— Привезли? Ну, дайте взглянуть, чтоли!
— Сейчас, ваша светлость, — кто-то сдернул Лену, связанную по рукам и ногам, на землю, ставя ее на колени. С ее головы сдернули вонючий мешок и Лена с наслаждением вдохнула свежий воздух. После долгого пребывания в темноте она щурилась даже от сумеречного света Черного Солнца. Лена не знала, сколько она провела без сознания: очнулась она уже связанной и с мешком на голове, переброшенная через лошадь. Сейчас же она стояла в распадке между двумя холмами — надо полагать из тех, что она видела с галеры. Вокруг стояли все те же воины, что напали на купеческую галеру — в черных доспехах и рогатых шлемах, вооруженные мечами и боевыми топорами. Несколько человек держали еще и арбалеты, нацелив их на попаданку. Однако Лена сразу же забыла про этих головорезов, едва увидев их предводителя. Он заслуживал внимания хотя бы из-за своего скакуна — если его воины седлали обычных, пусть и крупных лошадей, то главарь восседал на спине огромного, размером с быка, барана, с черной шерстью и красными, как кровь, рогами. Столь же красными были и глаза овна, смотревшие на Лену надменным, почти разумным взглядом. Наездник заслуживал не меньшего внимания: невысокий, чуть ли не карлик, свой рост он компенсировал широкими плечами и сильными ручищами, с могучими мускулами заметными даже под кольчугой. С широкого пояса, украшенного медными пластинками, свисал длинный, слегка изогнутый меч — рукоять украшала искусно выполненная голова козла, а сам клинок был выкован из странной стали — черной с красноватым отливом. Большая голова и длинный загнутый нос делали мужчину похожим на какую-то птицу, однако это сходство портила длинная борода, завивавшаяся черными кудряшками. Выбритую наголо голову венчал массивный обруч из кованого золота, украшенного алыми рубинами. Украшение выглядело несколько перекошенным — с одной стороны корона приподнималось, словно снизу ее что-то подпирало. Впрочем, тут же Лена поняла, что так и оно было — с правой стороны из головы незнакомца вырастал короткий толстый рог.
Карлик тоже рассматривал Лену: ее одежда истрепалась за время езды и сейчас он откровенно пялился на проглядывавшие сквозь прорехи женские прелести.
— Это забрали у нее? — он покрутил что-то в руках и Лена дернулась, увидев отцовский нож. Воины схватились за мечи, но карлик лишь криво усмехнулся, оскалив крупные желтые зубы.
— Еще взяли вот это, — один из воинов с поклоном протянул карлику костяной нож Амолы. Тот убрал оружие в одну из кожаных сумок, притороченных к седлу, небрежно швырнул туда же отцовский нож и снова уставился на Лену темно-желтыми глазами.
— А ее кнут? — спросил он. Воин потупил взгляд.
— Не смогли, ваша светлость, — покачал головой он, — он не дался нам в руки. Двое наших умерли от его яда, а когда я попытался разрубить мечом эту мерзость — клянусь Рогатым, проклятый кнут сам спрыгнул в реку и уплыл, извиваясь как змея.
— Наверное, так оно и было, — пробормотал мужчина, — чего только не рассказывают об этих ведьмах. Ну, чего молчишь…жрица? Тебе неинтересно, у кого ты в гостях?
— Думаю, ты скажешь сам, — спокойно произнесла Лена.
Карлик раздвинул толстые губы в издевательской ухмылке.
— И вправду, — хмыкнул он, — Кресцент Роуле, барон Турола. Что же до того зачем мне понадобилось твое общество…об этом ты узнаешь в моем замке.
Лена пыталась сохранять маску презрительного спокойствия, хотя внутри только что не плакала от злобы и унижения, когда ее просто закинули на спину барана. Все это до боли напоминало то, как она впервые въезжала в этот мир: связанная, переброшенная через спину какого-то зверя, в плену у местных отморозков. За время обучения в Монастыре, а особенно — после того, как она прошла через Дракийские княжества, попаданка почти уверила себя в том, что больше с ней такого не случится — и вот, пожалуйста. Увы, сделать ничего нельзя — Кресцент позаботился о том, чтобы обезопасить себя от колдовства Триморфы. Мало того, что ее связали по рукам и ногам, так еще и в рот вставили колышек, с завязками, стягивавшимися на затылке. Так что Лене оставалось лишь хмуро сверлить взглядом проплывавшие мимо деревья, пока они ехали меж лесистых холмов. От барана мерзко пахло, его круп сильно дергался, когда зверь перепрыгивал очередной камень или бревно — от чего Лена пару раз чувствительно приложилась подбородком. Вдобавок его чертов хозяин, то и дело с глумливым смешком похлопывал Лену по заду, по-хозяйски щупая ее упругие ягодицы.
Спутники барона, ехали позади, по-прежнему держа наготове арбалеты. Лена поначалу недоумевала, куда пропали сатиры и минотавры, что вместе с воинами атаковали галеру. Однако, вскоре выяснилось, что рогатые уродцы никуда не делись: в тени высоких дубов и разлапистых елей попаданка крались знакомые сгорбленные тени. Иногда во тьме зажигались желтые глаза, а до слуха Лены доносилось приглушенное блеянье и похотливое чмоканье.
Вскоре процессия съехала с лесной тропки на проселочную дорогу. Лес вокруг становился все реже, в нем все чаще замечались следы человеческого присутствия: то большая поленница, сложенная на полянке, то неказистые строения, вроде сараев или охотничьего домика. Затем густо пошли пастбища, где пасли овец и коз смуглые девчонки, почтительно кланявшиеся барону. Выглядели они неважно — тощие, грязные создания, одетые в рваные обноски. Длинные лица отталкивали уродливостью черт и тупой покорностью в потухших глазах. Животные, за которыми они следили, напротив, выглядели пышущими силой и здоровьем, с блестящей черной шерстью, острыми рогами и странно разумными глазами. Почему-то этот контраст особенно напугал Лену, сопоставившую эту странность, со всем, что она видела раньше.
На вершине очередного холма, дорогу, которой они ехали, пересекла другая, более широкая. Здесь их уже поджидали такие же всадники в черных доспехах, не меньше двух десятков. Возглавлял их бородатый мужчина на огромном черном козле. Крутые рога украшали золотые колокольчики, нежно позвякивавшие при каждом движении животного. Его всадник очень походил на Кресцента внешностью и одеждой, но если сам барон был почти карликом, встречавший, напротив, вымахал почти под два метра. Кроме того, он был намного моложе Кресцента. Позади всадников стояло несколько загруженных доверху повозок, среди которых выделялась большая телега, накрытая черной тканью. Рядом стояли, держа наготове длинные копья, несколько воинов.
— Я вижу, охота была удачной? — сказал молодой человек, — и ты нашел, что искал.
— Нашел, — кивнул Кресцент, — а ты чем похвастаешься перед отцом?
Его отпрыск усмехнулся и подал знак своим подручным. Один из них отдернул ткань и Лена широко распахнула глаза при виде лежавшего в повозке Вулреха, связанного по рукам и ногам. Обнаженное тело покрывали многочисленные ожоги и раны, среди которых выделялось окровавленное пятно в спутавшихся волосах.
— Нашли в лесу, в полумиле от реки, — пояснил сын барона, — валялся без сознания, как и сейчас. Рядом лежало несколько мертвых наших — не знаю, чем можно было нанести такие раны — будто их грыз зверь. Но и ему здорово досталось от людей брата.
— Кстати, где он? — спросил Кресцент. Его сын пожал плечами.
— Мы собирались встретиться в условленном месте, — сказал он, — но, когда я вышел к Мерте, там уже не было никого. Я решил, что он ушел с тобой.
— