Нужно. Покурить. Прямо. Сейчас.
— Нет-нет-нет, — бормочет Шайль, пока ручка зачеркивает слова. — Все не то.
Бобби сидит рядом, качается на стуле, запрокинув ботинки на стол. Конечно же на свой. Шайль оторвала бы коллеге ноги, попробуй он водрузить их на ее рабочее место.
— В чем проблема? — бромпир потягивается и зевает.
Ножки стула звонко ударяют по полу, заставляя Шайль поморщиться. Впрочем, за последнее время она уже десятый раз кривится — большая часть недовольства вызвана запахом овечьей крови, который доносился от Бобби.
— В тебе проблема, — цедит Шайль.
И пересматривает заметки: Бибик, отравитель, лекарства, организация малолетних, интерес к веществам, преступник и закон связаны. Обезопасить тыл.
А может, проблема не в Бобби? Может, он решение? Бромпир уже проявил интерес к делу. Стоит этим воспользоваться.
— Смотри, я получила целую тонну зацепок, — внезапно вскидывается Шайль и тычет блокнотом в лицо Бобби. — Все они связаны с Бибиком.
Бромпир не отстраняется, но лицо его разглядеть детектив не может: закрыто рукой с записями. Поэтому девушка наклоняется в сторону. Лицо Бобби выражает интерес.
— Так, вижу. И правда много всего, — задумчиво изрекает бромпир. — А как это поможет делу?
Шайль вздыхает. Кидает блокнот на стол. Потирает лицо.
— Оно поможет делу, когда я покурю.
— Ну так сходи и покури.
— Шайль не пойдет за сигаретами, — подает голос Зойд. — И курить она тоже не пойдет.
— Почему это? — удивляется Бобби.
Он всегда не в теме. Потому что он отсталый. Во всяком случае, так думает Шайль.
— Потому что каждый раз, когда она идет за сигаретами, происходит какая-то хрень, — меланхолично отзывается ёрк, продолжая сканировать глазами газету. — И Шайль в итоге нет до самой ночи.
Да, это правда. Если Шайль уйдет от участка, вернуться обратно ей вряд ли захочется. По пути что-то отвлечет, девушку затянет водоворот мыслей и событий… Или она просто решит скрыться из виду, чтобы заняться своими делами. Их у нее действительно много.
Важнее другое. Что это читает Зойд?.. Газета другая. Не «сплетница». Стоит присмотреться… Всемирье, это что, издание «Поваренка»? Шайль помнит, что случается, когда Зойд приносит в участок свою стряпню. После этого остаток дня в кабинете воняет чем-то странным. И очень нездоровым.
— Да ладно, до ларька сколько?.. Метров двести? — Бобби бросает взгляд в окно. — Что может случиться в пределах двухсот метров?
Окно, в которое посмотрел бромпир, глядит в ту сторону, в которую бегают за сигаретами все полицейские участка. Вид был бы любопытным, если бы скучная пятиэтажка не закрывала большую часть обзора.
Ни Зойд, ни Шайль на вопрос не отвечают. И Бобби вздыхает. Подтягивает стул к девушке, чтобы взглянуть на заметки еще раз.
— Я вообще нихрена не пойму, — бормочет коллега. — Зачем ты пишешь такими короткими фразами?
— Потому что длинные заметки по делу ведут только идиоты, — огрызается Шайль.
Бобби писал длинные заметки. Очень. Наверняка однажды он решит собрать их все вместе, чтобы опубликовать книгу с захватывающими детективными историями. Жаль только, что она будет скучной и непонятной.
— Ладно, если хочешь, чтобы я тебе помог, то объясни написанное.
— Пф-ф… — тяжело вздыхает девушка. — Ладно, смотри.
Палец с облупившимся черным лаком утыкается в самую первую заметку. То, что она первая, не знает никто кроме Шайль: бумажки разбросаны бессистемно.
— Убитый найден в своей квартире, растерзанный прямо посреди кабинета-спальни.
Палец скользит в сторону.
— Под столом в полу найден сейф. Закрытый.
И… еще немного в сторону.
