— Это я уже понял. Насколько плохие?
— Мы с типографии уходим. Вот, насколько плохие…
— Почему?
— Пришлось уступить в неравной схватке.
— Объясни, на вас кто-то наехал?
— Наехал, — горько усмехнулся Сатчан. — Слово-то какое подходящее. Да, наехали, не та группа, что в прошлый раз, а более серьезная, из горкома, и у них поддержка в ЦК. Нам нечего им противопоставить.
— Понятно. А как они о вас узнали?
— Как-то узнали. Может, со сбытом где-то засветились.
— Или кто-то из самой типографии вас сдал, — задумчиво проговорил я. — Ты можешь мне рассказать, как, вообще, это происходит? Не пришёл же к вам человек из ЦК КПСС со словами: поворовали, дайте другим.
— Нет, конечно, — усмехнулся он. — Сначала проверка госпожнадзора. Привязались к старой проводке, останавливают работу производства. Деньги инспектор сразу брать отказался. А потом нашему директору дают неделю: собирай свои манатки и проваливай на все четыре стороны, а то по статье уволим или, вообще, халатность пришьём и под суд пойдёшь.
— Проводка, помнится, там никудышная была ещё со времён старого директора. Вы что, так и не навели с ней порядок?
— Да как-то руки всё не доходили…
— Понятно. Кто ж вас сдал? — задумчиво проговорил я.
— Это мы, конечно, постараемся выяснить, но сейчас другое важнее. Нужно порядок в бухгалтерии навести, чтоб комар носу не подточил. Никаких следов нашей деятельности не осталось. Тебе надо съездить и на месте все проверить.
— Я не поеду туда, — резко ответил я. — Ты мне можешь гарантировать, что вас слил не действующий сотрудник типографии? Не можешь. И зачем мне там светиться? Привозите документы, я проверю. А самое первое, что я сделал бы, это уничтожил бы все клише с названиями книг из левых тиражей. Пока ваш директор ещё на месте, пусть выносит их и расплавляет в специальной машине, где они заготовки делают для другой машины, которая металлические строки отливает. И отлитые страницы левых тиражей пусть тоже обязательно все переплавит. А бухгалтерия что? Только увеличенный расход бумаги, и то если её через бухгалтерию проводили, могли же и не проводить. А клише и строки из книг — это вещдоки! От них в первую очередь избавиться надо.
— Хорошо, сделаем, — сразу посерьёзнел Сатчан.
— Меня почему очень беспокоит вопрос, кто вас слил? — посмотрел я на него. — В свете других объектов. Не дотянулись бы конкуренты и до них. Вот на меховой фабрике мы от нападок предыдущей группировки отбились. Но что новым конкурентам стоит тот же пожнадзор натравить? Считаю, что вы недорабатываете. Теми объектами, которые вы к рукам прибираете, заниматься очень серьёзно надо. Оборудование менять. Рабочим благоприятные условия труда и отдыха создавать, зарплаты повышать. Ты что думаешь, они не понимают, что у них под носом происходит? Они всё видят и всё понимают. А чтоб они молчали и за своё рабочее место держались, в них тоже надо вкладываться. Причём разница в условиях работы до вас и с вами должна быть как небо и земля. Чтобы они дорожили вашим присутствием у них на производстве и боялись, что вы уйдёте и опять станет всё по-старому. Понимаешь? В таком случае, они сами крота в своих рядах вычислят и тихонько линчуют. И камвольная фабрика меня тревожит…
— Ну, ты наговорил, — усмехнулся Сатчан. — А с камвольной фабрикой что может случиться? Мы туда только зашли. Еще ничего сделать не успели.
— Фонды на оборудование выбили?
— Ну, практически, — кивнул он.
— Ну, вот. Уже лакомый кусочек. Конкурентам этим заниматься не надо будет. Придут на всё готовое.
— И что ты предлагаешь?
— Затаиться, пока вы разбираетесь, каким образом типография от вас ушла. Пусть на Яузе спокойно делают ремонт, монтируют очистные, оборудование новое заказывают и получают на выделенные фонды. Не отсвечивайте там, до поры, до времени, не привлекайте к объекту внимание. Место хорошее, там одна территория чего стоит. Эту фабрику стоило бы сохранить за собой.
— Думаешь, они не только про типографию знают? — напрягся Сатчан.
