Она не думала, что это будет ТАК тяжело.
Ступени из кровавого мрамора, словно лестница на эшафот — пусть казнь сегодня предстоит и не ей. В рогатых чашах пляшут языки зеленого пламени, но Елена не чувствует жара — напротив по ее спине стекает холодный пот и все тело морозит лютая стужа, похуже метелей заметающих пустоши Северного Тульхейма. Впрочем, возможно, это лишь игра воображения, вызванная ледяным презрением в глазах застывших у стен послушниц и жриц. Даже те, на кого она еще несколько дней назад могла положиться как на саму себя, — Мартильда, Лайга, Кмера, вся «Доминация» сейчас смотрит на нее с брезгливой жалостью — и что самое паскудное, Лена понимает, что вполне заслужила ее. Да она виновата — но не могла поступить иначе.
Слабая. Трусливая. Недостойная.
Эти и еще более хлесткие оскорбления она читает в обращенных на нее взглядах — и они режут не хуже лезвий клинков, причиняя почти физическую боль. Последние ступени даются особенно трудно, когда она подходит к месту своего позора — черному алтарю у ног исполинской статуи. Словно отражение ликов Триморфы вокруг алтаря стоят три жрицы — и печаль во взгляде Кайры ранит даже больше, чем холодное равнодушие Саломеи, злорадство Лактении и откровенное презрение в глазах сестер.
Отверженная.
Из небольшой двери за статуей, пригнувшись, чтобы не задеть головой косяк возникает Истязатель. Почти три метра слепой злобы и ярости, с кожей цвета сырого мяса и огромными мускулами. Клыкастая пасть скалится в похотливой улыбке и багряные глаза жадно рассматривают опускающуюся на четвереньки Лену. Когтистая лапа срывает с одеяние и тут же чешуйчатыми кольцами свивается живая плеть. Кнут взлетает над послушницей и она с трудом сдерживается, чтобы не зажмуриться — не стоит усугублять свой позор новым, не менее тяжким.
Плеть со свистом ложится меж ее лопаток, оставляя багровый рубец, сочащийся кровью. Удар следует за ударом — красные полосы сливаются в причудливый узор и алые капли влажно поблескивают в свете зеленого пламени. Соленый фонтанчик взрывается в ее рту, но Лена даже не чувствует боли в прокушенной губе — столь незначительной она кажется в сравнении с нечеловеческой мукой гуляющей по всему телу. Каждый удар почти вбивает ее в пол, пригибает к ногам уродливого палача — и унижение заставляет ее страдать еще сильнее, чем сама боль.
Мягкотелая. Ничтожная. Жалкая.
Эти слова звучат в ее сознании с каждым новым ударом, вбивающим чувство новой вины. У Лены уже нет сил встать — и она лежит, чувствуя, как тело терзает живая плеть. Змеиный яд растекается по жилам, словно жидкий огонь, сжигающий ее изнутри. Но вот слышен звон гонга — и экзекуция прекращается. Лена поднимет голову, но на ее лице нет облегчения — тягостное предчувствие говорит, что главная пытка впереди.
Великан с плеткой отходит во мрак и жрицы расступаются пропуская к алтарю две невысокие фигуры. Одна, закутана в черное с головы до ног, но под бархатным одеянием угадываются соблазнительные очертания женского тела. Вторая фигурка — тщедушная, белокожая, кажущаяся еще более хрупкой из-за своей наготы. Расширенные от ужаса глаза Звенко смотрят на хозяйку с отчаянной надеждой и Лена, позабыв на минуту про боль, пытается произнести слова утешения. Однако новый удар плети сбивает ее с ног, заставляя поперхнуться кровью, загоняющей еще не произнесенные слова обратно в глотку. Лена падает, но еще успевает увидеть, как гаснет надежда в обращенных на нее глазах, сменяясь слепой покорностью судьбе.
