Остаток дня пролетел незаметно. Шайль постаралась сбежать от внимания Кенни, пожертвовав напарником. Бобби внимал каждому слову и не переставал записывать.
Детектив изучила то, что могла изучить. С самым спокойным лицом во Всемирье сообщила, что набрала достаточно зацепок и можно уходить. Бобби удивился, но подыграл. В участке Шайль вызверилась. Зойд ее успокоил. Ненадолго. Рабочее время подошло к концу, а успокаивать подчиненных — совсем не тянет на оплачиваемые сверхурочные.
В итоге… что в итоге? Фуникулер медленно дрожит, проплывая над улицами Освобождения. В небе горит солнце, неподалеку от него висит тусклая луна. Лишь один вдох нужен для того, чтобы все поменялось: с тихим щелчком солнце гаснет, оставляя луну освещать город. Если бы у вагона был прозрачный пол, Шайль могла бы разглядеть далеко внизу уличные фонари, загоревшиеся по беззвучной команде.
— Удумал, придурок, — бормочет детектив, щелкая окурком в окно и обхватывая себя руками. — В наш мир попасть захотел. Как будто Общего ему мало, кровосос недобитый…
Бромпиры заселили Общий мир после того, как проиграли в войне собственный. И это очень увлекательная, важная история, на рассказ которой нет времени — к Шайль подошел мужчина. Его лицо покрыто морщинами словно боевыми шрамами. Седые пряди запущенной прически лежат на потной коже, прилипая к вискам и ко лбу. В своей черной подранной робе он похож на сумасшедшего бездомного, даром, что под подбородком проходит белоснежный воротничок, а глаза сияют проницательностью трезвенника.
— Доброй ночи, — тихо здоровается мужчина и садится рядом с Шайль.
От него пахнет дешевой туалетной водой. Запах резкий, неприятный.
Девушка проигнорировала приветствие. Оно показалось ей неуместным. Как минимум потому, что никаких предпосылок для разговора не было. Впрочем, мужчина думал иначе.
— Меня зовут Жан Яснословный.
Шайль не стала озвучивать свое мнение по поводу этого имени. Молча смотрела в окно, делая вид, что мужчины не существует. Тот не смущался:
— У вас повседневная одежда. Но если учесть, что под курткой видна кобура, я могу считать вас правоохранителем?
— Кто-то убит? — спрашивает Шайль, не поворачивая головы. — Или украдено что-то, что оценивается свыше двухсот рублей? Если нет, то не трать мое время.
— Верите ли вы в Бога?
Детектив почти прыснула, и все же дала ответ:
— Не больше, чем в удачу. На этом разговор можно закончить.
— А что у вас с удачей?
— Если бы удача существовала, вас бы здесь не было.
Назойливый Жан отпрянул от взгляда в упор, которым Шайль его наградила. Поправил воротник робы, моргнул — и стоило глазам открыться, как вернулось былое спокойствие:
— Я выхожу на следующей остановке. Разговор не займет много времени.
Шайль знала, что остановка скоро. Поэтому перешла в наступление.
— Сегодня утром я выпила чашку кофе. Это кофе бренда «La réussite». Как думаете, что в моем доме делает французская марка?
— Не имею ни малейшего понятия, — невозмутимо отвечает Жан. — Позвольте спросить…
— Так вот, я-то знаю, почему пью именно французский кофе. Французский… звучит гордо, да? Пусть даже от всех людских «стран» ничего уже не осталось. Все перемешалось как рыбьи потроха в супе, который так любят в Освобождении. Логично, мы ведь между двумя океанами, вокруг много рыбы, — Шайль вдыхает слишком быстро, чтобы Жан успел вставить хоть слово. — И все же, «французский» — звучит гордо. По-особенному. Забавно, французы единственные люди, которые пытаются не забыть свое великое прошлое. Они так поглощены воспоминаниями, что забывают про настоящее. Любой продукт, который производят, является низкосортным дерьмом, не стоящим почти ничего. Поэтому я покупаю французский кофе. Он дешевый и достаточно мерзкий, чтобы мне не хотелось пить эту дрянь чаще двух раз в день. Я даже окурки и пепел бросаю в эту бурду, вкус совершенно не меняется.
Шайль заканчивает речь, внимательно следя за реакцией собеседника. Жан вновь поправляет воротник.
— Вы все это рассказали потому, что у меня французское имя?
— Нет, — снисходительная улыбка прикрывает крупицу лжи. — «La réussite». Это переводится как «удача». А вы спросили меня про нее. Верно?
— То есть, вы пьете кофе, приносящий удачу?
— Вовсе нет. Я пью дерьмовый кофе, который назван французским словом. Бессмысленным словом.
— Не очень-то любите Францию, да? Тогда откуда такие познания? — Жан теряет уверенный вид с каждой новой репликой.
Но Шайль добивается лишь одного: спровоцировать собеседника на обсуждение несуществующей торговой марки.
— Думаю, это не так важно. Важно другое! — Шайль поднимает палец, привлекая внимание Жана. — Французы любят подчеркивать значимость своей нации. Но знаете ли вы, что это ограничивается лишь наименованием некоторых кварталов в людских городах? Например, что в Величии, что в Неуемности, есть так называемые «франции».
— Нет, не знаю. Это совершенно неважно, — спокойно отзывается Жан. — Мое имя, хоть и французское, не связывает меня с этой страной и ее продуктами.
— Очень жаль, а то с прошлой пятницы я не видела ни одного француза-патриота, — отзывается Шайль, бросая взгляд в окно. — Как бы не оказалось, что они все вымерли…
Из окна были различимы очертания победы, притаившейся среди полумрака и тусклого огня кристаллов, — очертания остановки. Это триумф. Долой гнусного попутчика, решившего завязать разговор с уставшей Шайль!
— Знаете ли вы, что находится за Небом?
— Пустота, — скучающе бормочет девушка. — Или такое же небо.
— Вы никогда не думали, что случится, если пробить Небо? — продолжает допытываться Жан.
— Если вы надеетесь получить комментарий из «официального» источника, то спешу разочаровать: я закончила рабочий день, — Шайль даже не пытается скрывать улыбку, а зевок лишь подчеркивает ее. — Вам пора выходить.
Фуникулер замирает, перед этим вздрогнув. Начинает превращать пассажиров в прохожих и наоборот.
— Подумайте над тем, что есть Небо. Обязательно подумайте. Возможно, во время размышлений вы встретите Бога, — посоветовал Жан, после чего поднялся и ушел прочь.
Шайль прикрыла глаза. С каких это пор по О-3 бродят проповедники людской религии, такой же устаревшей, как и Франция? Неважно… Еще одна остановка, и можно забрать сверток с мясом.
***
Тепло, которое солнце дарило весь день, быстро уходит. Поэтому Шайль всегда носит куртку.
Светило теперь висит в небе темным шаром. В нескольких локтях от него горит луна. Бледно-голубая, будоражащая воображение любого волколюда.
Шайль и сама не знает, почему этот красивый шарик в небесах так сильно ее очаровывает. Девушка плохо помнит родную луну, только знает, что человеческая и в подметки не годится.
Ночь лишь началась, поэтому прохожих еще достаточно. Шайль привычно маневрирует между людьми и волколюдами: ее торопливый шаг совсем не вяжется с расслабленным взглядом, скользящим по чужим лицам. Старая привычка, вряд ли навеянная профессией.
Лавка мясника открыта. Это небольшая будка, сделанная из камня и железа.
— Привет, — здоровается Шайль, глядя на продавца через прутья над прилавком.
Волколюды опасные клиенты, поэтому защита от них всегда нужна. За спиной мясника висит транквилизаторное ружье. Шайль сталкивалась с этой игрушкой — один дротик погрузит в глубокую отключку. Повезло, что для подобной дряни гражданским нужно иметь лицензию: Шайль очень не любит чувствовать эффект транквилизатора.
— Здравствуйте, мисс Шайль, — улыбается мясник.
Очень образованный юноша с родинкой под левым глазом. Милашка, вот только от него всегда воняет застарелой кровью. И разводы на фартуке отводят любое внимание от лица мясника…
— Как всегда, — бормочет детектив, пытаясь унять слюни.
Мясник забирает талончик, протянутый девичьей рукой. С неизменной улыбкой ставит подпись. И это почему-то раздражает. «Почему ты улыбаешься?» — думает Шайль, глядя на то, как мясник достает из холодильника сверток. — «Тебе нравится контролировать?»
