Темные не иначе есть порождение злых духов и скверны.
Из разговора в Льонасе
Да что они вообще о себе возомнили?
Темные эльфы о светлых
Оживление необычных экспонатов прошло без сучка и задоринки. Прикосновение намоленного посоха теперь легко стряхивало с застывших фигур оцепенение. Три легких касания — три живых существа вместо мертвого мрамора. Спасенные компаньоны наперебой принялись благодарить за избавление из каменного плена. Досталось и Антонио на орехи за самовольную отлучку в опасное место.
— Есть вопрос, — прервал их излияния монах. — Этих оживлять будем?
Гарб посмотрел на группу каменных эльфов и с сомнением покачал головой.
— Они тут уже больше года стоят. Надо ли?
— Они все же живые, — настоял Михель. — Можно хотя бы попробовать.
Гоблин дотронулся посохом до одной из статуй. Камень осыпался, обнажая темную, почти синюшную кожу, неестественно белые волосы, заостренные черты лица и мантию мага, расшитую звездами. Протянутая к витрине рука бессильно опустилась, но тут же вскинулась, выпуская смертельное заклинание. Магия отразилась от витрины и вернулась к автору, обратив его в кучку пепла.
— Вот и поговорили, — огорчился Михель. — Давай следующего.
Посох коснулся второй статуи. Оживший темный эльф встрепенулся, дико завращал глазами и бросился бежать, не обращая внимания на крики компаньонов, предостерегающие об опасности. В соседнем зале остроухий столкнулся с древним доспехом и упал. Из открывшегося в потолке люка на несчастного обрушился поток какой-то зеленой жижи. Предсмертный крик бедняги звоном отозвался в голове каждого из друзей.
— Может, их после оживления сразу по голове бить? — предложил Каввель.
— Кости черепа тонкие, можно не рассчитать, — ответил Гарб, — но идея хорошая. Буду на них следом паралич накладывать.
Посох прошелся по третьему экспонату. Едва подопытный сделал первый вдох, шаман сковал его заклинанием. Светлый эльф рухнул на каменный пол и посмотрел на своих спасителей — взгляд у него был совершенно безумный.
— Пьер, — сказал он.
— Гарб, — представился шаман.
— Пьер! — повторил эльф. — Пьер, пьер, пьер, пьер…
— По-моему, это не его имя, — усомнился Аггрх. — Пьер на их языке означает камень. Похоже, он бредит.
— Он свихнулся, пока торчал тут каменным болваном, — робко подал голос Бурбалка. — Я тут пробыл час, не больше, и то чуть крыша не поехала.
— Ценное замечание, — прокомментировал Гарб. — Последнего оживлять будем или смилостивимся?
— Надо попытаться, — не сдался Михель.
— Будь по-твоему, — сказал гоблин и оживил четвертую статую.
Этот темный эльф несколько отличался от своих собратьев троу: наряд и экипировка выдавали в нем представителя одной из древнейших профессий — барда. На кожаном ремне у него с плеча свисала лютня. Она печально тренькнула, упав вместе с хозяином.
Распластавшись на полу после наложения паралича, троу не стал причитать. Напротив, его слегка косящие красные глаза принялись с интересом рассматривать странную компанию, а рот при этом не издал ни звука.
— Ты в порядке? — спросил его Михель.
— В настоящий момент испытываю легкий дискомфорт от общения с вами, а так мне немногим лучше, чем в качестве каменной статуи. Теперь я хотя бы могу говорить, как рыбы перед обедом.
— Прошу прощения за паралич, но это вынужденная мера, чтобы мы могли убедиться в вашей нормальности, — сказал Гарб.
— Вы всерьез считаете, что в этом безумном мире кто-то может считаться нормальным? Я, например, законченный псих.
— Э-э-э, — смутился шаман.
— Все барды немного сумасшедшие, — пояснил Аггрх.
Лежащий на полу эльф издал безумный смешок и, насладившись реакцией компаньонов, подтвердил слова орка.
— Истинная правда. Мое естественное безумие уберегло меня от полной потери разума. Мне повезло в отличие от бедняги Вельбуэна, который сейчас что-то бормочет про свой ненаглядный камень. Лично мне этот булыжник порядком опротивел, пока я тут год стоял и пялился на него. И это притом, что я сюда шел, чтобы написать про него балладу! Вы, конечно, скажете, что я мог бы придумать балладу, пока был заперт в мраморе. А я вам на это отвечу: черта с два! Я больше не горю желанием развлекать публику пением, как дятел белку. По крайней мере, пока, но балладу так и быть напишу. Они мне для себя нужны. Так меня освободят от этого проклятого паралича, или вы меня оживили, чтобы поиздеваться?