— Кухонные шкафы забиты всякой хренью. Травы, корни, какие-то порошки.
— «Какие-то»? — уточняет Бобби. — Ты не знаешь, что там было?
— От всего этого идет такой запах, что не разберешь, — объясняет Шайль. — Да и не так важно. Судя по переписке, которую Бибик держал в тумбочке возле кровати, часть он заказывал из других городов, а часть — собирал по месту. Это обычная… фармацевтология.
— Ты имеешь в виду — «фармакология»?
— Именно. Вникать в это все нет смысла, делу не поможет.
— Ну хорошо. Дальше что? — Бобби цепляется взглядом за одну из заметок. — «Девственник»?..
— Да. У него под кроватью нашлась огромная коллекция порнографических рисунков, — девушка морщится от воспоминаний.
— И что? — Бобби явно не понимает мысль Шайль.
— Огромная коллекция, — повторяет детектив, с недоумением глядя на коллегу.
— Ладно, проехали. Рассказывай дальше.
— Соседи ничего не знают и ничего не слышали. Но запуганными не выглядят. Один из них дал мне адрес сестры Бибика.
— Подожди, почему ты называешь его «бибиком»?
— Это имя.
— А… — Бобби закивал. — Все, понял, продолжай.
— Я чего-то не знаю? — скептично приподнимает бровь Шайль.
— Ну, моя сестра называла всех «бибиками», пока не научилась нормально разговаривать.
— Мило. Ладно, продолжаю.
Девушка собиралась вернуться к истории, но Бобби снова прервал:
— Это по тому адресу мы с тобой ехали? Который сосед дал?
— Да.
— А ты вернулась поблагодарить за «хорошую» наводку? По ней тебя ждал теплый прием.
— Конечно нет, — с раздражением отмахивается Шайль. — Когда бы я успела?
— Так надо ехать сейчас! — возмущается Бобби.
Детектив не успела ответить: Зойд пресек на корню энтузиазм детективов.
— Поедете, когда вернутся другие. На рабочем месте должно присутствовать хотя бы два детектива. Таков регламент, — газета с шуршанием схлопнулась. — И вообще. Шайль, почему ты все еще разбираешь это дело?
— Там что-то крупное! Я пообщалась с Зельдой, многое не сходится. Она точно не нанимала никого. Она обычный человек.
— Надеешься вытащить ее из тюрьмы?
Шайль задумалась. Но ненадолго.
— Наверное, да. Если будут доказательства ее непричастности.
— Понятно, — ёрк широко улыбнулся. — А если ты впустую потратишь время? Ты в курсе, что у Бобби шесть нераскрытых преступлений? Ты лучше бы помогла ему.
Детектив закатила глаза. Она знала, что бромпир не любит работать в одиночку, и поэтому уже четвертый день сидит в участке. Но разве ее проблема, что ему не нашли напарника?
— Был бы и правда признателен за помощь, — бормочет Бобби. — До зарплаты совсем ничего, а у меня план даже на четверть не выполнен.
— Не ной, я поделюсь с тобой гонораром за это дело. Если вы оба заткнетесь и не будете мешать мне думать.
— Ты рассказывай и думай, — посоветовал бромпир. — Почему думаешь, что Зельда не виновата?
Газета Зойда покорно зашуршала, подставляясь под ласковый взгляд ёрка.
— Потому что она не выглядит как преступник.
— Многие преступники не выглядят как преступники. Так же, как и многие женщины не выглядят как старые куски дерьма, которыми они…
— Бобби.
— Все-все, молчу, продолжай. Просто объясни.
Бромпир был самым ярым противником женщин и пожилых людей среди, возможно, всех детективов Всемирья. Ясное дело, Шайль это не касалось, ведь она была волколюдом, а это все меняет. Но девушка все равно принимала высказывания Бобби на свой счет.
— Есть несколько причин, почему Зельда не может быть убийцей, — Шайль откинулась на спинку стула и принялась загибать пальцы. — Ёрк был никак с ней не связан. Можно подумать, что он нанятый телохранитель, но телохранитель не сидит в соседней комнате, пока его наниматель один на один общается с детективом. Это непрофессионально. А ёрки обычно профессионалы того, что касается боевых и охранных задач.
