Не мечтать, говоришь? А на кулачках, как, слабо?
Хочешь со мной на кулаках? Видишь же, что мне не встать. Чумазый!
Вижу. Так не сейчас, а когда поправишься. Дня через три.
Хорошо. Я раньше смогу тебя поставить на место — дня через два.
Через два — так, через два.
А пока я тобой не занялся, принеси мне вина и еды. Мяса, сыра.
Чего? Где я тебе их возьму?
Купи.
Купи? А на что?
Парень снова засунул руку под куртку и вытащил кошелек. Но левой рукой двигать не мог, поэтому развязать кошелек не смог.
Помоги. Развяжи.
Тим развязал кошелек, а виконт, засунув пальцы внутрь, через несколько секунд выудил оттуда серебряную монету.
На, держи. И быстро дуй за вином и едой, горло совсем пересохло.
А у тебя только такие?
Золото хочешь?
Нет. Пару медянок. Здесь с серебром опасно появляться. А далеко уходить опасно. Вдруг опять твои приятели появятся.
Кажется, там должно быть несколько медянок. Сдачу на постоялом дворе дали. Думал не брать, но заторопился и засунул в кошелек. Где же они? А, вот.
Виконт выудил из кошелька три медных монетки, которые перекочевали Тиму. Через полчаса он вернулся, неся в руках покупки. Несколько грязных морковок, пару луковиц, зеленые мелкие яблоки и кувшин с битым горлышком, в котором что-то плескалось.
Вот! Всего за медянку, две еще можно завтра потратить.
Что это?
Как что? Еда.
Ты надо мной, виконтом Ралльским, смеешься?
То виконт, то ближник. Сам не знаешь, кто ты, а что-то хочешь от меня. Чем тебе это не еда? Морковка грязная, но мы ее сейчас соломкой почистим.
Я же велел тебе купить вина и мяса с сыром.
За медянку? За три? И где я тебе это достану? Это же район нищих и бедняков.
Постоялый двор где-то здесь.
Ага, и что я там скажу: для благородного раненого пацана?
Виконт смутился.
Действительно, я не подумал. Но почему не мог купить того же хлеба? Здесь что хлеба нет?
А ты знаешь, нет. Не едят хлеб.
С каких пор хлеб стал дорогим? У меня в замке слуги ели хлеба сколько хотели. И управляющий говорил, что обходится дешево.
Хлеб надо выпечь, а разводить огонь в пригороде запрещено. Для этого патент надо иметь. А на него денег ни у кого нет. Местные вместо хлеба едят холодную болтушку-протирку. Я попробовал — такая гадость. А ведь я из чумазых.
Им лень печку, или что там у них для выпечки, поставить за пределами города?
Так нельзя же.
Кто запретил?
Не знаю, может, герцог. По меленвильским законам печь хлеб могут только мастера гильдии хлебопеков. А остальным нельзя. Хорошо, если только плетей получат за неповиновение.
Если ты наврал, желая оскорбить герцога — моего двоюродного деда, то тебя ждет хорошая порка. Но если это правда, то… я не понимаю… ничего не понимаю.
Вот еще, нужно мне тебе врать. Так ты родня герцогу? А чего же тогда тут? Он что не знает?
Не знает.
Тем временем, Тим очистил морковь от грязи, отшелушил луковицы и протянул покупки виконту, которого уже успел напоить водой из кувшина. Раненый отодвинул луковицы, а морковь, хоть и с кислым выражением лица, но есть стал. Тим вздохнул и принялся за лук. Отказался виконт и от яблок — те оказались слишком кислыми. А Тим съел их с удовольствием, вместе с сердцевиной. Для него такая еда была привычной.
За следующие два дня рана виконта затянулась, и тот уже мог легко передвигаться по сараю, разрабатывая левую руку. Тим почти все время проводил снаружи, отшугивая местных жителей, судя по всему, возжелавших заработать серебрянку. Ну, и конечно, ходил за едой, стараясь купить то, отчего виконт не отвернулся бы.
Разговаривали они мало, да и то это делал в основном Тим, а виконт просто молчал, то ли о чем-то думая, то ли просто не замечая чумазого. За эти два дня Тим успел простирнуть свою испачканную кровью одежду и даже высушить ее.
Совсем подлечился? Завтра уходишь? Только, ваша светлость, ищут тебя. До сих пор шныряют вокруг. Увидят парня в богатой одежде, да заляпанной кровью, вмиг схватят и отдадут наемникам за серебрянку.
Не так просто им будет схватить. Выломаю палку, да огрею чумазые спины.
Ну-ну. Может, и огреешь, а может, и тебя огреют оглоблей по спине.
Так что же мне вечно здесь сидеть?
Переодеться надо тебе.
Во что?
Вот в мою вторую одежду.