в шею с удобной стороны. Рвет, глотает, давится кровью и жестким мясом, пятится обратно за угол. Винтовка мешается, повиснув лямкой на плечах умирающего.
Тело обмякает под ногами Шайль. Она утирает губы, сплевывает. Осторожно выглядывает: там пока никого. Только пустой тоннель, освещаемый кристаллами.
«Левиафан» ныряет в кобуру. Отобрав у мертвеца «Шпалу» и горсть патронов к ней, Шайль торопливо заряжает винтовку. Выдыхает.
Во рту чужой вкус, чужой запах. Грудь болит, но теперь уже не болью смертельной раны — а досаждающим нытьем плоти. Орган сросся быстро. Даже безмордые способны хорошо регенерировать, если есть мясо.
Шайль выходит из-за укрытия, бредет под сырыми сводами, упирая приклад в плечо. Мелькнувшая тень — «Шпала» содрогается в руке, детектив передергивает затвор, донаводится.
Волколюд спрятался за одним из ящиков. Рассмотреть оружие не удалось, но времени осторожничать у Шайль нет. Она продолжает идти, держа укрытие на прицеле.
Ей нужно действовать так быстро, как возможно. Канал нечистот разделяет ее и цель, но прыгать еще раз — самоубийство. Саднящее плечо напоминает об этом.
Шайль нервничает. Делает выстрел, готовит винтовку к следующему. Сидящий за ящиками не показывается. Детектив с раздражением стреляет снова, отступает в одну из ниш, уходя с линии огня. Пока патроны входят в «Шпалу», Шайль восстанавливает в голове картинку тоннеля. Она видела, откуда прибежал противник. Она знает, где он сидит. Она его убьет.
Нужно просто сойти с ума. Попрощаться с жизнью и идти навстречу смерти. Шайль выходит из укрытия, поворачивается боком — если выстрел будет, то пусть придется хотя бы на защитные пластины в куртке.
Девушка отключает эмоции. Отключает мысли. Она двигается, зная, что каждый шаг может стать последним.
Волколюд высовывается из-за ящика. Два стрелка встречаются. Шайль быстрее, и все же получает заряд картечи. Бедро взрывается болью. Девушка скрежещет клыками, передергивает затвор и на всякий случай стреляет в упавшее тело еще раз.
Торопливо ковыляет дальше. Рана несмертельная, нужно добраться до следующей жертвы…
Шайль никогда не нравились перестрелки. Это глупая мальчишеская игра, в которой побеждает какая-то таинственная тактика. Иногда и рефлексы, и скорость. Но детектив чувствует, что последнего недостаточно, чтобы выйти «сухой из воды».
Одежда пропитывается кровью. Еще одна стычка — и рука Шайль слабеет. Шальная пуля разорвала мышцы, но у детектива нет времени. Она стреляет, бежит, игнорируя боль, отнимает жизнь, побеждая лишь за счет подготовки.
«Шпала» опустела. Трофейный дробовик, двустволка «Очкарик», продержался два выстрела. Шайль вновь сжимает «Левиафан М-3». Заляпана кровью, истощена. Девушка путается, она не понимает, что делает здесь, в этом непонятном вонючем месте. И все равно стреляет.
— Жми суку! Не давай ей высунуться! — орет кто-то, но Шайль не слышит.
Она даже не понимает, что по ней пытаются вести огонь на подавление: детектив рвется навстречу пулям, уже не обращая внимания на раны. Револьвер увесисто дергается в руке. Стрельба перестала быть прицельной, превратившись в хаотичное уничтожение всего, что попадется под мушку.
— Умрите наконец! — рычит Шайль.
Девушка не понимает, что тело работает на пределе. Она лишь чувствует, что стала сильнее, быстрее… Она чувствует удачу. И потому бросается ногами вперед, вминая тело волколюда в кирпичную стену. Парень пытается схватить ярко-красные кроссовки, навести слишком длинный дробовик, но несколько быстрых выстрелов делают из его груди набор дырок.
Шайль грызет, поедает, снова и снова отталкивая любящие объятия смерти. Она чувствует себя карателем и старается больше ни о чем не задумываться.