— Ты мне льстишь, — подметил Зойд, перелистывая страницу.
— Далее. Зельда не ведет себя как преступник. Она обычная женщина, у которой есть муж-неудачник и рак матки. Ей не до замысловатых авантюр.
— А может, она живет двойной жизнью? Или наврала тебе?
— Поверь, не наврала. Замужнюю женщину можно опознать по ее уставшему взгляду. А Зельда выглядит очень уставшей. Вся.
— Тебя послушаешь, так женщин нужно спасать, — скривился Бобби.
— Мужики козлы, — невинно пожала плечами Шайль.
— Поддерживаю! — снова встрял ёрк, откладывая газету и протягивая руку к бутылке воды. — Мы самые большие козлы во Всемирье.
— Я не козел, — обиженно защитился бромпир.
— Согласна, — кивает Шайль. — Учитывая твою диету, ты скорее баран.
— Сама такая, — отмахнулся Бобби и поспешил перевести тему.
Он знал, что спорить с волколюдкой бесполезно. В лучшем случае спор закончится подзатыльником. А они у девушки болезненные.
— Хорошо, Зельда не преступник, — бромпир почесал затылок. — Но это все путает. Кто она?
— Она сестра Бибика, которая невовремя приехала в город.
— Ты так думаешь или ты знаешь?
— Думаю. Зельда не горела желанием обсуждать эту тему. Но у нее рак, а Бибик — фармацевт. Он уже советовал сестре лекарства, возможно, она приехала за дополнительной консультацией.
— Откуда это «приехала»? В Освобождении худшие врачи Всемирья, вряд ли сюда станут ехать из других городов ради консультации.
Шайль вздохнула. Она не видела большого смысла объяснять, что люди предпочитают родственника любому специалисту. Особенно если родственник этот действительно разбирается в вопросе. По словам Зельды, Бибик разбирался.
— В любом случае. Скорее всего, ее подставили. Заставили принять удар на себя, чтобы сбить с толку детективов.
— Но они не знали, что за дело взялась ты, — мрачно то ли пошутил, то ли польстил Бобби. — И какие идеи?
— Зельда сказала, что она стала… камушком между двумя шестеренками одной системы. Возможно, это намек на то, что убийца связан одновременно с законом и преступностью.
— Или она просто довольна, что насрала и тебе, и убийце брата.
— Она мне «насрала»?.. — удивилась Шайль. — Пока что я получала от нее только содействие. Достаточно охотное, несмотря на ситуацию.
— Тебе виднее, — пожал плечами Бобби. — Ладно, допустим, ты права. Что это дает?
— Без понятия, — призналась детектив.
Рука потянулась к заметкам. Глаза внимательно пробежались по списку слов. Некоторое время висела тишина. Девушка не сразу поняла, что вместо чтения принюхивается — запах овечьей крови доставал до мозга и окутывал его пеленой вони.
— Мне нужно покурить, — Шайль тяжело вздыхает и проводит ладонью по лицу.
Бобби поднялся со стула.
— Зойд, я схожу и куплю ей сигарет. Ладно?
— Иди, — бесстрастно отвечает ёрк. — Чтоб был тут раньше, чем я дочитаю газету. Иначе…
— Да-да, штраф. Скоро буду, Шайль, не кисни.
— Ага, — удивленно отзывается девушка, провожая бромпира взглядом.
Тот бодрым шагом удалился, прикрыв дверь и забрав с собой запах овец. Шайль некоторое время размышляла.
— Погоди. Две части одной системы… — детектив впивается взглядом в слова. — Бобби прав. Но я тоже.
До Шайль наконец-то дошло. Главное — не в ролях «детектив»-«убийца». И не в сторонах «закон»-«беззаконие».
Освобождение — пограничный город. Он первый на пути волколюдов, выбирающихся из своего мира. В первую очередь этот город не про закон. Главная система в нем — это волколюды. Шайль и преступник… принадлежат одной системе? И Зельда — камень между ними. Камень, который убийца сознательно вставил, чтобы застопорить работу механизма Шайль. И свою собственную?..