Волколюди почти никогда не едят людскую пищу, ведь она плохо усваивается и зачастую ухудшает самочувствие. А закон запрещает продавать в О-3 и О-2 сырое мясо: только выдавать раз в день, по талонам. Управленцы объясняют это «необоснованной агрессивностью», которая просыпается в волколюдах, если те начинают есть слишком часто.
Шайль не может сказать, что чувство голода помогает ей держать себя в руках. Но точно знает, что ежедневного куска мяса хватает, чтобы не падать в обморок и не срываться. Странноватая, но дисциплина.
Забирая сверток, девушка кивает на прощание и торопливо идет домой. Еще более торопливо.
Волколюди могут сколько угодно спорить с этим, но они подвержены рефлексам сильнее, чем другие расы. Если приучить их к тому, что за ароматом крови следует кормежка, контролировать своенравную расу станет невозможно. Но Шайль о таком не думает: ее интересует только стабильный ужин и работа.
Подъезд в этот раз закрыт. Разблокировав запирающий кристалл, девушка торопливо взбирается по лестнице. Пролеты ничем не освещены, и причина этому проста — О-3 нищий район, не в каждом доме следят за соблюдением норм.
Шайль замирает перед дверью в квартиру. Несмотря на слюни, которых становится все больше; несмотря на сверток, источающий слишком притягательный аромат, детектив успевает почувствовать неладное. Потом и заметить.
Это явно что-то плохое, потому что девушка кладет сверток на грязный пол. Касается рукояти «Левиафана М-3». Вспоминает о том, что клинок «Союз» все еще в ремонте. Проклятый ёрк… оружие ближнего боя сейчас было бы гораздо эффективнее, чем массивная крупнокалиберная пушка.
Что же заметила Шайль? Может, она ощутила, что энергетика дверной ручки испорчена чьим-то прикосновением? Или учуяла запах чужака? Нет, это все мистика.
Небольшой клочок темной бумаги, который детектив всегда оставляла в щели между дверью и косяком, пропал. Это реальность.
Курок с тихим щелчком взведен. Шайль отодвигает сверток подошвой кроссовки, чтобы ненароком не раздавить.
Потребуется несколько вдохов, чтобы девушка решилась взяться за ручку. По-хорошему нужно обратиться в полицию, чтобы прислали поддержку. На улице как раз стоит кристальный передатчик, который недавно починили.
Но Шайль голодна. Она работала весь день, чтобы получить свой кусок мяса. И теперь ей легче подставиться под взрыв, пулю или огненное дыхание самого Бога, если такой вообще есть; чем отступить и отсрочить ужин.
Вопрос лишь в том, как детектив собирается поступить? Штурмом взять собственную квартиру, влетев в нее разъяренной фурией? Или же прокрасться, осторожно направляя дуло «Левиафана» в сторону возможных укрытий? Тот, кто знает Шайль, прекрасно понимает, как она поступит.
Нет, конечно же. Она не ворвется в свою квартиру. Это ее собственность, за ремонт которой ей же и платить.
Уверенный нажим на дверную ручку. Дверь безнадежно скрипит, радуясь возвращению хозяйки. Первым в квартиру заглядывает крупнокалиберный револьвер: его пасть готова рявкнуть смертельное слово. Следом — Шайль.
Кроссовки неслышно ступают по коридору. Мимо кухни — там пусто. Замирают возле ванной комнаты — дверь приоткрыта, внутри темно. Девушка бросает внимательный взгляд в сторону спален, но опасность пока не замечена. А за спиной ничего нельзя оставлять непроверенным.
Носком ткнув дверь в нижнюю часть, Шайль щурится, вглядываясь во мрак ванной. Вслушиваясь. Принюхиваясь. Гребаное ничего. Ни запаха, ни звука.
Быстро протянутая рука, дежурный щелчок выключателем — кристалл тускло загорается, но ванная пуста. Только душевая кабинка с призывно приоткрытой дверцей.
Шайль поворачивает голову. Все так же никого. Это ей не нравится. Напряжение нарастает, потому что рационально объяснить происходящее не получается. Пока что квартира выглядит как обычно…
Быстро шагает к собственной спальне. Там пусто. И на балконе никого не видно. В гостевой пусто.
