Все хищники в западне ведут себя схоже и Кэт не стала исключением. С громким мяуканьем, временами переходящим в злобное рычание, огромная кошка мерила шагами свое узилище. Она редко принимала человеческий облик: в животном обличье как-то меньше осознавалась ее предстоящая участь. Все существо молодого, полного сил, зверя отказывалось смиряться с неизбежной смертью: в любом обличье Кэт мучительно искала пути побега или хотя бы мести обидчикам.
Искала — и не находила.
Темницы Дэкиени располагались в самой толще скалы, на которой стоял замок: бывшие некогда естественными пещерами, позже они были расширены и расчищеныкнязьями Бората. Вдоль узких коридоров тянулись входы в камеры, закрытые железными решетками. Кое-где на стенах чадили тусклые, то и дело гаснувшие факелы, редко проверявшиеся молчаливыми тюремщиками. Впрочем, Кэт, с ее кошачьим зрением, света особо и не требовалось — она прекрасно видела в темноте и увиденное помогло ей осознать, что выбраться отсюда, мягко говоря, непросто. Ее собственная камера находилась в самом конце коридора, оснащенная особо крепкими решетками. Имелись тут и иные узники: время от времени, дальше по коридору Кэт слышала чьи-то стоны, плач и проклятия. Доносились до нее и иные, еще более жуткие, звуки, об источнике которых она предпочитала не думать.
Напротив нее находилась всего одна камера — с такими же крепкими решетками. За ними Кэт разглядела некую фигуру, скорчившуюся у стены. Все попытки Кэт как-то привлечь внимание этого узника оказались напрасными и вскоре кошкодевушка оставила это занятие, вновь сосредоточившись на возможности побега. Увы, бесполезно, — ее прутья, прочные сами по себе, были, похоже, еще и заговорены. Что для Кэт, практически не владеющей магией, являлось почти непреодолимым препятствием.
В какой-то момент сверху послышались голоса, затем звуки шагов и по стенам коридоров заплясало пламя множества факелов. Кэт, уже привыкшая к здешнему освещению, отпрянула в самый темный угол, пряча глаза от сильного света.
— Ну и как тебе здесь, моя киска?
Перед ней стояла Марозия — супруга князя сменила парадное платье на куртку из тонко выделанной кожи, замшевые штаны для верховой езды, туго обтягивающие широкие бедра и высокие сапоги до колен. В руках она вертела тонкий хлыст, которым погоняют лошадей. За спиной княгини стояло с десяток вооруженных мужчин с факелами.
— Ну, что молчишь?! — Марозия, нахмурившись, стегнула хлыстом решетку, — кошка откусила себе язык?
Черной молнией взметнулась гибкая тень и когтистая лапа, проникнув сквозь прутья решетки, махнула по воздуху, пытаясь вцепиться в лицо боратской княгини. Марозия сама не успевала отшатнуться — ее спас воин, в последний миг оттащивший женщину в сторону. Но, спасая свою госпожу, стражник не сумел уберечься сам, невольно подставив щеку, которую тут же располосовал удар когтистой лапы. В следующий миг Кэт отпрянула в угол, злобно шипя и уклоняясь от длинных копий, которыми стражники тыкали сквозь прутья.
— Оставить! — скомандовала Марозия, быстро придя в себя, — какая шустрая киска.
— А ты дура! — фыркнула Кэт, принимая получеловеческий облик, — если не поняла с первого раза. Может, отпустишь своих мальчиков погулять, чтобы девочки познакомились поближе? Я ведь видела наверху, как ты пялилась на меня.
Кэт по-кошачьи гибко выгнула спину, вскинув хвост и выпятив зад, открывая на всеобщее обозрение пушистые прелести. Обернулась через плечо, подмигнув Марозии, потом высунула язык, лизнув воздух.
— Нравится? — игриво спросила Кэт, — никогда не лизала киску киске?
— Скоро ты будешь так красоваться перед збураторами, — процедила Марозия, явно задетая поведением кошкодевки, — может, они оценят.
— Они да, а вот ты — нет, — рассмеялась Кэт, — не твоя, вот и бесишься. Чего вообще явилась — напомнить, что меня ждет? Так я уже знаю. Страшнее, чем то, что я видела наверху, у тебя уже не получится.