Девушка прикрыла глаза, сосредотачиваясь на образе. Вот она — система. Множество шестеренок. Среди них колесико закона и колесико преступности. Торговые связи. Наркотики, проституция, фармацевтика, бизнес. Но это Освобождение. Поэтому система является олицетворением жизни волколюдов в новом, большом мире, состоящем из семи поменьше.
Шайль услышала щелчки в своей голове, представив это огромное механическое сердце Всемирья. Она в нем лишь маленькая шестеренка. Как и убийца. Но они часть одного действительно важного куска.
Потому что и преступник, и Шайль — волколюды. Они противоположны, но до поганого схожи. Детектив слишком зацепилась за тот факт, что Бибик не поеден, а лишь изодран, будто бы когтями. Но детектив забыла, что она и сама не ест своих жертв. Скольких убила за время карьеры — никого не сожрала. Потому что она сдерживается ради большей цели. У нее есть важная роль следователя, и она играет по ней.
Преступник — такой же. У него есть важная роль, ради которой он тоже сдерживает свою тягу к плоти. Иначе бы вместо Бибика умер любой другой человек, прогуливающийся по Освобождению поздно ночью.
Убийца — волколюд с целью, но он не принадлежит закону. Тем не менее, он является важной частью Освобождения, как и Шайль. Они две шестеренки, которые крутят друг друга.
Почему именно так? Думай, детектив, думай.
Фармацевт. Бибик с детства тяготел к созданию веществ. Лекарственных. Иначе бы он не заварил волчьи ягоды с подорожником. Ограничился бы парочкой грибов и дурманной травой. Ему была нужна не наркота, а медицина. Возможно, более глубокая, чем банальное лечение. Иначе бы Бибик был просто аптекарем.
Но у него был личный сейф. Переписка, в которой он использовал шифр. Значит, не просто аптекарь. Бибик занимался чем-то важным, чем-то, что понадобилось волколюду, который ради своей цели готов отказаться от бесплатного мяса. Лишь бы сбить детектива со следа…
А еще, Бибик с детства проявил свои коммуникативные качества. Важно не то, что он подкупил детишек помладше, которые смогут воровать, не опасаясь сломанных мизинцев. Ему пришлось организовать детей, потому что они слишком молоды. Сами не додумаются, что нужно делать.
Бибик с детства показал, что ему для работы нужен коллектив. В котором каждый выполняет свою роль. Один ворует, другой изучает. А теперь, если перенести эту же модель на взрослый мир… Бибик вырос. Ему не до скучного воровства в аптеках, не до изучения. Он уже знает достаточно.
C оздатель. Бибик работал над чем-то важным. И поплатился за это. Но кто мог найти безумца-параноика, который менял свой шифр каждые несколько писем? Только поставщик. И он же убил Бибика.
Тот решил уйти от сотрудничества? Или выполнил свою роль?
В любом случае, если его убил волколюд, а не прирезал какой-то человек… Значит, Бибик работал на волколюдов. В Освобождении, как и любом другом городе, есть свои сообщества. Достаточно перебрать варианты.
Политика? Нет, гнать проклятую. Не политика. Фармацевт не нужен позерам и ораторам.
Фармацевт нужен для чего-то связанного со здоровьем волколюдов. При том, что даже Шайль, безмордая, не использует лекарств людей… Здоровье само по себе крепкое, лишенное тех изъянов, которые есть у других рас. Значит, не лекарство. Что-то более значимое.
Бибик работал на группировку волколюдов, которые хотят поменять что-то в себе. Или… в обществе? Или во взаимоотношениях с обществом?
«Свободу волкам». «ВолкоЛЮДИ». «Клыки и слава».
Три идиотских названия, но только эти сообщества постоянно на слуху. И Шайль знает, что каждая из этих общин состоит из безумцев и редкостных придурков.
Значит, круг подозреваемых пока именно такой. Это уже неплохо. Лучше, чем обвинение женщины в убийстве родного брата.
Дверь хлопает.