Гоблин снял чары, и троу поднялся на ноги.
— Позвольте представиться! — сказал он, отряхиваясь от пыли потертый коричневый камзол и проверяя, цела ли лютня. — Меня зовут Адинук Хельвиафин, хоть я и не слишком жалую свое родовое прозвище, — бард, алхимик, изгой.
— Значит, свой в доску, — подмигнул остальным Аггрх. — Мы тут все такие отщепенцы.
После краткого знакомства троу попытался набиться компании в попутчики.
— Мы бы, может, и взяли тебя с собой, Адинук, но мы выполняем важную миссию, — тактично попытался отвадить его Гарб.
— Пфф, — фыркнул бард. — Все на свете заняты миссиями той или иной степени важности, но это не мешает мне путешествовать то с одними бродягами, то с другими.
— Мы не уверены, можно ли доверять кому-то из народа троу, — высказался минотавр.
— А, предрассудки, — понимающе улыбнулся Адинук. — Тогда вам нужно было убить меня сразу, как свирепая гадюка убивает зайца, а то ведь по обычаям моего народа я могу вас отравить на привале или всадить в спину кривой нож, смазанный ядом чешуйчатого скорпиона или пещерной многоножки.
— Давайте его оставим, он смешной, — предложил орк.
— А давайте, — согласился Михель. — Вы же взяли меня, а этот эльф ничуть не хуже. К тому же чует мое сердце, что он не предаст.
— Ты давно записался в провидцы? — поинтересовался Бурбалка. — Я просто к тому, что если ты ошибаешься…
Гарб склонил голову набок. Он понимал, что все ждут именно его решения.
— Ладно, пошли с нами, но учти, что мы идем в Льонас, — сказал Гарб.
— Город заносчивых, самодовольных, спесивых и задиристых светлых эльфов? Мне все равно, где именно меня не любят. Может быть, я даже соизволю им спеть, если они будут докучать мне своей ненавистью слишком сильно, — легко, но многословно согласился Адинук.
— А что делать с твоим приятелем? — спросил Михель.
— Он не мой приятель. Я пришел сюда в одиночестве, — ответил троу.
— Но ты же назвал его по имени! — попытался уличить барда во лжи Каввель.
Троу хитро прищурился.
— Э, нет. Ты вот знаешь, как зовут владыку Серебряного Чертога?
— Миримон, вроде, — ответил минотавр.
— Вот, ты знаешь его имя, но разве он твой приятель? — сделал невинные глаза Адинук.
Получилось плохо из-за яркого красного цвета радужки.
— Ладно, расскажу. Я тут первый очутился. Троу потом пришли, но я слышал их разговоры, пока стоял каменный. Этот вообще лусид. Пришел после темных. Следил, наверное, за ними. Я сразу понял, что он псих похлеще меня. Разговаривал сам с собой в третьем лице, все время упоминал свое имя и повторял что-то про его прелесть.
Троу умел убеждать.
— Все, сдаюсь, — поднял руки тауросу.
— Так что с ним все-таки делать будем? — обратился ко всей компании монах.
— Если у вас не хватит здравого смысла и сострадания его прирезать, можете просто оставить тут, — посоветовал бард. — Он очухается от паралича, прилипнет к своему ненаглядному камушку и снова станет мраморным. Не пропадет, короче, как прошлогодние яблоки в желудке медведя.
— Я думаю, надо его все-таки вывести наружу, может к нему сознание вернется, — сказал Михель.
Сомнения разрешил сам сумасшедший. Пока вокруг его персоны шли дебаты, он потихоньку начал шевелиться, а потом в самом разгаре спора вскочил и потянулся к витрине. Адинук сделал театральный жест в сторону новой каменной статуи, как бы говоря «Вуаля!». Гарб посчитал такой поворот событий перстом судьбы и решил не перечить.
***
Процесс возвращения из хранилища занял больше времени, чем вторжение в него. Во-первых, у Гарба прибавилось ведомых, а во-вторых, Адинук нагло наплевал на инстинкт самосохранения. Троу напихал в карманы золота, ловко увернувшись от всех пакостей, коих в сокровищнице было предостаточно. Захватил он с собой и прекрасный длинный лук из тисового дерева с полным колчаном стрел, и меч с ножнами. Клинок стоил темному большого куска уха и моментального насмешливого сравнения с Каввелем со стороны языкастого Аггрха. Троу, впрочем, даже был польщен и сказал, что они теперь с минотавром похожи, как братья. Минотавр поморщился, но промолчал: последние месяцы научили его терпимости и некоторой снисходительности.