— С чего ты взяла, что я пришла к тебе? — сказала Марозия и, повернувшись к своим людям, приказала, — откройте камеру!
Один из ее спутников подошел к камере напротив Кэт и начал возиться с замком. Наконец, что-то лязгнуло и дверь со скрипом отворилась. Марозия зашла внутрь, на ходу копаясь в небольшой сумке на поясе. Пленник, проснувшись от лязга засовов, поднял голову, заслоняя глаза от света факелов, и вдруг резко отшатнулся.
— Привет дорогой, — голос Марозии буквально сочился медом, — скучал по мне?
— Когда же вы, наконец, прикончите меня? — послышался невероятно усталый голос, — тебе не надоело мучить меня, проклятое отродье.
Камеру огласил звук пощечины.
— Это за отродье, — голос Марозии звучал все также безмятежно, — где твои манеры, дорогой? Сегодня тебя не будут пытать. Всего лишь немного крови.
Она кивнула стражникам и те, заученным движением, прижали узника к полу. Марозия, усевшись рядом, достала тонкий ланцет и небольшой серебряный кувшинчик. Умело вскрыв мужчине вену, она подставила под алую струю изящный сосуд. Когда кувшин наполнился, Марозия достала из сумки полоску чистой ткани и наложила на руку пленнику тугой жгут. Наклонилась и, преодолев сопротивление невольно шарахнувшегося мужчины, подарила ему долгий поцелуй.
— Не бойся, — с неподдельной нежностью сказала она, оторвавшись от губ мужчины, — скоро все закончится, — она бросила быстрый взгляд на Кэт, — как и для тебя. Самое время вам познакомиться — ведь вы встретите свою судьбу вместе.
Злобно расхохотавшись, Марозия вышла из камеры. Вслед за ней ушли и стражники, забрав с собой факелы. Узник же, поднявшись на ноги, подошел к решетке и уставился ей вслед с бессильной ненавистью во взгляде.
— Эй, — окликнула его Кэт, внимательно следившая за этой сценой, — эй, ты кто такой? Почему эта сука зовет тебя «дорогой».
Мужчина поднял голову и Кэт невольно отшатнулась, раскрыв рот от удивления. Лицо узника оказалось донельзя знакомым — также как и обильная растительность, пусть грязная и всколоченная, а не ухоженная, как та, что она видела раньше. И все же сходство было поразительным — вплоть до длинных ногтей и острых зубов пленника.
— А ты кто? — настороженно спросил он.
— Та, кого они собираются убить вместе с тобой, — нетерпеливо ответила Кэт, — не слышал разве? Так кто же ты?
— Я Влайку, князь Бората, — неохотно ответил узник и невольно отшатнулся при виде широко распахнутых глаз Кэт, мерцавших в темноте, словно два зеленых огня.
— Тогда кто же сидит на троне наверху? — удивленно воскликнула Кэт. Лицо «настоящего князя» исказилось дикой злобой.
— Отродье, которому я сам дал жизнь, — сплюнул он, — мерзкая тварь, что забрала у меня замок, жену, имя, титул, внешность — а скоро заберет еще и жизнь.
С детства Влайку Дэкиени считал себя обделенным судьбой. Когда ему было пять лет, умерла его мать, а еще через семь лет — старший брат, оставив подростка наедине с суровым, ядовитым на язык отцом, не особо любившим своего единственного наследника. Неудивительно, что Влайку с нетерпением ждал смерти родителя, чтобы занять престол Бората. Глубокой ночью, перед алтарем Крылатого Пса, Влайку истово молился, чтобы Гласиа-Лаболас как можно скорей прибрал в Лимб старого князя. И архонт услышал его молитвы — когда Влайку исполнилось семнадцать лет, во время охоты отцовский конь оступился на горной тропе и рухнул в пропасть вместе с всадником. И хотя тело удалось найти, оно оказалось столь изуродовано, что никак не могло быть помещено в фамильную усыпальницу. Что Влайку только порадовало — ему вовсе не улыбалась перспектива, что старик и дальше будет обитать рядом. Останки были сожжены, пепел Влайку самолично развеял со стен замка, после чего поспешил вступить в полноправное владение княжеством Борат.