— Представьте! Я Кармайна встретил. Этот дебил стоит на улице и флиртует с девками из приемной, — рассказывает Бобби, поправляя рубашку и направляясь к Шайль. — Я ему сказал тащить сюда свою тощую задницу, потому что нужно работать.
— Ты же понимаешь, что премию за это не получишь? — отзывается голос ёрка, даже не оторвавшего взгляда от «Поваренка».
— А так хотелось, — Бобби вздыхает и протягивает запечатанную пачку сигарет Шайль. — Ты ведь такие обычно куришь?
Девушка бросает взгляд. «Забастовка». Да, то, что надо.
— Спасибо, — кивает детектив. — Откуда ты знаешь?
— Представь, у тебя пачка из кармана один раз вывалилась, а я до сих пор помню. Фотографическая память, — и Бобби довольно стучит пальцем себе по виску. — С тебя полрубля, кстати.
— У меня мелочи сейчас нет.
— Зато у меня есть. На, держи полрубля, а ты мне рубль, — и Бобби пытается всучить Шайль бумажку.
Именно бумажку. Да, мир до сих пор не привык к тому, что пришлось отказаться от монет. Они были ужасно удобными, пока не открылись Врата в мир боблинов. С тех пор, как эти мелкие зеленошкурые создания начали расхаживать повсюду, прикарманивая каждую блестяшку, людям пришлось задуматься над денежной реформой. Тем не менее, полрубля — это не самая низкая цена на рынке. Поэтому тот, кто хочет купить себе дешевые мелочи, вынужден скупать их скопом, почти что оптом. Зато ручки и скрепки никогда ни у кого не кончаются. Как и туалетная бумага. Это самое важное.
— Рубля у меня тоже нет. Есть пятерка. Могу порвать на пять частей и одну отдать тебе, хочешь? — ухмыляется Шайль.
— Не порть мне кровь, женщина, — Бобби достает из кармана несколько бумажек и шлепает их на стол перед девушкой. — Теперь гони сюда пять рублей.
Детектив смотрит на купюры. Замечает:
— Полрубля забыл добавить.
— Тц, на и полрубля.
Купюра, как недостающий кусочек паззла, ложится сверху на потемневших от времени «сестер», и теперь Шайль без сожаления отдает свою пятерку.
— Она надорвана. Ты серьезно?
— Ну, в банке обменяешь, — невинно отвечает детектив, торопливо припрятывая ворох купюр в карман куртки.
Бобби усаживается за свое место и злобно что-то бормочет. Шайль, конечно же, слышит каждое нелестное слово в адрес женского рода, но уважает право чужого шепота.
Тем более, пришло время «бастовать». Сигарета, наконец-то нужная, пристраивается на губах детектива. Зажигалка, взятая откуда-то со стола, из-под бумаг, тоскливо щелкает. Потребовалось несколько попыток, чтобы извлечь огонек, но это не проблема. Ослабевшие зажигалки Шайль никогда не относит сразу в обменный пункт. Она держит их запасными и дома, и на работе. На всякий случай.
Вонючий дым ударил в ноздри. Для надежности детектив еще и выдохнула через нос, чтобы наверняка изгнать запах овец. С облегчением потянулась. Теперь намного лучше.
— Додумалась до чего-то? — спрашивает Бобби, закидывая ноги на свой стол и отпивая кофе.
Кажется, все еще тот, с которым утром пришел на работу.
— Да. Зацепок стало больше, — довольно улыбается Шайль.
— Куда поедем? К соседу тому? Надо его хорошенько «отблагодарить», — бромпир, видимо, всерьез решил помочь с делом Бибика.
Уж не из-за того ли, что имя убитого заставляет вспомнить сестру?
— М-м-м… Нет, соседа скорее всего подставили. Вряд ли будет толк. Давай лучше с каким-то из твоих дел разберемся. На чем застрял?
— О! Сейчас, сейчас…
Записи бромпира выглядят гораздо организованнее, чем заметки Шайль. И все же, разница в количестве слов заставляет детектива тяжело вздохнуть: пока дочитаешь до конца эти мемуары, легко забудешь начало.
