Разумные расы заселили Лумею, а дьяволов вновь изгнали. И взмолились боги, чтобы Део установил строгий порядок. Тяжко вдохнул Создатель, потому что потребовали от него ограничения свободной воли, и стал он думать, как поступить. И создал он ныне существующий порядок. Свобода воли сохранилась, но теперь для всех миров действовали нерушимые основные законы, преступить которые теперь не могли даже старшие боги. В остальном каждый был волен поступать, как ему вздумается в пределах своих возможностей.
На первом этаже стало так тихо, что копошащийся в уголке паук замер, потому что шелест лапок стал пугать его своей громкостью. Осторожно обходя трупы, компаньоны спустились вниз. Возле лестницы, широко раскинув руки, лицом вниз лежал мертвый любитель чужих чаров. Гарб пошевелил тело секирой и изрек:
— Он и при жизни-то был не очень симпатичным.
— А сейчас и вовсе чучело! — подхватил мысль Каввель, глядя на хищный оскал острых, как у акулы, зубов.
— Меня больше заботит, зачем этому хмырю болотному понадобился теряющий силу жезл, единственная польза от которого — сдерживать открытие порталов, — почесав подбородок, произнес Михель.
— Боюсь, мы уже не в силах это выяснить, — ответил ему Гарб. — Узнать бы хотя бы, какой породы этот индивидуум. Мне кажется, он назвал меня предателем не без причины, хотя я о ней даже не догадываюсь, и меня это угнетает.
Тело некроманта не принадлежало ни к одной известной на Лумее расе. С некоторой натяжкой в нем можно было бы признать потомка эльфов. Однако неприятные грубые черты лиц мертвых охранников полуорков выглядели на фоне некроманта красивыми, пропорциональными и мужественными. Гоблин заинтересовался татуировками на гладком черепе твари.
— Да это же… — задохнулся он от волнения. — Не может быть!
— Что? Где? — всполошились его спутники.
— Ну, вот же! — Гарб указал пальцем на несколько рун.
Остальные недоуменно посмотрели на загадочные символы. Лишь Бурбалке смутно вспомнились давние уроки по истории древних рас. Учитель показывал ему и второму ученику загадочные письмена, оставшиеся от древней цивилизации. Настолько древней, что даже эльфы не помнили, от кого эти знаки остались. Глядя на непонимающие лица коллег, Гарб объяснил:
— Это письменность последователей Быр-Хапуга! Было такое племя гоблинов, поклонявшихся этому древнему злому богу. Племя давным-давно было очень многочисленным и могущественным, но потом пришли эльфы и почти всех истребили. Я думал, их совсем не осталось.
— Что-то не похож он на гоблина, — усомнился Михель.
— Пошустрите у него по карманам и валим отсюда! Потом будете выяснять, че к чему! — прервал их Бурбалка, хотя волнение шамана передалось и ему.
В карманах убитого не нашлось ничего путного, кроме небольшого золотого медальона с изображением исполинского гоблина, который сорванным дубом гонял трех драконов. Глаза великана в буквальном смысле метали молнии, а из рук знакомо выглядывали костяные острия. Судя по картинке, исполин побеждал.
***
К тому моменту, как патруль городской стражи обнаружил последствия резни, учиненной шайкой полурослика, Гарб, Михель, Каввель и Бурбалка успели набить волшебную сумку провиантом, миновать городские ворота и пройти по Большому тракту половину дневного перехода.
Шли, не таясь, пока гоблин и минотавр не лишились своей маскировки. Произошло это быстро и совершенно неожиданно для Михеля, которого впопыхах забыли предупредить. К чести монаха, он почти ничем не выдал своего испуга от метаморфозы, произошедшей с его спутниками. Только первые полчаса человек наотрез отказывался слезать с верхушки придорожной березы, пока Каввель не пригрозил срубить ее секирой.
Стараясь не терять достоинства, Михель ловко спрыгнул на землю и повторно познакомился с компанией, которую настоятель назначил ему в спутники. Чтобы монаху было легче прийти в себя, в глубине леса подальше от дороги устроили привал. Парень сидел возле костра, негромко постукивал зубами о края походной железной кружки, и мысленно клял учителя, подложившего такую свинью. Гарб услужливо плеснул туда своей успокоительной настоечки, но она пока не дала нужного результата.
«Ибо вижу я, что суть их не так проста, как кажется тебе», — мысленно передразнил своего наставника монах.