— Все может быть. Опиши мне подробнее, как все случилось в типографии, что теперь ее оставить приходится.
— Ну, как?.. Когда директор с проверяющими не смог договориться, он позвонил нам. Мы сами попытались решить, обычно на этом этапе все разногласия исчерпываются, но не в этот раз. Мы не смогли ничего сделать. Подключилось начальство, задействовав свои связи, оно выяснило, кто против нас играет и приняло решение отдать типографию и не связываться.
— Получается, они заходили в типографию, уже зная, что будут сносить действующего директора?
— Получается, что так.
— Значит, дело первостепенной важности все же найти, кто против вас играет, сливая информацию. Ну а пока что… Привозите документы и отчётность с типографии, посмотрю, что там к чему. Только хвоста не приведи ни в коем случае, когда будешь бумаги забирать из бухгалтерии. Попроси кого-то за тобой ехать на машине в отдалении, чтобы убедились, что никто за твоей машиной не следит. И только когда созвонитесь, и он подтвердит, что за тобой никто не ехал, выезжай ко мне.
Сатчан уехал. А я призадумался. Естественно, услышанное мне не могло понравиться. Похоже, что группировка Сатчана зарвалась, принявшись слишком сильно активничать. Не по рангу для молодых, в советских реалиях, пацанов. Это в двадцать первом веке тридцатилетний пацан-миллиардер никого не удивит. А сейчас все же у руля седые и заслуженные аксакалы… И, похоже, кто-то серьёзный заинтересовался чрезмерными успехами настолько зеленых «менеджеров теневой экономики».
Единственное, что меня радовало, так это то, что комсомольская группировка, с которой я так тесно завязался, проявила благоразумие, и не пошла в рубку со слишком сильным противником. Это очень хорошо, что мании величия у них нет. Мне ли не знать, как аудитору, сколь многих губило ошибочное представление о собственной крутизне.
Ну и была также надежда, что львы на шакалов не охотятся. Присваивают их добычу и отгоняют от нее, но не убивают. Лишний шум и всякий беспредел опасен и для тех, и для других, могут охотники прибежать с крупным калибром…
Но все это, конечно, теория. Когда я сам жил в СССР, то, в силу возраста и неопытности, вообще понятия не имел, как подобные дела делаются. Надеюсь, именно так, как я думаю…
*
Лубянка. Кабинет полковника Воронина.
Полковник только пришёл на службу, успел повесить китель на спинку кресла и закинуть фуражку на пустующую напольную вешалку, как начал звонить телефон.
— Началось в колхозе утро… — проворчал он и снял трубку: — Воронин.
— Приветствую, Павел Евгеньевич. Это Дорохов, помощник Вавилова.
— Доброе утро, Николай Максимович, — напрягся Воронин. Не каждый день ему звонит помощник заместителя председателя КГБ СССР. Последний раз это было, когда, без объяснения причин, велели Ивлева любить и жаловать и ничего для него не жалеть.
— Нужно найти вашего вундеркинда Ивлева. Принято решение воспользоваться его предложением по закупке акций иностранных компаний. Подготовьте список.
— Когда это надо? — забеспокоился полковник, вспомнив, как Румянцев ему докладывал, что в планах Ивлева сплошные поездки всё лето.
— Как всегда, Павел Евгеньевич.
— Я понял: вчера, — вздохнул полковник и, попрощавшись с Дороховым, тут же набрал Румянцева.
*
Москва. Кабинет второго секретаря Московского городского комитета КПСС.
— Итак, что мы имеем? — продолжил совещание второй секретарь горкома Захаров, солидный, уверенный в себе мужчина за пятьдесят. — Со слов начальника Пролетарского райотдела МВД Мещерякова, работники комитета ВЛКСМ его района проявляют подозрительную заинтересованность в работе его ведомства, в частности пожнадзора. Вы выяснили, о чём речь?
— Да, типография у них там под проверку попала, серьёзные нарушения выявлены, — доложил член партийной комиссии Майоров, неброский мужичок, про таких говорят: «взгляду не за что зацепиться». — И давай сразу деньги инспектору пихать!
— Что за типография?
— Да не бог весть что. Не в этом дело, Виктор Павлович, они совсем там уже оборзели, — раздражённо высказался начальник финансово-хозяйственного отдела Ганин, немолодой, седой мужчина. — В открытую вписываются за свои объекты.