«Левиафан» скоро опустел. Волколюды перестали верить в силу перестрелок. Теперь на Шайль выпрыгивают звери. Но в ближнем бою детектив ведет себя уверенно.
Показался козырь. «Соловей». Он длинной очередью раскрошил волчью морду, приблизившуюся слишком близко. Шайль вырвала клыками кусок плоти, проглотив вместе с шерстью.
— Пиздец!
Они в отчаянии. А Шайль впервые по-настоящему остро ощутила, что дает военная подготовка волколюду. Между ней и нормальными сородичами оказался разрыв. Слишком большой, чтобы девушку можно было легко прикончить. Но дело не только в этом.
Удача. Пули ни разу не задели сердце. Не попали в голову. Шайль давала им возможность, подставлялась, но жертвы этим не воспользовались. Отчасти детективу было досадно.
Она спасла Освобождение, встретившись с мэром. Город теперь всяко выживет. Но Шайль не чувствовала, что должна выжить вместе с ним. Девушка зарыдала, когда последний волколюд рухнул перед ней на камни. Его голова разбита о стену. «Соловей» пуст. «Левиафан» тоже. И Шайль вместе с ними.
Детектив опускается на колени. Почти что падает на них. Дрожащими руками сминает футболку мертвеца. Хнычет. Стискивает челюсти, не решаясь в очередной раз отдаться пиршеству.
Но тело слабеет. Песок утекает, забирая с собой время. Шайль грызет, сдерживая порыв тошноты. Со слезами на глазах запихивает куски мяса в рот. Заставляет себя глотать. Кашляет. Утирает кровь и слезы.
Почему она безмордая? Почему из всех братьев и сестер только она? Это похоже на издевательство.
Шайль поднимается. Пошатываясь, бредет к толстой металлической двери. Хватается за холодную ручку. Не узнает собственную руку. Заляпанная кровью, с кусочками мяса под ногтями, на которых когда-то был глянцевый черный лак.
Это и правда она? Сутулая фигура в лохмотьях, провонявшая кровью, со слезами на глазах собирается войти в комнату к последнему злодею в своей карьере?
— Возьми себя в руки… — шепчет Шайль.
Дверь ржаво скрипит. Освобождает проход. Детектив бредет мимо полок с музыкальными кристаллами. Потерянно озирается, пытается обнаружить Хойка. Темно. Слишком.
— Ты наконец-то пришла.
Шайль дергается от чужого, но знакомого голоса. Он скачет от стен большого помещения, освещенного недостаточно, чтобы разглядеть хоть что-то за стеллажами.
— Где ты?.. Гириом?.. — детектив привычно хватается за опустевший револьвер.
— Скоро увидишь. Скажи сначала, понимаешь ли ты, что делаешь?
Девушка жмется к стеллажу с кристаллами. Напрягает глаза. Перед взглядом все плывет, тело наполнено болью, усталостью и страхом.
— Гириом, что ты тут делаешь? — Шайль бредет все глубже в комнату. — Где Хойк?
— Хойк мертв. Ты ведь этого хотела? Только проблема не в нем. Он был прикрытием для поставок. Мы накопили достаточно, и Хойк уже не нужен.
Голос волколюда… он звучит рядом — но это иллюзия. Детектив крепче сжимает рукоять револьвера. Она знает, что оружие разряжено. Но это просто привычка.
— Не молчи, Шайль. Я хочу пообщаться с тобой.
— О чем?
— Например, об идее. Моя идея — подарить городу освобождение. Сделать его достойным местом для каждого зверолюда. А в чем твоя идея?
— Не допустить войны, — детектив замирает возле полки, пытаясь увидеть во мраке Гириома. — Ты же понимаешь, что люди не позволят поменять Освобождение?
— Ради этого ты рискуешь? Жизнь — это ведь не череда побед и поражений, милая. Это идея, смысл, а не красивый послужной список и пособие по инвалидности. Понимаешь? Идея не может идти вразрез с жизнью.
— Видимо, может. Потому что я хочу жизни для всех, а не только для себя… — Шайль отпускает рукоять револьвера, прижимаясь спиной к металлу. — Выйди, давай говорить с глазу на глаз.
— Чтобы ты меня сразу убила? — Гириом смеется. — Если бы меня это устраивало, я бы изначально ничего не скрывал.