Знал ведь старый мерзавец! Все знал, но прямо сказать не мог — это же изменить традициям пришлось бы! Убил бы! Так, глубокий вдох и выдох. Я спокоен.
Понемногу вдолбленные за время послушничества в голову мантры и шаманское средство стали действовать. Михель действительно успокоился. Гарб все это время находился рядом и сочувственно поглядывал на человека, помня свои чувства, когда он впервые увидел представителя другой враждебной расы — испуг, желание спрятаться или убить. Убить? Такая мысль раньше не приходила ему в голову насчет монаха. А что, если этот набившийся в друзья самец человека окажется таким, какими их изображают мамаши, пугающие людьми маленьких гоблинов? Кровожадным неразумным дикарем, готовым уничтожить любое разумное существо, потому что ему так захотелось, а не потому, что у другого разумного существа есть еда или золото? Нет, с ним надо держать ухо востро.
Каввель неподалеку занимался физическими упражнениями под чутким руководством Бурбалки, в котором проснулся талант тренера по физической подготовке. Для этого он вырвал с корнем небольшое прочное деревце, веревками привязал к нему с двух сторон по камню и принялся приседать с импровизированной штангой. Нагрузка на время заставила забыть про существование неприятного соседа, целиком поглощая внимание начинающего обретать былую форму самого страшного пирата Лунного моря.
Минотавр после превращения внезапно вспомнил, что он, вообще-то, не очень ладит с людьми, и теперь сдерживался, чтобы не напасть на непрошенного попутчика. Упражнения пока помогали, но иногда он все же бросал неприязненные взгляды в сторону костра. Зато все недоверие к Бурбалке словно испарилось. Тауросу сравнил живого человека с призраком и сделал однозначный выбор в пользу старого знакомого. Повадки и натуру духа он уже хотя бы успел изучить.
Кроме всего прочего, Каввель и Гарб со стыдом вспоминали, как они себя вели под действием зелья. Оба надеялись, что никто этот вопрос обсуждать не станет.
Бурбалка просто начал получать искреннее удовольствие от нахождения на Лумее и управлял тренировкой минотавра чисто механически, погрузившись в приятные мечты о времени, когда он сможет вернуть себе тело и зажить нормальной человеческой жизнью. У него был план, и монах удачно в него вписывался. Да и серьезной помехой он быть не мог, хотя и умел больно бить призрака даже на расстоянии.
В крайнем случае от него легко можно избавиться, просто стравив с остальными компаньонами. Они, вроде, стали не слишком дружелюбными с человеком, когда действие полиморфного зелья прошло. И вообще, Михель доказал свою полезность, продемонстрировав умение управляться с нежитью.
Наконец молодой человек встал, обратив на себя внимание. Все спутники собрались у костра, и монах заговорил:
— Друзья, простите мое поведение. Я всего лишь послушник и далек от уровня мудрости и спокойствия мастеров моего ордена. Когда учитель отправил меня с вами, я думал, что вы такие же люди, как и я. Потом я узрел ваше истинное обличье и испугался. Это недостойно послушника Старого ордена, но если вы позволите мне продолжить путь вместе с вами, я клянусь, что оставлю предрассудки и буду помогать вам изо всех сил в достижении вашей цели, если она служит добру и делу Вседержителя. Это мой долг.
— В друзья набиваешься? Не вижу причин, по которым я должен дружить с человеком, — нахмурился минотавр. — Людям доверять нельзя.
— Каввель, прояви, пожалуйста, немного снисходительности! — укоризненно покачал головой гоблин. — Он мне жизнь спас. Возможно, и тебе тоже. Я бы с этим колдуном не справился.
Тауросу вполголоса процедил сквозь зубы ругательство на кутарском, но больше ничего не сказал. Долг крови священен для его народа, и пират слишком хорошо об этом помнил. Только сдаваться тоже не спешил.
— Я понимаю, уважаемый минотавр, вашу точку зрения, но смиренно прошу избавиться от этого предубеждения, дабы не затруднять наше совместное путешествие, — мягко ответил Михель.
— Это самое, я типа не против, — встрял Бурбалка, получив удивленный и благодарный взгляд со стороны монаха за неожиданную поддержку.
Тауросу в свою очередь метнул на призрака такой красноречивый взгляд из-под нахмуренных бровей, что Бурбалка предпочел спрятаться за гоблина.