На выходе из святилища эльф остановился, пошевелил здоровым ухом и позвал:
— Милена! Выходи, негодница! Я знаю, что ты здесь!
Из темной глубины лестничного провала выползла огромная паучья туша — действие заклинания уже прошло — и несмело, словно не веря своему счастью, подползла к Адинуку и потерлась о его ноги. Бард ласково потрепал паучиху по голове.
— Знакомьтесь, это Милена, моя любимица! — сказал он, обращаясь к спутникам. — Детка, да ты, кажется, подросла!
— Мы знакомы, — сухо произнес Аггрх. — Оно что, пойдет с нами?
— Миленочка очень послушная девочка, — ответил троу, — но, если вас не устраивают ее размеры, мы что-нибудь придумаем.
С этими словами темный эльф открыл холщовую заплечную сумку и поманил паучиху. Милена подползла поближе к котомке, подобрала лапы и прыгнула. В полете она резко уменьшилась, так что в момент приземления ее размеры не превосходили птицеяда. Паучиха залезла в котомку, а та отправилась за спину. Гарб с Каввелем понятливо переглянулись, а Бурбалка показал большой палец. Михель поджал губы, но ничего не стал говорить.
— Все? Трогаться можем? — улыбнулся Адинук.
— Угу, — пробормотал орк, не сводя глаз с сумки. — Если эта твоя любимица захочет оттуда вылезти, пусть пеняет на себя.
— Конечно, сударь! Иначе и быть не может, — беззаботно согласился с ним бард.
***
Обратный путь до Льонаса прошел с теми же мерами предосторожности, что и путь к храму. Разговаривали мало — все, кроме барда. Адинук трещал без умолку, вызывая у орка приступы раздражительности. Аггрх уже был совсем не рад, что предложил взять темного эльфа с собой. Его речь, пестрящая странными сравнениями, вызывала головную боль.
Из непрерывного монолога троу компаньоны узнали множество ценных сведений о кулинарных пристрастиях обитателей подземного мира, о видах пыток, применяемых к изменникам, устном народном творчестве черных гномов, повадках и брачных играх пауков. Бурбалка с Каввелем забились на спор, иссякнет ли этот поток красноречия до города или нет. Антонио спор проиграл и получил от минотавра пять щелбанов, четыре из которых прошли сквозь лоб проигравшего.
Гарб переживал, каково будет темному эльфу среди светлых, но Адинук бесстрашно вошел в ворота и прошелся по центральной улице, широко расправив плечи и щурясь от яркого полуденного солнца. Горожане пялились ему в спину и провожали барда тревожными перешептываниями. Впрочем, стоило троу обернуться, как они поспешно отводили взгляды, всерьез опасаясь сглаза.
— Ну что, господа, — сказал Аггрх, когда компаньоны подошли к Академии. — Я так понимаю, пришло время прощаться.
— Почему это? — не понял Каввель.
— Наш уговор соблюден, я вам больше не нужен, а значит, мне пора вас покинуть.
— Ах, вот оно что, — огорчился гоблин. — Может, останешься? Не скажу за всех, но я к тебе привык, и ты хороший собеседник.
— Нет, моя судьба быть вечным скитальцем, а вас я буду стеснять.
— Так ведь и у нас нет дома! — возразил Антонио.
Орк смерил человека взглядом и снизошел до ответа.
— У вас есть цель в жизни, а у меня ее нет.
— Как это нет? — возмутился Гарб. — А кто собирался искать убийцу сына?
— Я и один справлюсь, а вас ждет своя великая миссия.
— Давай, пусть наша миссия станет твоей, — предложил Каввель.
— Думаете, я всерьез смогу посвятить себя собиранию какого-то посоха, чтобы пробудить им какую-то богиню, гоблинскую к тому же?
У Аггрха начало заканчиваться терпение. Он просто собирался расстаться культурно, а такие уговоры не входили в его планы. Ему действительно нравилась эта компания. У людей он был рабом. Среди орков всегда оставался человеческим выкормышем. Здесь же бывший гладиатор не чувствовал себя чужим. Тем обиднее оказалось получить такое заманчивое предложение, потому что он уже принял решение уйти и менять его не собирался.