— Да чтоб вас, — цедит Шайль, возвращаясь в коридор.
Ни единого следа взлома. Только отсутствующий клочок бумаги.
Быстро вернувшись ко входу в квартиру, девушка подхватывает сверток с мясом и наклоняется к полу.
Представить только: уставший детектив в ярко-красных кроссовках, в одной руке промасленная бумага, в другой большая пушка, готовая к пальбе. А глаза внимательно сканируют пол. Странноватая картина для этого дома, населенного старухами, неудачниками и двумя волколюдами.
Тщательный осмотр привел к выводу: клочка бумаги нет. Но почему? Куда он делся? Слишком маленький, чтобы его можно было просто так заметить. Чтобы вообще на него могли обратить внимание, когда открывают дверь. Даже Джуд не замечал его.
Шайль могла бы решить, что это своего рода предупреждение, но ведь квартиру вскрыли. Дверь открывали.
Девушка осматривает дверной замок. Внешне он выглядит неповрежденным, в него легко влезает ключ и исправно проворачивается. Значит, работал профессионал.
Детектив оглядывается. Может ли кто-то из соседей что-то знать? Нет. Квартира в полном порядке, никто в ней скорее всего не шумел. А раз нет шума — нет и подозрений.
Запах мяса донимает. Шайль со вздохом признает, что лучше сначала поужинать, а потом осмыслить происходящее. Собрать все в единую кучу за ночной чашкой кофе.
Дверь в квартиру закрывается за детективом. Замок тихо щелкает. Наступает тишина. Такая, какая бывает только возле логова хищника. Конечно, Шайль весьма миролюбива — с вечным «Левиафаном М-3» под мышкой, злобненьким оскалом почти-волчьей пасти и нехорошим блеском зеленых глаз. Очень миролюбива. Но когда она ест мясо… ее лучше не трогать.
Вновь эта вечерняя медитация над сырой пищей. Вновь этот взгляд, с каждым вдохом все более кровожадный. Как будто может быть иначе.
Хотя нет. Иначе может быть. Шайль думала иногда о том, чтобы отказаться от волколюдской диеты. Врачи говорили, что она может перейти на людскую еду. С трудом, но может. Наслаждаться рыбными супами, дрянной и переваренной лапшой из забегаловок и, конечно же, омлетами на завтрак. Ей даже могут провести операцию на зубах… вставив человеческие. Эти мысли пугали Шайль. Каждый раз, когда она ловила себя на них, внутри просыпалась смутная злость. Поддаться манящим предложениям врачей — означает окончательно расстаться со зверем внутри. А это ужасно.
К счастью, сегодня девушка не думала об этом. Скорее, наоборот. Глядя на сочное мясо, она вдруг подумала: «А что если бы я ела его больше?» Вряд ли это ключ к тому, чтобы открыть свою звериную форму. Но вдруг? Может, Шайль нужно больше мяса? Больше, чем выдают на день; больше, чем было на инициации в детстве, когда ее родители впервые попробовали пробудить в девочке зверя. Шайль ведь знает, что родилась волчонком, а потом, как и все волчата в выводке, превратилась в обычного младенца. Просто не смогла вернуться в родное обличье. Может, просто…
Дверь щелкнула. Как раз когда девушка впилась клыками в плоть, с чавканьем разрывая мышечные волокна, замок со звоном отперся.
Детектив замирает. Опускает еду на бумагу. Тянется скользкими пальцами к рукояти револьвера. Одно движение — «Левиафан» встретит гостя парой приветственных выстрелов. Но Шайль не торопится. Она чувствует знакомый запах. Перегар.
— Я дома!.. — пьяно сообщают со входа.
«Сообщают»? Нет, пожаловало не Его Королевское Высочество. И не отряд пьяных детективов, решивших поздравить Шайль с каким-нибудь идиотским праздником. Ни у кого нет ключа от дома, кроме…
— Джуд?
Это не вопрос, это утверждение. Шайль внимательно наблюдает из полумрака за неловкими движениями рокера. Сегодня волосы его не уложены, они висят редкими плетями, качаясь… впрочем, плевать. Совершенно плевать, как выглядит этот заносчивый человек. У него тоже не должно быть ключей. Шайль знает, что его комплект лежит сейчас в ящике стола, вместе с ручками, катающимися туда-сюда. Значит, самое время задать вопрос, детектив.