— Подумай еще раз, Гарб, — обратился минотавр к шаману. — Надеюсь на твое благоразумие.
— Ну, что же, принимая во внимание все вышеизложенные мнения, следует полагать, что это дело с доводами за и против, — с умным видом произнес ловец духов. — Необходимо учесть наш прошлый положительный опыт общения с Михелем, его бойцовские качества, а также то, что присутствие человека в команде может оказаться полезным для разведывательных целей…
— А-а-а! — не выдержал минотавр. — Короче! Что ты решил?
— Короче, я за то, чтобы принять Михеля к нам в коллектив с испытательным сроком.
***
Величайшим дарами Вседержителя человечеству, по мнению Михеля, помимо свободы воли являлись две вещи: любовь и дружба. С любовью парню до сих пор не везло, да и настоящих друзей тоже пока не встречалось. До тех пор, пока судьба не свела его с Гарбом. «Кто бы мог подумать, что можно сдружиться с гоблином?» — иногда спрашивал себя монах и усмехался. Не то чтобы дружба мгновенно вспыхнула между ними, но человек сразу почувствовал ее зарождение. И это несмотря на то, что рассказывают о длиннолапом народце.
«Гоблины мерзкие, уродливые, грязные, едят нечистоты и своих детей, роются в помойках. Они примитивные, трусливые, завистливые, готовые убить любого ради пары монет или просто из-за куска мяса».
Нескольких дней общения хватило, чтобы монах проникся к Гарбу нескрываемой симпатией. Михель в какой-то момент подумал, что даже если этот шаман являлся лучшим представителем своего племени, то наверняка самый обычный его соплеменник не заслуживает и десятой доли тех оскорблений, которыми гоблинов осыпают другие расы.
«Гарб просто замечательный», — мысленно раздавал комплименты человек. — «Умнейшее существо после великого мастера, конечно. Хотя, мастер скорее мудрый, а не умный, а Гарб именно умный. А еще он добрый, хотя старается это скрыть, почему-то считая доброту недостатком».
Ди Лёве впечатлило, как трогательно гоблин старается держаться с ним рядом и ни на шаг не отходит. Михель даже поначалу заподозрил, что Гарб не доверяет ему. Через пару дней пути человек со свойственной ему прямотой решил разрубить узел сомнений.
— Признайся, ты следишь за мной?
— Ну, э-э-э, я… — проблеял, застигнутый врасплох гоблин.
— Вижу, что следишь, — мягко улыбнулся монах.
Гоблину ничего не оставалось, как признать очевидное.
— Стало легче? — спросил Михель, глядя в глаза собеседнику.
Гарб пару секунд помолчал, оценивая свои чувства и кивнул.
— Вот и я не люблю такое, — парень вытянул вперед обе руки ладонями вниз, демонстрируя открытость.
Шаман заметил на них множество давно заживших рубцов. Некоторые из них были достаточно крупными, словно их оставил какой-то инструмент.
— Тебя пытали? — в ужасе спросил гоблин, испытывая почти животный страх перед болью.
Скользнув взглядом по лицу человека, он заметил еще больше шрамов и зажмурился, живо себе представив мучения, через которые пришлось пройти бедняге.
— Нет, — с печальной улыбкой покачал головой монах. — Часть из них результат тренировок. Другие остались от сражений. А вот эти два, — указал он на лицо, — память от женушки. До того, как я принял послушничество.
— Что это за тренировки такие жесткие? — посмел разлепить веки гобхат.
— Меня учили сохранять спокойствие и терпеть боль в любой ситуации, — пояснил человек. — Это Путь любого боевого монаха Старого ордена. Настоятель говорил, что у меня особый дар, который раскроется позже, поэтому спуску мне не давал. Хочешь, я тебя тоже чему-нибудь научу? Мне кажется, нам еще долго путешествовать вместе. Поняв Путь, ты поймешь и меня, и тогда ты не станешь меня ни в чем подозревать.
Гарб поежился, представив себя с таким же количеством отметин на теле.
— Будет больно? — робко спросил, все равно сгорая от любопытства.
Духи его такому точно бы никогда не научили.
— Не надо больно, — протестующее мотнул головой Михель. — Мантра для успокоения и дыхательная гимнастика — тоже часть Пути.
— Это хорошо, — гоблин тоже улыбнулся.
Так Михель начал учить шамана Пути.
С минотавром отношения поначалу складывались хуже. «Жалкий человечишка!» и «Все люди — предатели» — все, что Михель слышал от пирата за неделю.