— А что тебе помешает? — неожиданно подмигнул ему троу, до этого молча стоявший поодаль и делавший вид, что разговор его не касается.
— Ты-то что понимаешь, седовласка? Лезут тут всякие, — нахмурился орк.
Эльф и так уже давно не вызывал у него симпатии, а если он еще и с советами приставать будет…
— Больше, чем ты можешь себе вообразить! — резко ответил Адинук.
Не ожидавший такого отпора Аггрх промолчал.
— Говорят тебе, начнешь поклоняться забытой богине — получишь плюшку… или плюшкой — это уж как повезет.
— Он сумасшедший, — опрометчиво махнул на него рукой орк.
Успевший подойти ближе троу перехватил руку и легким движением уронил Аггрха на мостовую. Михель по-новому взглянул на безумного барда, оценив чистоту проведенного приема и узнав школу своего ордена. Видать, эльфа знатно помотало по белу свету.
Орк вскочил и, бешено вращая глазами, бросился на Адинука. Троу изящно ушел от захвата, и зеленокожий оказался на газоне возле одного из домов. Каввель сунулся было разнимать драчунов, но Михель остановил его, предоставив им выяснять отношения один на один. Аггрх падал еще трижды, прежде чем выхватил меч. Темный эльф и не подумал достать из ножен свой, ловко уворачиваясь от ударов и изредка бросая едкие замечания по поводу танцевальных навыков оппонента. В конце концов Аггрх выдохся, бессильно опустился на траву и горестно понурил голову.
— Послушай теперь меня, — нравоучительным тоном сказал троу.
В его интонациях появились новые нотки, невольно заставляющие как минимум обратить внимание на произносимые слова.
— Сотню лет назад я, как и ты, отчаянно нуждался в вере. Я устал от злобы богов моего народа и сбежал в поисках смысла существования. Мне довелось скитаться в разных местах, и я многое понял. Вера жизненна необходима таким, как мы, чтобы выжить. Я свою нашел и был вознагражден. А ты?
— Я верю в Одноглазого, — устало отозвался Аггрх. — Пытаюсь верить.
Его ярость ушла, оставив в душе полное опустошение. Орк взглянул на себя со стороны и устыдился: проиграть схватку безоружному троу при свете дня! Троу же боятся открытых пространств и солнечного света! После такого задумаешься о смысле жизни.
— В верховного бога орочьего пантеона, — усмехнулся троу. — Это такой вечно злой и вечно обиженный на остальных богов за какие-то прошлые дела? Поговаривают, что Триединый ему как-то знатно навалял и как раз тогда глаз-то и выбил. Вот он вас на наш род и пытается все время натравить. А к тебе твой Одноглазый добр? Добр ли он вообще к кому-нибудь?
— Он награждает сильных и прогоняет слабых, — глухо ответил орк.
Аггрх и раньше думал о своей вере, но всегда считал, что все уже давно предопределено, и изменить заведенный порядок нельзя. Сейчас он с ужасом понял: ведь действительно, в орочьем пантеоне нет ни одного доброго или хотя бы мирно настроенного бога.
— Но на самом деле он ведь тебе не нравится?
— Не нравится.
— Так становись защитником Бирканитры! Будешь ее первым чемпионом — защитником и ревнителем веры.
— Я орк, а она гоблинская богиня.
— Ты расист что ли? Так с этого надо было начинать! Тогда сиди и скули дальше, что у тебя нет цели и тебе суждены вечные скитания в одиночестве. Я, например, поклоняюсь Хьялти Златобородому.
— Это же бог дворфов! — изумился Аггрх.
— О, да! — подтвердил троу. — Он так удивился, что у него есть почитатели не из их числа, что наделил меня своей силой, ловкостью и мудростью. Хорошо хоть бородой не наделил. За это ему отдельная благодарность. Только представьте меня с бородой!
Понять, лжет Адинук насчет мудрости, бредит или говорит правду, было невозможно. Аггрх, однако, предпочел поверить ему на слово — свежие синяки от падений были слишком веским аргументом.
— Хорошо, убедил. И что мне нужно делать? Принести клятву верности?
— Ничего особенного. Просто продолжай помогать гоблину. Ну что, мир?
— Мир, — не слишком охотно согласился орк под одобрительные возгласы друзей.