— Ты ведь все равно умрешь, — спокойно отзывается Шайль. — Я зашла слишком далеко. Хойк или любой другой — мне уже неважно, кто-то должен понести наказание.
— Даже я? У нас ведь могло сложиться иначе, Шайль. Я почти полюбил тебя. Мы могли построить новый мир вместе.
— Мне не нужен такой мир. Даже с тобой.
Гириом хлопает. Стоит на месте, кажется. Но эхо не дает разобрать. Комната слишком большая…
— Я тоже зашел далеко, Шайль. Жаль, что ты хочешь стоять против меня. Я не хотел, чтобы у нас с тобой все так закончилось.
— Придется смириться, красавчик. Я полицейский, а ты преступник. Выйди наконец, давай решим все.
— Ты говорила, что ты фанатка Тихой Ненси, и это заметно. Ты тоже упорно идешь в никуда, разрушаешь себя ради этого дрянного мира.
— Это моя работа.
Девушка слышит шаги. Направление различимо. Бросает взгляд в сторону двери. Гириом прижимается спиной к ее металлу. На груди бронежилет, рука лежит на рукояти тесака.
— Я не думал, что ты сюда дойдешь, честно говоря, — признается парень. — Надеялся, что тебя схватят по пути, запытают до смерти и ты ничего не скажешь.
— Я не понимаю тебя, — голос Шайль полон тоски. — Зачем все это?
— Это идея, Шайль. Конечно же ты не понимаешь.
Девушка не успевает отреагировать на быстрое сближение. Кулак Гириома попадает прямо под ребра, выбивая воздух из легких. Шайль едва устояла на ногах.
— Я работал день и ночь, — шепчет Гириом, прижимая лоб девушки к своему плечу. — Я делал то, о чем ты даже не можешь мечтать. Я добился смены курса для всего Освобождения. А ты все пытаешься разрушить?
Шайль обмякает в руках волколюда. Сил пока что недостаточно, чтобы сопротивляться. Она на пределе — и только в голове стучит вопрос за вопросом.
— Мы могли быть вместе. Ты подавала надежды. Детектив-сорвиголова, который наводит ужас на преступников О-3. Ты выглядела как идеальная пара для меня. Даже несмотря на то, что оказалась безмордой скотиной, я очень хотел, чтобы ты позволила Освобождению сгнить, — Гириом ласково поглаживает Шайль по волосам. — Но ты упорно продолжаешь гнуть свое. Зачем?
— Отпусти…
— Что ты говоришь?
Дыхание восстанавливается, и вместе с ним — уверенность.
— Отпусти.
Шайль отпихивает Гириома. Пятится, с грохотом и звоном сметая кристаллы в неуклюжей попытке удержать равновесие. Колени дрожат, норовя подогнуться, и приходится хвататься за металлическую полку.
Гириом с улыбкой смотрит на девушку. Пожимает плечами.
— В конце концов, это неважно. Безыдейной шавке не победить мою мотивацию, — бормочет волколюд, протягивая руку к кристаллу. — Но мне нравится наша общая черта: любовь к громкой музыке. Давай посмотрим, кто продержится дольше?
— Стой… — выдыхает Шайль.
Щелчок ногтя по кристаллу, и тот вздымается в воздух. Из него течет музыка. Тихая и спокойная. Гириом тянется к следующему камушку.
— Нужно больше. Громче. Мы создадим самую крутую композицию, милашка.
Детектив пытается перехватить руку волколюда. Гириом отскакивает.
— Не смей, — рычит Шайль. — Дерись нормально!
— Это затеяли мы, волколюды. Но я постарался сильнее остальных. Втерся в доверие к Хойку…
Кристалл со звоном поднимается в воздух. Из него музыка льется более бодрая.
— … и предал засранца. Предал мэра. Предал все, чтобы освободить нашу расу.
Звяк. Тихая Ненси начинает надрывать горло. Шайль морщится от какофонии, вползающей в уши.
Гириом хлопает в ладони, улыбается, отступает, не позволяя сократить дистанцию.
— Я дождусь, пока ты упадешь! — кричит парень. — А потом убью!
Шайль опирается на стеллаж. Чувствует, как тот шатается под ее весом.