Но после того как отшумели торжества по поводу его вокняжения, Влайку с грустью осознал, что реальность оказалась далекой от его мечтаний. Ему досталось самое бедное из Дракийских княжеств, с растраченной еще отцом казной, оставившего кучу долгов ростовщикам Торговишце. Богатые и родовитые бояре соседней Дракии, несмотря на более низкий титул, смотрели на захудалого князька с плохо скрываемым пренебрежением. Да что там дракийцы — даже вожди горных кланов, в своих укрепленных твердынях, не выказывали должного уважения «мальчишке в короне». Власть ускользала из его рук — обнаглевшие вассалы все чаще сговаривались с расплодившимся в горах бандами, а то и сами возглавляли их, разбойничая по всему Борату. Все наглее вела себя и горная нечисть, особенно после того, как оползень, разрушивший могильник давно пресекшегося рода, ослабил и охранные чары, высвободив из гробниц сотни мороев. Загнать их обратно Влайку не мог и вампиры разбрелись по горам, внося еще большую сумятицу в творившийся хаос.
Все изменилось, когда полтора года назад в замок явился Дирканей.
— Он из Озаренных — рассказывал Влайку, — слышала, может, о слепых отшельниках, посвятивших себя Вельзевулу? Они отдают свои глаза на съедение опарышам, чтобы обрести особую силу. В Борате ведь, не в пример, другим Дракийским Княжествам, Властелина Мух чтят больше, чем остальных Семерых — ведь Гласеа-Лаболас из свиты Вельзевула, а не Астарота, как Гомори и Лерайе.
Влайку, отчаявшийся навести порядок самолично, охотно взял сильного колдуна себе на службу. И не прогадал: Дирканей вновь наложил чары на разоренный могильник, загнав мороев обратно в их склепы. Приструнил он и прочую нечисть, а внезапная смерть парочки особо наглых вождей кланов, сбила спесь и с остальных вассалов, теперь относившихся к князю со всем должным почтением.
Тогда же Дирканей и подал идею, что круто изменила всю жизнь Влайку.
— Даже моя сила имеет пределы, — сказал отшельник, — и я не могу сотворить груду золота из ничего. Но я могут создать помощника, что позволит тебе озолотиться!
— И что же это за помощник! — с горящими от жадности глазами спросил Влайку.
— Я призову его, — сказал Дирканей, — если ты позволишь мне войти в вашу усыпальницу
Тогда Влайку впервые заподозрил неладное — слишком уж большой могла стать плата за допуск к родовым склепам постороннего колдуна. Однако жадность и жажда власти пересилила — и Влайку отдал Дирканею фамильную книгу мертвых. Жрец удалился в родовые катакомбы в пещерах Куркурэша — самой высокой горы Бората, — и провел там семь дней и семь ночей. На восьмой день Дирканей объявился на пороге спальни Влайку, держа в руках, что-то похожее на куриное яйцо.
— И что? — недоуменно спросил Влайку.
— Носи его под мышкой три дня, — сказал Дирканей, — и вскоре получишь обещанное.
Вновь смутные подозрения мелькнули в голове Влайку: обрывки недобрых преданий, рассказывающих о чем-то похожем. Однако он все еще верил Дирканею и потому послушно выполнил его совет. Три дня и три ночи князь Бората бережно вынашивал яйцо, стараясь не раздавить его. Все это время ему пришлось соблюдать множество странных, а порой и прямо нелепых запретов, изрядно его раздражавших. Наконец, на четвертую ночь Влайку проснулся от того, что что-то мокрое и живое отчаянно копошилось у него под мышкой, стараясь выползти наружу. Молодой князь ошалело вскочил с постели, со смесью страха и брезгливости, смотря на диковинную тварь, что лежала на кровати в лужице воды, издавая мерзкие звуки.
— Ты должен кормить его своей кровью, — сказал Дирканей, когда Влайку вызвал его к себе, — и вскоре змок отблагодарит тебя.