Помирившаяся компания проследовала к гномьему крылу, чтобы встретиться с Маусом. Адинуку попытались намекнуть, что предстоящий разговор слишком секретный для его ушей, но доставучий троу не ведал чувства такта и тут же разъяснил, почему его присутствие необходимо. Складывалось впечатление, будто темнокожий бард всерьез считает себя нянькой, а в качестве подопечных рассматривает весь отряд. Впрочем, его доводы убедили Гарба: Адинук был прекрасно осведомлен о том, кто такие хапуги, и обещал поделиться своими знаниями с остальными.
***
Гном принял друзей у себя в кабинете и с нетерпением принялся расспрашивать о результатах экспедиции, подозрительно косясь на темного эльфа. Гарб рассказал про поиски третьей части посоха и неожиданную находку. Пока гоблин описывал сокровищницу, глаза Мауса алчно заблестели, и не потухли даже, когда гоблин нарочно преувеличил силу ловушек.
— Это ничего, — еле слышно прошептал профессор. — Главное, камень достать.
— Эльфам пока ничего не говорите, — уже громче добавил он и обратился к Адинуку. — Так значит, темные еще забредают на поверхность?
— И, как всегда, строят козни, — поклонился троу.
— А вы уверены в своем новом друге? — спросил гном, повернувшись к гоблину.
— Мы уверены, — поспешно сказал Гарб, боясь осложнений на почве расового недопонимания.
— Как можно быть уверенным в том, что завтра будет солнце, а не дождь? — ухмыльнулся Адинук.
Маус странно на него посмотрел, но промолчал.
— Ладно, шутки в сторону, — посерьезнел эльф. — Путем несложных умозаключений я понял, что вы, ребята, серьезно влипли.
— Что же заставляет вас так думать, любезный троу? — холодно поинтересовался Маус.
— На самом деле, меня сложно заставить что-то сделать против моей воли, но это ненужные подробности. Хапуги — ваша проблема. На нашем языке они называются инс-огглин — хитрые враги. Светлые могут сколько угодно тешить себя мыслью, будто им удалось избавиться от этого племени. На самом деле после разрушения своей основной цитадели, выжившие просто перебрались под землю и до поры до времени наружу не высовывались. В Подземье к моменту их появления сложилось хрупкое равновесие между различными королевствами троу и черных гномов. Появление чужаков встретили прохладно, мягко говоря. Однако инс-огглины оказались вовсе не легкой добычей, как все думали поначалу. Где обманом и хитростью, а где лестью и подкупом, они нашли себе союзников, стравив подземных жителей между собой. Это вылилось в многолетнее противостояние.
Адинук остановился перевести дыхание, а затем затараторил дальше.
— Когда дым сражений рассеялся, оказалось, что хапуги захватили достаточно территорий, чтобы считаться ровней остальным народам. Снова установилось равновесие, нарушаемое только мелкими приграничными стычками. Потом начали пропадать наши женщины. У троу женщины занимают главенствующее положение в Домах. Ну, вы же знаете, наверное, что мы так называем династии матрон с дочерьми и подданными? Так вот, между матерями и дочерями идет постоянная борьба за первенство, поэтому поначалу никто не стал беспокоиться — Подземье опасный мир, там все время кто-то пропадает. Когда мы поняли, в чем дело, было уже поздно. Хапуги однажды опытным путем выяснили, что могут скрещиваться с эльфами. Вам, пожалуй, не стоит знать подробностей.
— Мы, кажется, в курсе, — шепнул Гарб.
— Воровать эльфиек с поверхности у них получалось плохо, поэтому они переключились на наших женщин, — кивнул эльф. — В итоге теперь нам придется иметь дело с новой расой. Полутроу или полугоблины — значения это не имеет. Важно то, что получившиеся твари стократ злобнее самого злобного троу, при этом они куда более искусные маги. Особенно хороши они в некромантии, как сороки в воровстве блестящих предметов.
Рассказ Адинука не стал откровением для присутствующих — кое-что о происхождении и повадках хапугов они уже знали. Частично из собственного опыта, частично из «показаний» Моротара.
— Спасибо, за исторический экскурс, но я не уловил сути, — прервал рассказчика Маус.
— Суть в том, что их разведка наверняка уже доложила повелителю о ваших находках. Хапуги — прирожденные шпионы, так что в этом я не сомневаюсь. Сейчас я готов руку дать на отсечение, что к стенам города движется целая армия. Когда инс-огглины чего-то хотят, они это обычно получают.
— Льонас взять невозможно, — уверенно сказал Маус. — К тому же мы всегда можем попросить наших коллег включить «Сбивающий», и армия врага просто помрет от голода в лесу.
— Посмотрим, — коротко ответил троу.