В револьвере пусто. Гириом продолжает активировать кристаллы. Но если выбраться отсюда… в тоннеле, через который прошла Шайль, достаточно пушек.
Девушка хромает к выходу. Падает на спину от удара в лицо.
— Не беги.
Гириом пританцовывает на ходу, щелкает по кристаллам. Шайль чувствует, что голова начинает не справляться. Шумно.
— Херьня… — тихо рычит, поднимаясь с пола.
Никогда еще девушка не была настолько слабой. Она в тупике. Музыки становится все больше, теперь не отличить одну композицию от другой — все песни сливаются воедино, превращаются в сплошной шум, который сводит с ума. Гириом смеется, хохочет, продолжая щелкать по кристаллам. Шайль с отчаянием упирается в стеллаж. Металлическая конструкция дрожит, обрушивается вниз, рассыпая целую тонну денег.
Откуда здесь столько музыки? Неважно. Шайль не может соображать. Это самая идиотская ситуация, которая только могла возникнуть. Самая идиотская смерть.
Но у нее не настолько чуткие уши. Детектив отказывается верить в это. И все равно сжимает голову, корчится, кричит, не в силах сбежать от шума. Гириом рядом — и Гириом уже далеко. Он танцует, беснуется, хохочет, насмехается.
— Ублюдок! — кричит Шайль, но не слышит собственный голос.
Или слышит. Она не понимает, как отличить один звук от другого. Вокруг только шум. Он вскрывает череп, сминает мозги. Шайль чувствует, как по ладоням течет кровь. С ревом вскакивает, пытаясь броситься на Гириома, — и отлетает от удара в живот. Ползет к двери, но чувствует сапог на спине.
Это тупик. Она умрет.
Шайль раскрывает рот в беззвучном вопле. Перед глазами рябит, ничего не слышно, только вечный шум.
— Я не хочу умирать… — всхлипывает детектив.
Сапог перестает давить на спину. Шайль напрягается, поднимается на четвереньки, хватается за револьвер. «Левиафан» беспомощно и беззвучно щелкает курком, упираясь дулом в лоб Гириому. Тот раскрывает рот. Наверное, смеется. Легким движением выбивает револьвер из руки детектива. Достает тесак. Шайль пятится, отупело глядя на лезвие.
Это оружие.
Волколюд вытирает ухо, смотрит на ладонь и с улыбкой показывает ее детективу.
Вся в крови.
Шайль не может соображать из-за боли. Она просто понимает, что видит кровь. А кровь — это жизнь. Жизнь.
Гириом удивленно вскидывает брови, почувствовав под спиной пол. Шайль сидит сверху, вцепившись в руку с тесаком. Скалит зубы. Пощечина скидывает ее на пол. Массивный клинок взлетает вверх, собираясь обрушиться…
Шайль уже нет. Гириом озирается. Вскакивает, бросаясь к двери. Ведь детектив наверняка захочет выбраться.
Волколюд спотыкается. Сначала показалось, что напала Шайль, — но оказалось, что это россыпь кристаллов, попавших под подошву. Гириом торопится к двери. Если закрыть ее телом, девчонка не выберется.
Почти. Вот-вот. Гириом оглушен музыкой, его мозг кипит. Поэтому не сразу удается заметить накреняющийся стеллаж. Два с половиной метра в высоту, три метра в длину… Волколюд чувствует удар по спине и затылку. Напрягается, выскальзывая из-под конструкции. Под черепом все пищит от боли. Шайль еще хуже, почти навер…
Ярко-красная кроссовка. Ее подошва вминается в лицо Гириома. Парень падает, наотмашь ударяет тесаком, пытаясь скинуть с глаз пелену боли.
Лицо Шайль близко. Клыкастая пасть раскрывается, и пусть Гириом не слышит, он видит зверя. Будто сон… кошмар!.. Шайль вгрызается в руку, а парень даже не чувствует, как предплечье рвут колючими зубами, выдирают плоть, калечат связки. Гириом не осознает, что тесак отнимают из ослабевших пальцев.
Он начинает чувствовать, когда лезвие врезается в другое плечо. Тогда Гириом понимает, что это реальность. В этой реальности его хватают за волосы и тащат прочь из царства шума, долой с поля боя, на котором идея побеждает безыдейность…
Дверь захлопывается, оставляя музыкальную какофонию вдалеке. Гириом непонимающе моргает. Он все еще не-слышит что-то, но это отголоски. Иллюзорный шум.