Помог случай. Во время очередного привала Бурбалка натаскал валежника. Призраку нравилось носить большие и тяжелые предметы, но без рубки для костра они не годились. Тауросу нехотя взялся за секиру, не желая применять грозное оружие для таких приземленных целей.
— Могу я, — предложил монах, видя терзания гиганта.
— Чем это? — ухмыльнулся пират, презрительно глядя на безоружного недомерка.
— Руками, — сказал Михель.
— Врешь! — не поверил минотавр.
Вместо ответа человек взял ближайшую к нему ветку толщиной в руку, положил ее рядом с собой одним концом на землю, а другим на камень, и с шумным выдохом обрушил на нее правую ладонь. С громким хрустом древесина переломилась в месте удара. Тауросу посмотрел на человека куда уважительнее.
— А с виду хлипкий, — похлопал он монаха по плечу, от чего тот едва не покатился в сторону. — Меня так научишь?
— Попробую, — кивнул Михель, пряча улыбку.
Из всех компаньонов только призрак оставлял у человека неисчезающее чувство тревоги. Он вечно висел в воздухе где-нибудь неподалеку и наблюдал. Монах это чувствал и нервничал. Глаз у Бурбалки не было видно, но ощущение, что он следит, выжидая удобный момент, чтобы сделать какую-нибудь пакость, не проходило.
«Надо выяснить, что с ним не так. Почему-то мне кажется, что этот Бурбалка совсем не такой простачок, какого из себя строит», — подумал ди Лёве в первый же день.
***
Узнай Бурбалка, в чем его подозревает монах, он бы поначалу рассмеялся, а потом серьезно задумался. И в самом деле, дух косил под дурачка из осторожности, чтобы случайно не выдать план по возвращению себе тела. Самый простой вариант — вселиться в кого-нибудь с магическими способностями — теперь недоступен. Возможность ускользнула в тот момент, когда призрак распрощался с Шеолом. Рискнуть открыть портал обратно он не смел. Кое-что из знаний Каввеля, однако, должно было пригодиться Бурбалке на Лумее. Это бы не сработало в шеольном мире, но в мире материальном могло оказаться вполне достижимым. Замысел был сложен и требовал предельной точности исполнения.
Для начала нужно накопить плотность. Дух впитывал энергию, откуда только можно: из костра, из воздуха, из земли и воды — все эти источники оказались легкодоступны, но не давали полного исцеления его недуга. Каввель говорил, чтобы окончательно вылечиться, нужно впитать все виды энергии. Соединив вместе все базовые стихии, как кирпичики, можно начать строить свое тело заново. В теории это должно напоминать ускоренное заклинание регенерации. На практике, как заявил минотавр, не получится: никто не способен впитать все сразу. Якобы, можно пользоваться только двумя-тремя источниками одновременно.
«Наивный простофиля!» — подумал тогда Бурбалка. — «Типа, сам так никогда не делал, так ни у кого не выйдет. Ну да, живые из плоти и крови так не могут. А я-то дух!»
На Лумее призрак успел вобрать в себя огонь, воду, воздух и землю. Темная же энергия ему досталась с поглощенной тенью еще в Умбре. Он потерял неуязвимость, зато теперь готов к окончательному превращению. Осталось найти мощный источник Дэ.
Михель как нельзя лучше вписался в план. Бурбалка сразу увидел, насколько сильным проводником энергии Создателя может служить этот немного застенчивый монах. Есть, правда, один недостаток: энергии нужно много, и его одного может не хватить. Должен помочь шаман.
Насчет резервов гоблина можно не сомневаться. В крайнем случае всегда можно уговорить Гарба пошить себе новый магический кафтанчик, чтобы запасов Дэ хватило. А вот как оценить силы монаха? По идее, божественная мощь безгранична, но выдержит ли такой поток силы передатчик? К тому же обоих еще нужно уговорить на участие в ритуале восстановления. Согласится ли Михель, и где взять другого более сговорчивого монаха в случае отказа?
Самое неприятное во всей истории — доноры могут не пережить трансформации духа в человека. Бурбалка испытывал смешанные чувства по этому поводу. Он не был уверен, что сможет спокойно жить, если Гарб из-за него умрет.