— Как ты сюда попал?
Джуд, с трудом выговаривая слова, сообщает:
— От меня, млять, ушел барабанщик! Ты понимаешь?! Он… ушел!
Нелепый жест руками, по всей видимости, должен сообщать о масштабах проблемы. Но Джуд не понимает, что вся его харизма и ловкость уничтожены убойной дозой алкоголя. Почему тогда смотрит с лицом победителя?
— Как ты сюда попал? — повторяет Шайль.
Ее рука, от которой разит мясом, все еще готова выхватить револьвер. Между куском мяса на столе и рукоятью пушки — короткий отрезок, и пальцы Шайль ровно посередине, замерли в воздухе, согнулись в неясном напряжении.
— У меня была копия ключа! — сообщает Джуд, заваливаясь в кухоньку и щелкая выключателем.
Магический кристалл под потолком заливается пунцом. Кухня озаряется тягучим красноватым светом, в лучах которого кусок мяса выглядит бесформенной игрушкой.
Рокер падает на стул, с грохотом ударяя его спинкой об стену. Достает из кармана пачку сигарет. Это не «Луна». «Забастовка». Перешел на подешевле?
— Счас нормальных барабанщиков не найти… — бормочет Джуд, прикуривая.
Его пальцы дрожат довольно сильно. Зрачки бесцельно блуждают. Лицевые мышцы подрагивают. Нервный тик. Все это Шайль отмечает, как и резкий запах.
— Но ничо! Я найду! Я и не такое находил…
Внезапное воодушевление, подхватившее Джуда на свой гребень, заставляет рокера улыбнуться. Он, видимо, слабо понимает, что происходит. Не видит потемневшие глаза Шайль, перепачканные в крови губы. Джуд ничего не замечает.
— Ты прикинь! Он жалуется, что я с концерта ему долю не дал… а я дал! Знаешь, сколько я этого придурка угощал?! Да он мне еще должен до сих пор… — рокер звучно икает.
К его легким как раз направлялся дым. Из-за икоты он застрял где-то посередине, и теперь надрывным кашлем просится обратно.
— Откуда у тебя ключ? — Шайль понимает, что она в странном трансе.
Девушка не первый год живет. Она знает, как понять, что мозги не в порядке. Ей, может, и было бы интересно послушать душещипательную историю про барабанщика, но… Сейчас Шайль придется не сладко. Поэтому она хватается за нить рациональности, пытаясь не забывать, что происходящее реально.
— Так я копию делал… — напоминает Джуд. — Если потеряю один, будет другой… Ты разве не делаешь копии?
Шайль не делает. Но это не важно.
— Ты приходил сегодня сюда?
Держаться. Вот, что нужно. Пока она еще может задавать вопросы — мозг держится. А пока он держится… может, зверь решится отступить?
— Тебя не было. Опять, — едко замечает Джуд, делая одну из последних затяжек.
Возможно, в своей жизни.
— Кто-нибудь… — Шайль вдруг замирает.
Что она только что хотела спросить? «Кто-нибудь знает, что ты здесь?» Девушка — детектив. Зачем она решила поинтересоваться тем, чем интересуются убийцы? Мозг ведь все еще на ее стороне, да?..
— А еще из-за этого козла мы отменили концерт. Ну, на следующей неделе. Прикинь, был такой сочный зал… В клубе! Светомузыка… народ… алкоголь…
Джуд зевает, одной рукой прикрывая провал рта, а другой — вдавливая окурок в столешницу.
Шайль поднимается. Идет к двери.
— Кто-нибудь знает, что ты здесь? — глухо спрашивает, удивляясь собственным словам.
Что ты хочешь сделать, детектив? Дверь заперта, ты в этом убеждаешься. Никто не выйдет из твоей квартиры, если ты не захочешь. Это то, что тебе было интересно?
— Не-а. А кто-то должен? — спрашивает Джуд, и голос его звучит в некотором отдалении.
Как минимум потому, что Шайль стоит, упираясь кулаками во входную дверь. Клочок бумаги нашелся. Он лежит на полке с обувью, куда обычно рокер ставит свои ботинки. Видимо, прилип к подошве и отпал с нее?