Шайль сидит перед ним, протягивая кусок красного и притягательного… Ее губы беззвучно говорят: «Жри». Гириом мотает головой. Его хватают за челюсть и впихивают пищу в рот. Волколюд глотает, почти не жуя. Снова и снова. Он видит, как ест Шайль, и ест вместе с ней.
Песок времени тек довольно долго, прежде чем уши волколюдов восстановились. За дверью все еще слышался шум кристаллов, который уже не мог мешать разговору. Раны Гириома зажили, но тесак по-прежнему оставался в руках Шайль.
— Откуда у вас столько музыки? — спрашивает детектив с полным безразличием. — Это все и за год не продать.
— Ребята натаскали из О-2, — отрешенно отвечает Гириом. — Продали бы потом.
— Херьня.
— Мотивация, Шайль. В ней все дело. Без нее ты просто кусок мяса на зубах этого мира.
Детектив качает головой. Поднимается, перехватывая рукоять тесака.
— Ничего не говори об этом, Гириом. Я устала от всего.
— Да? И что ты будешь делать с этой усталостью?
Волколюд чувствует себя уверенно, смотрит на Шайль почти издеваясь… почти.
— Прогоню ее отдыхом. Потом.
— Почему ты не убила меня там?
— Захотела услышать твой голос напоследок. А почему ты не убил меня без фарса с музыкой?
— Хотел полюбоваться тобой напоследок, — криво усмехается парень. — Как-то херово все вышло.
— Ага, херово… Хочешь покурить?
— Давай.
Пачка сигарет щелкает. Две «Забастовки» вылетают наружу. Шайль дает прикурить расслабленному Гириому и закуривает сама. Морщится, выдыхая дым. Смотрит на волколюда.
— Хойк правда мертв?
— Помнишь, мы проснулись, и я сказал, что он прикрыл лавочку? Вот еще чуть раньше я ему открутил голову. Иначе бы этот хрыч до сих пор торговал.
— Круто, — разочарованно отзывается Шайль. — А я мэра повидала.
— Да? — Гириом стряхивает пепел и поднимает взгляд. — И что?
— Ничего. Волколюды теперь тоже будут управлять Освобождением.
— Что?.. — парень застывает, а взгляд его скользит по лицу Шайль. — Ты шутишь?
— Не-а. Я договорилась. Штурм не удастся, а лидер «ВолкоЛЮДОВ» сядет в ратуше с мэром.
Гириом молчит. Потерянно смотрит в сторону, на один из трупов, лежавших неподалеку.
— Это фиктивно, — отзывается парень. — Нас опять наебут. Людям нельзя верить.
— Неважно. Начало чему-то уже положено, — Шайль бросает окурок на пол и топчет его подошвой. — Мы оба постарались. Просто с разных сторон баррикады. Ответь на последний вопрос: кто убил Бибика?
— Я. Как раз когда Хойк раскололся и рассказал все, что знал, — парень говорит уверенно, сминая фильтр докуренной сигареты. Усмехается. — Теперь кто-то умрет?
— Соображаешь, красавчик. Прощай.
Шайль поднимает руку с тесаком. Гириом скалится. «Нужно обратиться», — думает про себя. У него много практики, он успеет… оттолкнуться от стены, защитить голову…
Лезвие разрезает оскал волка, дернувшегося в предсказуемом направлении. Шайль вздыхает. Отпускает рукоять. Засовывает руки в карманы куртки. Отрешенно глядит на подергивающийся труп. Это было одно из самых быстрых обращений, которые детектив видела за всю жизнь. У Гириома явно был талант.
Но его сгубила Идея. Чувства. Мотивация. Все это заставляет доказывать что-то себе и миру. Гириом хотел подчеркнуть свою решимость, и это привело его к гибели.
В какой-то мере детектив рада, что у нее нет особых амбиций. Это привело бы к глупой смерти. Как у Гириома. Или у Мэйсера, который был уверен, что преступников надо наказывать, а не убивать.
— Да и плевать, — бормочет Шайль, бросая несчастный взгляд на дверь.