Влайку зашел слишком далеко, чтобы остановиться сейчас — несколько дней он выкармливал тварь собственной кровью — и маленькое чудовище росло и крепло. Вскоре оно могло само выбираться из комнаты и свободно летать в поисках пищи. Сначала змок пожирал всякую мелкую живность, потом скот, а под конец — и людей. Все это тварь старалась делать подальше от замка и поэтому оставалась почти незамеченной — мало ли почему пропадают люди в Кардопских горах?
Все окупилось когда, однажды утром, Влайку проснулся и увидел на полу перед кроватью гору золотых монет.
— Я же говорил, — сказал Дирканей, — и это только начало.
Тогда он не соврал: крылатая тварь, — к тому времени научившаяся менять и обличье и размеры, — приносила в замок все больше золота, серебра и драгоценных камней. Добывала она и иные трофеи — кувшины с изысканными винами, дорогие ткани, редкие пряности и изысканные восточные сладости. Вскоре Влайку узнал о грабежах караванов, и он, наконец, сообразил, откуда берется богатство. Но к тому времени он настолько привык к красивой жизни, что не пошевелил и пальцем, чтобы прекратить все это. Кто бы догадался, что трехглавый змей, повелевающий ветром и градом, связан с князем Бората? Кто мог представить, что разошедшаяся в горах нечисть, — морои, стриги, приколичи, — направляется тварью, свившей гнездо в замке Дэкиени.
В скором времени змок раскрылся еще с одной стороны — пожалуй, самой приятной для молодого князя. Крылатый змей и раньше приносил пленниц, — девушек и женщин, — для любовных утех. Однако забавы с плачущими пленницами, скоро наскучили Влайку — ему, не злому по природе, претило брать женщин силой. Он поделился своими мыслями с Дирканеем и впервые увидел на губах безглазого отшельника слабую улыбку.
— Не волнуйся, князь, — сказал он, — этой ночью все будет иначе.
В ту же ночь, войдя в спальню, Влайку недоуменно вскинул брови — перед ним, на расстеленной кровати, лежала самая красивая девушка, которую он когда-либо видел. Золотые волосы разметались по ложу, алые губы маняще приоткрылись, а округлые формы, казалось, не имели ни малейшего изъяна.
— А…а ты кто? — глупо произнес Влайку, не сводя взгляд с обнаженной красавицы.
— Разве это важно? — соблазнительно улыбнулась ночная гостья. Изящно встав с ложа, она потянулась к завязкам штанов князя, похотливо смотря на него снизу вверх. В следующий миг мужская гордость Влайку оказалась в кольце умелых губ и он сразу забыл обо всех подозрениях. Эта ночь оказалась поистине незабываемой — лишь наутро Влайку, утомившийся от любовных утех, наконец, заснул, а когда проснулся — прекрасной незнакомки уже не было, а на подушке лежала горсть крупных самоцветов.
— Так и есть, — кивнул Дирканей, когда Влайку поделился с ним впечатлениями, — змок может быть лучшей женщиной для любого мужчины и лучшим мужчиной для любой женщины. Или для мужчины, если князь захочет…
— Пока не стоит, — мотнул головой Влайку, — женщины меня вполне устроят. Скажи, а он может принять…иной облик?
— Любой, какой князь пожелает.
Следующей ночью Влайку обнаружил в спальне смуглую красавицу с черными как ночь волосами и глазами блестящими, словно черные алмазы. Третьей оказалась рыжеволосая и сероглазая девушка с белоснежной, чуть ли не прозрачной кожей — множество невероятных красавиц проходили сквозь постель Влайку и он, забыв обо всем, наслаждался жизнью, пользуясь всеми благами, приносимыми баларканем. Сундуки князя ломились от золота, он пил лучшие вина и носил самые красивые одежды. У него появился вкус к путешествиям — он начал делать визиты в соседние княжества, часто появляясь на приемах в Стрегойкаваре. Там он свел знакомство с выходцами и из других областей Империи. Вскоре он совершил визит в Гросканию, где, на приеме у короля Орса, познакомился с Марозией, дочерью герцога Тускулата. Томная красавица легко вскружила голову молодому князю, ну а Марозию впечатлило то с какой легкостью Влайку разбрасывался золотом. После приема князь оказался в спальне Марозии, где пылкая гросканка доказала, что ничем не уступает самым развратным красавицам, в которых превращался баларкань. После нескольких дней постельных безумств, Влайку попросил у Тускулата руки его дочери и герцог, на удивление легко, согласился на этот брак. После пышной свадьбы, молодожены отправились в Борат, где князь радовал супругу всеми богатствами, какие ему приносил баларкань. Сама же Марозия ублажала супруга, используя не только свое женское обаяние, но и знание любовного колдовства.