— Я называю это дело «Безумный художник». Кто-то испоганил картину перед самой выставкой. Главную картину.
— И как это связано с преступлениями и деятельностью волколюдов? — скептически спрашивает Шайль, стряхивая пепел в ближайшую кружку и продираясь через нудные записи.
Описания, описания и, иногда, какие-то странные метафоры. В Бобби пропадает писатель.
— Это связано с бромпирами! А мы их вопросами тоже занимаемся, — отвечает коллега, забирая у Шайль записи. — Выставка посвящена нашему искусству, и уничтожение одной из картин — настоящий теракт против бромпиров всего Всемирья.
— Жуть… — замечает Шайль.
Но про себя она думает: «Херьня».
— Да, так что как только Кармайн с напарником поднимутся сюда, сразу пойдем в галерею!
— Она далеко?
— Нет, в паре кварталов отсюда.
Шайль не знала, что в О-3 есть художественные галереи.
— И как давно у тебя это дело?
— Полторы недели, — со странной гордостью отвечает бромпир. — Я разок уже приезжал посмотреть на картину, но так ни к чему и не пришел. А потом навалилась другая работа…
«А потом напарник заболел, и я зассал работать в одиночку» — так должна была закончиться фраза, но Бобби захотел сохранить достоинство и заткнулся.
Шайль не стала задавать вопросов. И не стала говорить, что мелкое дело полуторанедельной давности раскрыть так же сложно, как доплюнуть до солнца. Это все неважно. Ей главное чем-то заняться в рабочее время.
Потому что детективам нельзя лезть в общественные организации волколюдов без соответствующего разрешения со стороны закона. Которое теперь не получить, ведь дело Бибика вроде как «закрыто». Зельда созналась на допросе. В суде ей уже не отвертеться, даже если вдруг захочет.
Так что в этот раз Шайль придется действовать неофициально. Что же. Нужно ли говорить, что детектив привыкла к подобному?
***
Что можно увидеть в О-3? Лавки мясников, выдающих куски еды волколюдам и продающих кровь бромпирам. Нищие хибарки. Многоэтажные дома. Несколько фабрик. Ларьки, где продают всякое-разное — начиная с сигарет и заканчивая детским соком. Магазинов нет, не увидеть, уровень преступности высоковат для таких цивилизованных явлений. Зато аптек много. Если тебя подстрелили или подрезали; ты внезапно подхватил простуду после зажигательной ночи с незнакомкой или, наконец, ты действительно истекаешь соплями и слюнями — тебе в аптеку. Там подскажут и покажут.
О-3 разнообразный район разнообразного города. Но даже у такого места есть свои правила. Например: никаких культурных мероприятий. На них попросту некому смотреть. В О-3 не такие люди живут. Они с готовностью глазели на Шайль, бегающую по стенам. Но искусство? Это для снобов.
И тем не менее, проклятая художественная галерея не просто заняла одно из помещений, ранее бывшее складом: галерея выпятила собственное эго, явив улицам рахит бромпиров. Вывеска ядовитых тонов болталась на ветру как слоновий хобот, и Шайль подумала, что она собственноручно разорвала бы все картины, лишь бы вычистить эту дрянь из О-3. Неуместно. Отвлекает. Раздражает. Не нужно нести культуру в царство бескультурия. Не нужно вытаскивать на берег то, что плавает, а не утопает.
Но Бобби явно иного мнения. Он замер перед вывеской, восхищенно глядя на явление высокой культуры. Шайль скучающе затоптала кроссовкой окурок.
— Мы зайдем или ты наконец-то решишься передернуть? — спрашивает детектив, демонстрируя акт, который властвует над каждым мужчиной.
Во всяком случае, Шайль так считает.
— Да, конечно, заходим, — очарованный Бобби пропускает мимо ушей едкую издевку.
Он слишком любит искусство. Рядом с ним превращается в самого милого парня на свете. Жаль только, что это выглядит убого и неуместно.
Два детектива заходят в галерею. Почему двери открыты? Так надо для истории. Или же так захотелось владельцу галереи, который все же решил провести выставку.