За ней остался револьвер. Единственная мотивация зайти внутрь. К счастью, детектив помнит, в какую сторону отлетел любимый «Левиафан М-3»…
***
«Собачка, гав!»
Шайль выжила. Она вернулась домой вся в крови, оставив позади раскрытое дело. Бибика убил Гириом: крутойпреступник из соседней квартиры. Он же попробовал развернуть историю Освобождения и Всемирья.
Шайль выходит к небу с кружкой кофе и сигаретой в зубах. Замирает. На полу балкона лежит кристалл, а под ним — бумажка. Отставив чашку на перила, девушка наклоняется и подбирает странную находку.
«Если ты Шайль и ты это читаешь, значит, выжила. Значит, я не зря загорелся тобою, моя прекрасная луна. Будь такой же крутой, какой я тебя видел, и перестань бежать от себя. Найди наконец-то покой, о котором мечтаешь.
Сейчас ты ушла искать Хойка, придется обгонять тебя и готовиться к нашему последнему свиданию. Скорее всего, ты победишь. Я не намерен всерьез поддаваться, но и не хочу твоей смерти. Странное чувство. В текстах Ненси тоже было что-то такое… странноватое.
Я обещал тебе эту песню. Хотел вручить лично. Увидеть, как ты по-детски радуешься. Послушать вместе, покуривая и обсуждая несправедливость мира. Жаль, что не увижу в любом случае.
Слушай, пожалуйста, пока заряд не сдохнет. Тогда заряди и снова слушай. Чтобы снизить громкость кристалла — проведи пальцем против часовой стрелки. Не надо будить соседей.
С любовью,
Гириом».
Шайль выдохнула через стиснутые клыки. Запихала бумажку в карман. Опустилась на пол, прижавшись к стене. Это слишком. Она не хотела такого исхода. Справедливое наказание для преступника? Может быть. Но какая, нахрен, разница в итоге? Что она изменила? Освободила душу Бибика? Наивно.
Шайль рыдала. Кричала. Терла пальцами глаза. Ей сильнее всего хотелось, чтобы все это было дурным сном. Лучше оказаться сумасшедшей, чем признать то, что она натворила. Спасительница Освобождения…
— Прости, — скулит девушка, утыкаясь лицом в колени.
У нее не осталось слез. Щеки, глаза и сердце щиплет, но плакать уже не получается.
— Я… не хотела.
Но ты ведь хотела.
***
Сентябрь.
Девушка сбрасывает сумку на пол. Обводит квартиру тоскливым взглядом. В ней почти ничего не поменялось — большая часть вещей останется тут до возвращения хозяйки.
— Тебе этого хватит? — осторожно спрашивает Надин.
Девчонка успела заметить, что Шайль болезненно реагирует на уточняющие вопросы. По какой-то причине, неизвестной для Надин.
— Вполне, — Шайль мнется на пороге спальни. — А что?
— Может, ты бы хотела взять что-то еще.
— Например?
— Например, вот это.
Сложенный вчетверо лист протянут детективу. Шайль автоматически раскрывает бумажку. Внутри приклеена вырезанная из газеты фотография. На ней две волколюдки: Надин и Шайль. Первая робко сложила руки на груди, отвела взгляд в сторону. Вторая же — красуется. Довольный оскал, уверенный взгляд, напряженные мышцы татуированной руки. «О-3-18» теперь скрыто сплошной полосой чернил. Под фотографией лаконичная приписка: «Спасительницы Освобождения».
Но это не все. На листке вокруг фотографии — довольно длинное письмо от Надин. Шайль замечает слово «люблю», повторяющееся несколько раз, поэтому вежливо улыбается и кивает.
— Спасибо. Это я тоже возьму с собой.
— Не может быть, чтобы ты уже прочитала, — хмурится Надин.
— В дороге успею. Сейчас ты можешь сказать то, что не успела в письме, — Шайль складывает листок и пихает во внутренний карман куртки.
Той самой, которую починить стоило целой кучи денег. В тот же карман, где уже лежит одно письмо и небольшой кристалл.
— Боюсь, мне совершенно нечего сказать, — Надин обвивает шею девушки, прижимается поцелуем к губам, привстав на цыпочках. Разрывает поцелуй, отстраняясь. — Только если так.
