"Ну и где же их приняли? Нам эту Конституцю читали на политзанятиях, я уж слушал, слушал, а чтой-то насчет того, чтобы стрелять врагов народа не уловил..."
"Ничего, еще уловишь", - сухо отрезал дед.
"Это ты, отец, и в самом деле перегнул малость, - сказал дядя Витя. Сейчас другая линия - гуманизм".
Дед с трудом выдрался из-за стола, тетрадку, свернув ее трубкой, кое-как запихнул в карман галифе, накинул на плечи шинель и отворил дверь. "Гума-ани-зм! - передразнил он уже с порога. - Новая ли-ния! Понимала бы вошь в голове! Вы в партии-то без году неделя, чтобы меня линиям учить. У нас всегда гуманизм!" - отпечатал он и вышел.
"Во расходился!" - хохотнул дядя Коля.
"С ума стал съезжать, тяжко с ним, - пожаловалась тетя Нина. - Тут как-то Васька очки ему ненароком кокнул, так он нам всю плешь проел: в карцер его и все! Сам, кричит, буду дежурить! Да чтобы я родную кровь в карцер,- чуть не задохнулась она от возмущения, - как зэка какого-нибудь проклятого!.. Пет-тух старый!"
"В сарае он, что ли, задумал карцер учредить? Или в чулане?" - спросил дядя Витя.
"В сарае. Окно, говорит, заколочу досками...".
"Это он не со зла - без работы скучает... Вот и проекты оттого же пишет".
"А ну его к хренам собачьим, - дядя Коля потянулся к графину. - Давай-ка еще саданем... Ты мне вот что разобъясни, - продолжал он, опорожнив стакан. Ну вот ты кончишь свой институт на юриста этого, и что же?"
"Как что же?"
"Ну денег-то тебе, едри его под хвост, накинут или как?"
"Денег-то особенно не накинут, но...".
"Так на кой хрен, - перебил его дядя Коля, - мозги тогда сушить?"
"Ну, брат, сейчас в нашей системе без ромбика-то выше майора не прыгнешь".
"Тяжело, небось, и учиться, и работать-то?" - спросила тетя Нина.
"Да не сказать, чтоб очень. Профессора к нашему брату эмвэдэшнику с пониманием относятся - очень-то не жмут".
"А в Горький ты чего из Саранска перевелся? Езды ведь больше... Лучше учат там, что ли, или, может, кралю там себе завел?" - тетя Нина весело подмигнула.
"Стал бы я из-за крали в такую даль переться!.. А вот я как на сессию-то поеду, так в Горьком-то хоть колбаски вволю наемся да пивка попью. А в Саранске голяк!"
"У нас один, - дядя Коля икнул и уронил на пол вилку. - Что, стервец, удумал. Москвич называется! Со свиданья шел, мать у него была, так передача-то ему не положена, а он взял и колбасу эту к хрену привязал".
"Ну?" - спросил дядя Витя.
"А как же! Под ту колбаску мы в дежурке два пузыря раздавили. А стервеца в изолятор, потому как колбаса им законом запрещена".
"Это что! - как-то подвизгивая, захохотала тетя Нина. - Я вот вчера... Или когда? Да, кажись, вчера... Ну да, вчера... Ох, смеху-то!.. Верка у нас Шилова в изоляторе сидит. Оторва - я тебе дам! В том году за растрату пришла, тихоня такая, все плакала сперва да краснела, как матом кто пульнет, а теперь... Да, только сидит она всю неделю, и, как ни загляну к ней в камеру, все дым столбом. Ах ты, думаю, паскуда, где ж ты табак-то прячешь? А днем на работу их гоняют, с изолятора-то. Ну, с работы идут, я ее наголо раздела, все то перещупала - нет ничего, хоть убейся! Да... глядь, а у ей вроде как нитка свисает прямо с того места. Я ка-ак дерну! Ну вот словно сапог из болота выдернешь - чвак! - так оттудова пачка махры и выскочила!"
Чтобы не слышать их хохота, Олег зажал уши руками и затаился, больше всего боясь, как бы они не догадались, что он не спит.
"А ну, играй песню, Нинка!" - крикнул дядя Коля.
"Эх! - взвизгнула тетя Нина, и пол затрясся от ее топота:
Нас четыре, нас четыре.
Нас четыре на подбор:
Аферистка, чифиристка,
Ковырялка и кобел!*"
* "Ковырялка" и "кобел" - лесбиянки (лагерный сленг).
"Мимо тещинова дома, - заревел дядя Коля,
никогда так не пройду
Либо свистну, либо дерну,
Либо жопу покажу!"
"Ай ту-ту-ту-ту-ту-ту, - топала тетя Нина,
Приходи в субботу ту,
Буду париться нагая,
Покажу она какая!..
И-эх! Ну же, Витька, давай, твой черед!"
"Да я новых-то не знаю".
"Эх, ты, уче-еный! Ах ты, Витя-Витя-Витя, - снова задрожал пол,
На тебя не угодишь
То велика, то мала,
То лохмата, то гола!"
Олег тихонько соскользнул с печи, сунул ноги в сапоги и юркнул за дверь.
На крыльце, упершись палкой в землю, сидел дед. "А-а, - обернулся он к Олегу. - Черти полосатые, разбудили мальца. Топают, как лошади... А ты погуляй, погуляй - вроде распогоживается".
"Васька не приходил, дедушка?"
"Придет еще, куда он денется. Тоже неслух растет. Народ теперь все никудышный какой-то. Вот хоть бы и Зинка-почтарка. Сижу сейчас, а она мимо забора юбкой метет, я ей культурно: так, мол, и так, что же ты, милая, газеты-то через день на третий носишь? А она - фырк: "Надо, так сам сходи на почту!.." Страху никакого не стало, вот и расползается все по швам. Раньше-то они, по-нонешнему сказать, 45 рублей получали и как за почту-то свою держались - лишь бы не в колхоз! А теперь, ей 75 платят, и она же недовольна. Или возьми хоть моих. Вон огород-то, глянь - сорняку по пояс. И хоть бы что! Уродит хорошо, а нет, так и в магазине купим. Хозя-яева!.. Бывало, пойдешь к майору, поставишь ему бутылку, так он тебе этих зэков пригонит - они и огород вскопают, и дров на всю зиму напилют-наколют...".