Судя по тому, что в тускло освещенном зале стоит лишь одно существо, и это очевидно бромпир, выставка в самом разгаре — не протолкнуться, ведь воздух слишком плотный из-за чувства одиночества и ненужности.
— Кенни! — восклицает Бобби. — Неужели ты дорисовал фиолетовое пятно?
— Бобби! — восклицает Кенни. — Да, я ведь помню твой совет! Вывеска и правда стала выглядеть лучше.
— Это чудесно, — шепчет Бобби. — Я взгляда оторвать не мог.
— Я счастлив это слышать, — едва не стонет Кенни. — Две ночи рисовал…
— «Две ночи»? Ты гений, я бы и за пять не управился!
Можно подумать, что это сарказм. Но, к своему ужасу, Шайль понимает: эти два придурка абсолютно серьезны. Фиолетовое пятно было шириной в локоть девушки. На месте Кенни она бы просто плеснула краской из ведра и не парилась. Может, поэтому Шайль не художник.
Пока два бромпира сцепляются в культурной страсти, обсуждая чистосердечную хрень, Шайль приступает к работе. Если сократить десять страниц бреда Бобби до самой сути произошедшего, все уложится в одну пару слов: картину изодрали. Если говорить длинно, то картину изодрали когтями. Главный подозреваемый — любой волколюд из О-3. Даже Шайль, даром что когтей нет.
— Хм, а стало лучше, — шепчет девушка, вглядываясь в картину.
Сложно сказать, что на ней было изображено до инцидента. Но теперь — три рваных полосы расчерчивают полотно от вершины и до низа. Этого факта достаточно, чтобы заставить сердце Шайль проникнуться концептуализмом.
— Я так понимаю, вы напарник Бобби?
— Упаси луна, — отвечает девушка. — Я детектив.
— То есть, напарник Бобби, — уточняет Кенни, поблескивая светящимися бромпирьими глазами.
— То есть, детектив, — устало отрицает Шайль. И переводит тему. — Почему вы решили сделать выставку в О-3?
— О, рад, что вы спросили. Дело в том, что мое творчество…
На этом моменте детектив выключила слух. По любящему взгляду, брошенному организатором выставки на окружающее их безумие, Шайль догадалась, что ответ будет долгим и бесполезным. Можно не слушать. Тем более, что Бобби, судя по лицу, сейчас вот-вот кончит. Говорят, мужчины лучше всего запоминают то, что происходит во время оргазма, поэтому Шайль с чистой совестью переводит внимание на более важные вещи.
Девушка не сильна в холстах, но что-то подсказывает ей, что удар был нанесен только один. Значит, преступник знал, что делает. Он был хладнокровен. Будь объят яростью — «шедевр» разорвали бы на куски.
— Пострадала только эта картина? — спрашивает Шайль, приближая лицо к куску дерь… куску искусства. — Ой, я вас перебила?
— Все в порядке, — Кенни снисходительно улыбается, и этого более чем достаточно, чтобы успокоить…
Стоп. Шайль плевать.
— Да, пострадала только эта картина. Почему так — не знаю. Возможно, потому что она была самой лучшей. Ее я написал во времена своей десятой любви…
Можно не слушать. Что дальше, детектив Шайль? Картина получила один меткий удар. Убийца действовал наверняка, прекрасно знал анатомию жертвы и хотел как можно меньше замарать руки. Вернее, когти. Это волколюд.
Или прошлое дело накладывает свой отпечаток? Шайль один раз ошиблась, решив, что раны поддельные, и теперь во всем видит когти волколюда?
Давайте подумаем с рациональной точки зрения, детектив. Этот город кишит волколюдами. И они не фанаты искусства. Уж точно — бромпирьего. Это самый нищий район города. Это… этого еще недостаточно?
— Скажите, кто охранял галерею?
— «Охранял»?.. — Кенни захлопал глазами с таким недоумением, что Шайль закатила собственные.
— Да, уважаемый. Охранял. Кого вы наняли для того, чтобы присмотреть за картинами в ваше отсутствие?