Спутница Звенко, — Лена узнала ее сразу, несмотря на надвинутый на лицо капюшон, — подводит раба к алтарю, хватая за волосы и заставляя задрать голову. В вознесшейся руке блеснула сталь — и лезвие ножа перечеркивает покорно подставленное горло. С жутким предсмертным хрипом Звенко падает, корчась в предсмертных судорогах, но она с чувством неизбывной вины ловит гаснущий взгляд, полный немого укора. Капюшон падает с головы Икарии и она, с поистине адским торжеством, смотрят в искаженное бессильной злобой лицо соперницы.
Кайра так и не вышла к бывшей подопечной — после окончания церемонии лоркнийка исчезла где-то в недрах Монастыря. Саломея смотрела на Лену как на пустое место, а былые соратницы сторонились ее словно прокаженной — разве что в глазах у Найды мелькало что-то похожее на грусть. Впрочем, вскоре Лену избавили от этих укоризненных взглядов: прямо с алтаря ее отвели в один из местных лазаретов, где жрицы Ламии смазали ее истерзанное тело целебными мазями и оставили на ночь.
Утром, когда раны от кнута почти зажили, Лену обрядили в платье небогатой горожанки и передали Стражницам. Лена надеялась увидеть Амолу, но чернокожая жрица так и не появилась — как не было ее и во время церемонии. Стражницы отвели попаданку к тем самым воротам, которыми она некогда явилась в Монастырь. Угрюмая женщина с бритой наголо головой, сунула ей в руку небольшую сумочку и молча указала на дорогу, спускавшуюся к Никтополю. Спустя миг ворота захлопнулись и Лена осталась одна на дороге. Черное Солнце только вставало из-за западных гор и землю еще окутывала тьма — впрочем, за время жизни в этом мире глаза Лены уже привыкли к вечному полумраку. Позади нее высилась громада Монастыря — давящая масса кромешного мрака, лишь кое-где прерываемого мерцающими огоньками в окнах. Лена отвернулась, и зашагала вниз по склону, не в силах больше смотреть — только сейчас она осознала, сколь значимое место в ее жизни заняло это строение. Сейчас этот, столь насыщенный событиями, отрезок ее жизни был «с мясом» вырван из сердца, оставив щемящую боль.
Лишь спустя время она успокоилась настолько, что могла мыслить более-менее здраво. Остановившись и присев на первый попавшийся камень, Лена ознакомилась с содержимым выданной ей сумки. Особой щедрости Монастырь не проявил, но все же совсем с пустыми руками ее не выбросили: краюха черного хлеба, несколько кусков вяленого мяса, небольшая фляга и пригоршня серебряных монет. Лена откупорила флягу — в ней оказалось вино, пусть и не из лучших, но вполне приличное. Сейчас, когда ее немного отпустило от переживаний, Лена почувствовала, как она оголодала. Залпом осушив флягу и закусив нехитрой снедью, она несколько успокоилась, обретя что-то вроде плана. Пересчитала деньги: немного, но хватит на место на торговом судне, отправляющемся в Сарлонию. Конечно, есть риск, что ее снова попытаются взять в рабство, а то и что похуже, но, как-никак, знания, полученные в Монастыре, остались при ней, так что Лена надеялась, что ей удастся произвести должное впечатление на здешних морячков. Ну, а там уже своим ходом добраться до Топи, где Лена рассчитывала, с помощью все тех же умений, найти Курганье и снова попытаться вернуться в родной мир. За время обучения в Монастыре, она почти уже забыла о прошлом, захваченная множеством впечатлений. Но раз уж этот мир ее отторгает, Лене не остается ничего иного, кроме как в очередной раз попытаться вернуться домой. Зыбкая надежда, прямо скажем, но ничего лучше все равно не придумывалось.
Странное дуновение ветерка отвлекло ее от невеселых раздумий: Лена внезапно поняла, что она уже не одна на дороге.
— Так торопишься наспокинуть? — послышался за ее спиной знакомый язвительный голос, — погоди, красотка, кое-кто давно жаждет встречи с тобой.
Не веря своим ушам, Лена обернулась, но увидеть собеседника уже не успела: перед ее глазами внезапно сгустился кромешный мрак. Не успела она произнести заклятие, развевающее шар тьмы, как что-то с силой ударило ее по голове, перед глазами словно полыхнула яркая вспышка и Лена потеряла сознание.