— Если так, то и я могу…
Дверь спальни захлопывается. Надин так комфортнее, а Шайль не спорит. У девушек есть последняя доля дня, чтобы провести ее вдвоем. И они не упустят возможность.
***
— Грузимся, не торопимся! Не толкайтесь, скотины! — ревет громкоговоритель.
— Я все еще не верю в это, — шепчет Надин, глядя на гигантское туловище корабля.
Шайль не отвечает, торопливо докуривая сигарету. Рюкзак набит пожитками, куртка защищает от слабого дождя. Первая доля ночи, окраина О-2, берег океана, нихрена не видно при свете пары фонарей и луны.
Окурок падает на землю, рассыпая сноп искр. Шайль поворачивается к Надин и спрашивает то, о чем думала весь последний месяц:
— Как думаешь, что такое Небо?
Глазки, блестящие под каштановой челкой, смотрят без малейшего сомнения.
— Небо — это Надежда на светлое завтра.
— Всего лишь?..
— Всего лишь, глупышка, — улыбается Надин, обнимая напоследок Шайль. — Поженимся, когда вернешься?
— Сначала вернусь. А потом все остальное.
Некоторое время они стоят так, игнорируя шум из громкоговорителя, гул погружающихся на корабль волколюдов. К сожалению, объятия не могут длиться вечность. Их разрыв дарит лишь тяжесть на сердце. Это безумный мир…
— Береги себя, а я сберегу твою квартиру, — шепчет Надин. — До встречи. Пиши, когда будет возможность, ладно?
— Я не люблю письма. Так что до встречи, красавица.
Шайль натянуто улыбается и машет рукой, торопясь занять место в очереди волколюдов. Надин остается среди провожающих, комкая штанины и даже не пытаясь скрывать слезы.
— Я выкину ту идиотскую фотку с твоим бывшим! — срывается девчонка, крича и плача. — Порву и выкину ее, ладно?! Нахер рокера!
Да, малышка. Истинно так. Нахер Джуда. Шайль согласна, она показывает большой палец, но больше не поворачивается. Впереди долгий трудный путь…
***
По сравнению с этим кораблем, все автомобили Освобождения кажутся смешными. Но Шайль не до смеха. Она сидит в окружении таких же неудачников. Кого-то забрали из тюрьмы, кто-то добровольно пошел, кого-то отправили…
— Не ожидал тебя тут увидеть, — рокочет Рерол, глядя на Шайль с прищуром. — Это ведь ты, малявка? Прическу поменяла?
— Не поменяла, — отзывается Шайль. — Просто постриглась с запасом.
— Тебе так идет больше. Что, какими судьбами в этой труповозке?
— Веселыми, — отзывается девушка, отводя взгляд от массивного волколюда.
В окно… хотя нет. На корабле нет окон, на нем иллюминаторы. Так вот, в них смотреть приятнее. Пусть они и маленькие. Похожие на… да, на бойницы. Небольшие кружочки, показывающие лишь кусочки бесконечного ночного пейзажа океана.
Шайль бы закурила, но сигареты у нее отобрали. Рерол шуршит газетой. Им предстоит плыть… хотя моряки говорят «идти»… почти неделю, если верить болтовне придурков сзади. Шайль не то чтобы верит. Ей на самом деле вообще плевать. Она вспоминает о письме Надин. Но стоило потянуться к карману, как Рерол вновь подал голос:
— Вот гля, про тебя опять написали. Каждая газета трубит про героиню Освобождения. И ни одна не пишет о том, что тебя сослали на ледники. Общество, мать его.
Девушка хмыкает. Поджимает ноги, обхватывая их руками. Упирается подбородком в колени.
— Да насрать, Рерол. Я такая же преступница, как и все, кто здесь едет.
— Ну хотя бы честно, — волколюд по-дружески пихает девушку в плечо. — Если попадемся на Арене, то давай если и насмерть, то быстро. Без издевательств. Лады?
— Договорились.
Корабль низко загудел. Или… это что-то другое? Говорят, в океане много разного. А за окном темень, хоть глаз выколи. И только несколько кристаллов, висящих под потолком, позволяют не уснуть сразу.