И вот тогда Влайку, разнежившись после очередной ночи, открыл Марозии свой секрет.
— Говоришь, может принять любой облик? — гросканка с жадным любопытством посмотрела на князя, — что и красивее меня?
— О нет, с тобой никто не сравнится, — заверил ее Влайку, — с тех пор как я встретил тебя, я ни разу не звал в постель это создание.
— Ну и зря, — рассмеялась Марозия, — я не ревнива. Давай, зови — посмотрим, кто лучше.
Уже привыкший выполнять прихоти жены, Влайку подчинился и сейчас. С тех пор баларкань приходил к ним в спальню то в мужском, то в женском обличье — неизменно прекрасном, — приводя Марозию в полный восторг. Со временем она узнала роль змея в свалившемся на Влайку богатстве — и это знание стало для князя роковым.
Однажды, проснувшись после особенно бурной ночи, Влайку услышал негромкие смешки и звуки жарких поцелуев. Открыв глаза, он увидел Марозию, а рядом с ней — человека, которого до сих пор видел только в зеркале. Лже-Влайку стоял рядом с обнаженной княгиней, обнимая ее за талию и что-то шепча ей на ухо, от чего она жеманно хихикала.
— Что? — Влайку вскочил как ужаленный, — Марозия, что это значит!?
— Это значит, что ты больше не нужен, — послышался голос от двери и, обернувшись, Влайку увидел Дирканея, — Боратом будет править тот, кто и вправду этого достоин.
— Да как ты смеешь! Я законный князь!
Сжав кулаки, Влайку метнулся к Дирканею, но из-за спины жреца взметнулся посох с янтарем и молодой князь рухнул, скрученный жуткой болью.
— Прости дорогой, — Марозия издевательски улыбнулась, — с тобой было весело, но такая женщина как я…слишком хороша для тебя. Эй, стража!
В комнату вошло несколько стражников — те, кого она привезла с собой из Гроскании, — и поволокли парализованного Влайку в подземелье. За его спиной вновь раздались похотливые смешки и звуки поцелуев.
— С тех пор я и сижу в подземелье собственного замка, — с горечью добавил князь, — Марозия часто приходит сюда. Ее люди пытают меня, пока она рассказывает, как весело проводит время с самозванцем.
— Что, так никто и не догадался, — недоуменно спросила Кэт, — а как же слуги? Вассалы?
— Эта тварь не просто так питалась моей кровью, — зло сказал Влайку, — она переняла от меня слишком много, чтобы обмануть даже близких мне людей. Моих вассалов он осыпает золотом, поит лучшими винами, делает дорогие подарки — к чему им сомневаться в таком князе? Некоторые все же что-то заподозрили и их доставили в мою камеру — выпотрошенных и расчлененных, словно свиные туши. Меня тогда не кормили целую неделю — Марозия сказала, что мне и так достаточно еды.
— И ты ел? — изумленно расширила глаза Кэт.
— Ну, а что делать? — пожал плечами Влайку, — ничего другого ведь не было
Кэт внутренне передернулась от омерзения, но промолчала. Вообще, ничего удивительного — если вспомнить, кто стоял у истоков этого рода.
— С тех пор он, — а на самом деле Дирканей, — заправляет в Борате. Он подчинил себе всю нечисть гор, даже мороев из разоренных могильников, прикормил главарей банд — а тех, кто не захотел подчиниться, убил и поднял из мертвых — новыми мороями.
— А ты откуда все это знаешь? — спросила Кэт.
— Они спускаются ко мне время от времени, — горько усмехнулся Влайку, — Марозия и он. Ему нужна моя кровь, чтобы не просто поддерживать сходство, но и убедительно выдавать меня за себя. Иногда он сосет ее сам, иногда, когда он слишком занят, — за ней приходит Марозия.