Шайль закрывает глаза. Разум не на ее стороне. Наоборот, он в сговоре с внутренним зверем. Если можно охотиться, почему бы не сделать это разумно?
Девушка опускает руки. Плечи расслабляются. Она идет назад, чувствуя, что шагать — легче и легче. Когда Шайль оказывается перед Джудом, тот протягивает к ней руку. Держит небольшой фотоснимок.
— Помнишь? — спрашивает парень.
Карточка помятая. Но на ней легко можно угадать Шайль и Джуда: девушка явно не в восторге, хмурится и отводит взгляд, поджимая губы, как обычно она делает перед любой камерой; а вот парень радостный, прижимается к щеке Шайль, зажмурив один глаз и вывалив язык.
— Это было самое идиотское свидание в твоей жизни, да? — пьяно смеется Джуд, отводя руку с фотоснимком и опуская взгляд на него. — Но было круто. Жаль, что я все проебал. И тебя, и барабанщика. И самого себя проебу, похоже…
Что-то щелкнуло в Шайль. Зверь отпрянул, отворачивая морду от чего-то неприятного. А человек… нет, девушка. Девушка моргнула, удивленно подавшись назад. Перед ней сидел Джуд. Тот Джуд, который был неплохим парнем до тех пор, пока его вялым репетициям не дали шанс на небольшой сцене. После этого Шайль и Джуд перестали спать. Видеться регулярно, распивать кофе на балконе, куря сигарету за сигаретой и посмеиваясь вместе над ежедневными новостями. Больше не было свиданий, не было «мы». Только «ты» и «я». Всего за несколько недель все стало скучным.
Несколько недель? Люди так быстро могут меняться?
— Иди в душ, — Шайль приходится выдавливать из себя слова. — Спишь в своей комнате. Больше никакого алкоголя. Приведи в порядок прическу. Брось затею с группой. Найди нормальную работу. Тогда разрешу остаться.
Джуд некоторое время молчит. Отупело смотрит в стену — будто уснул с открытыми глазами. Но вдруг кивает.
— Я знал, что ты это скажешь. Я не брошу свою группу. Просто пришел повидаться напоследок, — язык рокера все так же заплетается, но речь звучит осмысленно. — Это мой выбор. Нам было круто, но…
Шайль не слушает дальнейшее. Она поняла общую суть, и ей это, в общем-то, понравилось. Кажется, девушка только что чуть не совершила огромную ошибку. Разрешить остаться? Этому придурку, мечтающему играть рок на большой сцене в мире, который через год может развалиться? Да что там «может»! Развалится. Обязательно развалится.
Девушка берется за чайник. Тянется к банке кофе. Конечно же на ней не написано «La réussite». Слово гораздо проще: «Львов». И этот кофе вовсе не паршивый. На самом деле, ей хотелось пить больше, чем две чашки в день. Хоть и непонятно, каких таких львов потеряла компания. Но Шайль вряд ли заботили подобные вопросы. Ей просто хотелось выпить кружку теплого кофе с привкусом пепла и послушать тишину. Избавиться от боли в груди.
— Спасибо за все, — повторяет Джуд.
Раздается скрип стула. Шайль бросает взгляд через плечо и пелену слез. На столе — фотоснимок и одинокий ключ.
— Не прощаюсь навсегда. Но сюда больше не приду, — слабо улыбается рокер, потирая пластырь на лбу; туда еще недавно ударила ложка. — Пожелаешь удачи?
— Удачи. И с группой, и со всем остальным, — кивает Шайль, с трудом выжимая из себя слова.
Сейчас ее не заботит ни запах мяса, лежащего на столе, ни вонь перегара. Плита под чайником уже нагревается. Скоро кофе. Совсем скоро… Только бы не зарыдать.
Дверь тоскливо щелкает. Девушка делает шаг к столу, хватается за кусок мяса. В несколько больших укусов добивает ужин, стараясь не сосредотачиваться на вкусе и текущих по щекам слезах.
— Нужно найти нового квартиранта, — бормочет Шайль.
Она не облизала пальцы. Просто вытерла их о ближайшее полотенце и прислушалась к звукам из чайника.
***
Горячий кофе успокаивал разбушевавшиеся нервы. Девушка хвалила себя за то, что сдержалась. Соседский балкон пустовал. Небо молчаливо наблюдало за происходящим.