Убедившись, что Рерол достаточно погрузился в чтение, Шайль решила развернуть письмо Надин. Пусть даже радости от прощального подарка вряд ли прибавится…
«Дорогая Шайль!
Я люблю тебя. Люблю. Когда мы шли в О-1, я думала, что это просто стресс от смерти брата. Теперь мы целый месяц прожили вместе. Вдвоем, в одной квартире. Несколько раз, правда, ты кричала на меня за то, что я оставляю на раковине пыль зубного порошка, но в остальном мы неплохо ужились. И я поняла: люблю тебя. Наши ночи запомнятся на всю жизнь, будь уверена. А еще, ты привила мне любовь к ‟Забастовке», а это плохо. Теперь я буду портить свои легкие… хотя даже у меня они быстро восстанавливаются, ха-ха!
Я хочу верить и надеяться, что ты тоже меня любишь. Почему-то это для меня важно. Хотя я знаю, что ты больше волколюд, чем я. А у вас сложности с нормальными эмоциями. Но все-таки, ты ведь не просто так разрешила мне жить у тебя? Не прогоняешь в ту холодную и убогую вторую спальню… Кстати, да, там ужасно. Надо сделать ремонт, и когда я наконец-то устроюсь на работу, обязательно сделаю. Там будет не спальня, а кабинет для тебя. Ладно? Сделаю кабинет, повешу на дверь табличку с твоим именем и запру. Сама откроешь. Обязательно откроешь, когда вернешься. Это будет талисманом для нас.
Мне сложно поверить, что ты уходишь на войну. Ты не сказала, как так вышло, но я примерно догадываюсь. Политика. Верно? Или какая-нибудь другая херьня. В любом случае, я проклинаю виновных в твоей отсылке.
Но в то же время я верю, что мы доживем до естественной смерти. Вдвоем. Ты тоже верь. Не лезь на рожон, помни, что Всемирье прекрасно справится и без твоей героической смерти. Если надо будет, то возьми кого-нибудь живым щитом. Но не изменяй мне, пожалуйста. А если и будешь, то хотя бы так, чтобы я никогда не узнала. Ты в ответе за меня, ладно? Я хочу, чтобы все было именно так. Хочу быть твоей ручной малышкой и красоткой. Потому что люблю тебя. Потому что с тобой мне ничего не грозит.
Обещаю, когда я стану журналисткой (да, бесись, хи), я обязательно напишу в газетах, что тебя нагло отправили на войну, хотя ты героиня Освобождения. Я добьюсь шума. Я добьюсь того, чтобы тебя раньше времени вернули ко мне. Даже если мне придется кого-то убить, я сделаю это. Ты ведь тоже готова убивать за правое дело, да? Я возьму пример. Потому что жизнь, как оказалось, и правда война.
Ладно. Листочек кончается, а на обороте писать не хочу. Люблю тебя. До встречи, милая Shaile".
Шайль сложила письмо раньше, чем слезинка успела капнуть на слова, выведенные кривоватым, но читаемым почерком.
Девушка торопливо прячет бумажку во внутренний карман. Закусывает кулак, отворачиваясь к иллюминатору.
— Дура, я ведь тоже живая, — шепчет, сморгнув слезу.
— Не раскисай, малявка, — Рерол легонько тыкает в плечо. — Надин хорошая девчонка, она просто так большие письма не пишет.
— Я знаю. Ты прочитал?
— Ага. Жаль, что меня никто так ласково не провожал, — волколюд выдыхает, запрокидывая голову на спинку сидения. — А ведь тоже на войну.
— Тебя-то за что отправили?
— Гэни избавляется от всех, кто может подмочить репутацию. Сраный ублюдок. Надо было его придушить… — Рерол смотрит на ладонь, растопырив пальцы. — Ты никому не говорила, что Надин с тобой живет?
— Нет.
— Ну и хорошо. Меньше рисков. Малявку сложно будет найти.
Шайль не стала говорить, что если Надин станет журналисткой, то будет на виду у всего Освобождения. Детектив вообще больше ничего не сказала. Город спасен, Совински и Гэни теперь у руля, преступники наказаны, героев поимели. Все как всегда. Мэйсер не зря сказал… Мир безумен. Шайль остается лишь быть крутой во всей этой херьне.