Только сейчас в глаза Кэт бросились многочисленные шрамы не только на руках, но и на шее князя — следы кровавых трапез его двойника.
— Я сразу поняла, что твоя женушка та еще сука, — сплюнула Кэт, — ну хорошо, а зачем им тебя убивать? И почему они не сделали это сразу — только из-за крови?
— Они ждали этой ночи, — сказал Влайку, — какая бывает только раз в четыре года. На рассвете самозванец принесет меня в жертву предкам — каюсь, я не всегда оказывал им должное уважение, а вот он, похоже, не повторяет этой ошибки. В нем достаточно моей крови, — и они чуют это, — но чтобы окончательно стать для них своим, он должен разделить мою плоть на трапезе со збураторами.
— Я видела твоих предков, — Кэт передернула плечами, — эти твари нашли друг друга
Она рассказала о том, что видела наверху.
— В них стало слишком много от зверя, — досадливо поморщился Влайку, — самозванец, не скупясь, кормит их человечиной. Все они, пока были живы, хорошо знали, что в каждом из рода Дэкиени таится зверь, что обретает особую силу после смерти. Отдавая им должные почести, князья Бората всегда старались держать в узде мертвых предков. Мой двойник же нарушил все законы, людской кровью и плотью, распаляя в них звериную суть. Он играет с огнем — хотя, может быть, Дирканей и знает, что делает. Они распалили их жажду крови — и им же придется немало постараться, чтобы утолить ее
— А зачем ему я? — спросила Кэт.
— Ты? А причем тут ты?
Кэт пересказала Влайку разговор в тронном зале и князь Бората понимающе кивнул.
— Да, теперь я припоминаю. Два дня назад самозванец приходил сюда с Марозией — им нравится сходиться прямо здесь, причиняя мне еще большие муки. Тогда он обмолвился, что высмотрел в Торговишце двух жриц Триморфы, что станут особым развлечением на предстоящем торжестве.
— Он бывает в Торговишце?
— Он много где бывает, — хмыкнул Влайку, — и не всегда в обличье человека. Иногда цмок принимает вид твари, что вылупилась из яйца, которое я носил под мышкой — свое истинное обличье. В нем ему особенно удобно вынюхивать нужные сведения — когда баларкань еще делал вид, что слушался меня, он был отличным лазутчиком. Теперь лже-Влайку использовал это обличье, чтобы высмотреть особенных пленниц для жертвоприношения и сделать свое торжество еще более изысканным.
— Посмотрим, кому будет веселее, — буркнула Кэт, — один раз я уже напугала эту парочку. Змей он или нет, но, надеюсь, что и у него есть кишки, которые я смогу выпустить.
Влайку криво усмехнулся, но спорить не стал. Утомившись от потери крови, он отошел к грязной лежанке и вскоре заснул. Кэт продолжила осматривать свою камеру, хотя уже поняла, что выбраться отсюда не получится. В конце концов, она свернулась в комочек на куче соломы в углу и провалилась в глубокий сон без сновидений.
В узилище они провели два или три дня — в мрачном подземелье, куда не проникал свет ни Луны, ни Черного Солнца, нельзя было сказать точнее. Единственное, что позволяло Кэт отмерять время — это терзавшее ее чувство голода. Тюремщики кормить ее не собирались, не приносили даже воды. Впрочем, в последнем как раз и не было особой нужды: на стенах, видимо из-за близости реки, обильно выступала влага и Кэт, слизывая с камней крупные капли, легко утоляла жажду.
Из очередного сна-забытья ее вырвал лязг засовов и бьющий в глаза свет. Когда ее глаза привыкли к факелам, Кэт увидела в коридоре множество вооруженных мужчин. Впереди них стоял Дирканей, с огнедышащим псом Орфом на цепи и с посохом в руке. Несколько тюремщиков открывали дверь напротив, вытаскивая из камеры свергнутого владыку Бората, подслеповато щурившегося на факелы.
— Время вышло, — сказал жрец, — готовься к встрече с предками, князь Влайку.