***
Следующей ночью шаману приснился вещий сон. Гарб вдруг очнулся посреди огромной пещеры, сжимая в лапах, словно реликвию, недавно найденный жезл. Все чувства как будто сошли с ума и усилились, одновременно обрушиваясь на маленького гоблина какофонией шорохов незримых пещерных обитателей и загадочной вереницей запахов.
— Такое бывает от грибного отвара, но я его точно не пил, — сказал шаман сам себе. — Да и не похоже тут на Шеол.
Ловец духов не поверил, что это не сон, аккуратно ущипнул себя и еле сдержал проклятие. Больно, однако. Темные своды хоть и терялись где-то вдалеке над головой, но все равно давили невообразимой мрачностью. Неподалеку с разведенными в стороны лапами в цепях висела прекраснейшая из самок. От Нее исходило божественное сияние, разгоняющее мрачный сумрак вокруг. Свечение при этом оставалось приятным для зрения несмотря на запредельную яркость. Один неосторожный взгляд, и глаза отвести в сторону уже не получилось. Слишком красиво, чересчур притягательно.
— Кто ты? — робко спросил Гарб, непроизвольно делая шаг в сторону прекрасной незнакомки, только сейчас замечая, насколько она крупнее него.
— Подойди ближе, дитя, — слабым, но привыкшим повелевать глубоким низким голосом приказала самка. — Ты знаешь кто я?
— Нет, — помотал головой гоблин, — но рискну предположить, что воплощение какой-то богини.
Он все еще не до конца осознавал, перед кем оказался.
— Какой-то?! — на секунду голос великанши даже окреп от смеси удивления и возмущения, но она тут же вынужденно перешла на хриплый шепот. — Я Бирканитра, дитя. Я создала ваш неблагодарный народ!
Дернувшееся в цепях тело бессильно обмякло, свесив голову вниз, и шаман бухнулся на колени перед аватаром божества.
— Молю, прости недостойного! — возопил несчастный гоблин, расстроенный своим невежеством и поведением.
Из глаз богини на каменный пол пещеры упало две слезинки, тут же обернувшиеся полупрозрачными камушками. Гарб машинально подобрал их и положил в карман. Биканитра снова подняла голову и затуманенным взором наткнулась на жезл.
— Ты нашел… Бир? Я знала, что это когда-нибудь случится!
В желтых глазах богини блеснула надежда.
— Что я нашел? — пробормотал озадаченный шаман.
— Знай же, что отныне ты мой жрец! — с жаром сказала Бирканитра. — Я вижу, что ты не знаешь правды. Услышь же ее от своей Праматери. Многие тысячи лет назад на Лумее никто не жил. Здесь не было ни богов, ни смертных. Мы открыли этот мир своим детям в надежде, что тут все смогут мирно жить в любви и согласии. С превеликим удивлением мы поняли, что богам почти не под силу менять здесь реальность своей волей, и это вселяло надежду.
Богиня умолкла, то ли отдыхая от монолога, то ли собираясь с мыслями.
— Великое переселение шло через Шеол. Единственный доступный портал на Лумею вел в ее подземелья. Богам порталы ни к чему, но для наших смертных детей был доступен только этот путь. Эльфы, гномы и дворфы успели перейти первыми, а на остальных напали. Мы, гоблины, прикрывали тылы, пока другие расы безопасно уходили в новый мир. В подземный мир Лумеи мы вошли последними после вмешательства Део.
Бирканитра тяжело вздохнула, переводя дух. Столь длительный разговор, похоже, давался ей нелегко.
— Я хотела убедиться, что все до единого попали на поверхность, и замыкала колонну. Стоило последнему гобхату миновать туннель, ведущий к поверхности, как я получила подлый удар сзади. Мой отвратительный брат Быр-Хапуг, которого я долго терпела, все-таки выждал удобный момент, чтобы предать меня. От удара я потеряла сознание, а очнулась уже здесь. Веками я томилась в этой пещере, и только он иногда являлся, чтобы поиздеваться надо мной. От него я узнала, что мое имя втоптано в грязь, а моих адептов становится все меньше и меньше. Если их не останется совсем, я умру. Помоги мне, сын мой! Неси своим собратьям свет с моим именем на устах! А когда ты преуспеешь, я наберу достаточно сил, чтобы разорвать оковы, сдерживающие меня. И тогда… Тогда я отомщу. Жезл, который ты нашел во время своих странствий. Найди три таких же, объедини их в единое целое и принеси сюда. Они помогут мне освободиться. Иди же, возлюбленное дитя мое, не подведи меня!