— Э-э… боюсь, что я не видел в этом нужды. Я считал, что моя весьма скромная тяга к изобразительному искусству не нуждается в защите от вандализма. Ведь я пишу красивые и невинные картины, — Кенни ласково прикасается к раме убитой. — Кто бы мог подумать, что это станет крупнейшей ошибкой за всю мою жизнь?..
— Как давно вы в Освобождении? — на всякий случай уточняет Шайль.
И понимает: что-то не так. Где Бобби? Риторический вопрос, детектив. Вон он, в другом конце зала. То ли передергивает, то ли умирает от сердечного приступа, вызванного передозировкой концептуализма.
— Три месяца. Это чудесный город с очень чувственными натурами. Я решил, что можно организовать выставку… В этом прекрасном доме! Я знаком почти с каждым его жителем.
«Его скоро убьют», — написала бы Шайль в свой блокнот, но… кажется, это дело не стоит бумаги.
— Вы арендовали помещение, верно понимаю?
— Да. Тридцать рублей в неделю — весьма скромная цена, как для выставки подобного масштаба…
«Тридцать рублей, мать его иметь», — сказала бы Шайль, но служебный этикет не позволит. Пока что.
— Извините, а почему здесь никого нет? Я так понимаю, ваша… галерея… уже открыта?
— Думаю, местным нужно время, — улыбается Кенни улыбкой самого уверенного человека в мире.
Но он ведь бромпир. Это не должно делать его придурком, верно?
— Время на что? — осторожно спрашивает детектив.
— На осознание того, что я пытаюсь сделать для города, — терпеливо объясняет Кенни, словно Шайль — самый тупой ребенок в мире. — Искусство, детектив, несет просвещение для душ. Как людей, так и зверолюдей.
— Волколюдов. Мы называемся волколюдами. Остальные зверолюды не выходят из нашего мира.
— Кстати, очень жаль. Я бы хотел познакомиться… вы, кстати, волколюдка.
— Волколюд, — скрежещет клыками Шайль. — Без «ка».
— Простите, — улыбается Кенни. — Скажите, можно ли как-то попасть в ваш мир?
«Тебе жить надоело?» — вот, что можно прочитать в глазах Шайль. Ведь ее родной мир не просто смертельно опасен: гостей там поедают до последнего кусочка и капельки. Законы Всемирья не помогут. Даже если усмирить всех зверолюдов, природная фауна и флора все равно сожрет постороннего. С наслаждением. Может, медленно; может, быстро. Неважно. Выжить сможет только тот, кто сам является зверем. В очень определенном смысле слова.
— Да, можно, — отвечает Шайль, пытаясь сохранять остатки спокойствия. — Для этого вы должны завести в мире зверолюдов родственника. То есть, жениться на представителе расы. После этого пройти боевую подготовку военного стандарта и подписать несколько бумаг. Если все сойдется, на Вратах вас пропустят.
— Что ж, подписать будет несложно, осталось жениться. Видите ли, фехтую я и без военной подготовки чудесно, — Кенни, кажется, улыбается.
Шайль не видит. В глазах ее темнеет. Темнеет от неистового желания содрогнуться всем телом, выражая высшее презрение к идиотскому, невыносимо тупому, дебильному бромпиру.
— Прошу прощения, мне нужно подышать свежим воздухом, — сдавленно отвечает Шайль.
— Я пройдусь с вами. У нас выходит весьма любопытная беседа, — Кенни, встрепенувшись, собирается засеменить следом, но его останавливает ладонь, упертая в грудь.
— Я сама. Подышу.
Шайль выскакивает из здания галереи, захлопывает за собой дверь и для надежности подпирает ее спиной. Достает сигареты. Время подумать над смыслом жизни. Какого хера девушка тут забыла?
Проклятье, зажигалка окончательно заглохла.
— Извините, у вас есть чем подкурить? Нет-нет, не выходите, пожалуйста, просто дайте зажигалку! Я покурю и вернемся к разговору… Да, да, пожалуйста, я хочу побыть одна. Спасибо. Скоро буду.
Дым тянется к небу. А мысли — к дому.