— Баста. Ба-а-аста, — бормочет Шайль, выдыхая сигаретный дым. Тыкает пальцем в небо. — Ты понимаешь? Хватит так смотреть!
У тверди нет глаз, но детектива не покидает ощущение того, что за ней наблюдают. Словно через стекло в допросной комнате. Стоит какой-то пронырливый коп, смотрит, скрываясь от ответного взгляда. Слова Жана упорно продолжают звенеть в голове.
— Что ты такое? Конечно же ты небо, чем ты еще можешь быть? — недовольно говорит Шайль.
Делает затяжку, запивает кофе.
— И нет за тобой ничего. Вот вообще ни-че-го. Ты просто небо. Мой старый приятель, который тверже любой железки. Да ты тверже яиц моего отца! Вот как!
Когда Шайль чувствует, что мозги немного не в порядке, она позволяет себе разговаривать с небом. В конце концов, не зря оно висит вот тут — на расстоянии накренившейся с перила кружки? Зачем оно еще нужно, кроме как выслушивать все безумные бредни?
— Я вообще не понимаю, как можно думать, что за тобой что-то есть! — возмущается девушка.
Напрасно возмущается. Небу, конечно, очень интересно это все слушать; но все знают, что за небом одного мира скрываются другие миры. Просто попасть в них можно только через Врата, наполненные Космосом. Это логично, так все устроено. Каждый мир заперт в небесном шарике, из которого есть выход в соседний. Как комнаты в квартире. Плоский земляной пол, статичные лампочки: солнце и луна. Потолок неба…
— Если бы за тобой что-то было, тебя можно было бы пробить! Разрушить! Понимаешь? — спрашивает Шайль, кидая окурок в почти пустую кружку. — А раз тебя нельзя разрушить, то за тобой ничего нет. Все просто.
Да, детектив. Все просто. Достаточно не задумываться. В топку всех ученых, философов и диванных экспертов! Все на самом деле взаправду просто. За небом нет бесконечного Космоса, который способен поглотить все живое. И за небом нет какого-то вселенского секрета, например, Бога. Небо — небо. Оно тверже любого металла и даже яиц твоего отца, детектив. Потому что это небо, и оно крутое.
Шайль отставляет кружку в сторону и вздыхает. Пора сосредоточиться на деле. Три волколюдские общины. Все три проводят регулярные встречи. Как раз после окончания третьей доли дня — это самое лучшее время для работников и бездельников, чтобы собраться и послушать ораторские бредни или просто пообсуждать что-то свое, волколюдское.
Если Шайль хочет сосредоточиться на деле Бибика, ей нужно взять отгул на работе. Заодно разберется с квартирантом и одеждой. Ее давно пора занести в ремонт. Пусть обзаведется новыми заплатками, раз уж не способна зарасти сама по себе, как это делает Шайль.
Детектив уходит с балкона, пресытившись компанией неба. Включает небольшую лампу на столе — тусклый магический свет бросается на стол, как нищий бросается на протянутую бумажку.
Ящик издает удар дерева об дерево, когда девушка резко дергает на себя. Хватает ручку, которая еще ни разу ничего не писала в своей жизни. Достает чистый лист бумаги. Рисует кружок. В нем пишет слово: «Бибик». Точно так же поступает с прочими делами, записывая, чтобы не забыть сделать все, что надо. Получившийся набор кривых кружков получился не таким уж и большим.
«Бибик», «Одежда», «Уборка», «Аренда», «Замки».
Шайль определенно хочет поменять замки. Если гребаный Джуд еще раз припрется невовремя, придется покончить с карьерой детектива и стать профессиональным преступником.
Девушка вздыхает, глядя на листок. Оставляет его на столе. Скидывает с себя кобуру, кидает удостоверение в ящик с ручками (теперь уже точно туда). Устало массирует глаза. Сдирает с лица пластыри, под которыми чуть запрелая, но здоровая кожа.
Сняв кроссовки со ступней, со вздохом удовольствия шевелит уставшими пальцами. Чувствует прохладу пола. Слабый сквозняк, скользнувший с балкона куда-то глубже в квартиру. Бредет в душ.
Надо отдохнуть на славу. У Шайль будет два выходных, и стоит набраться сил.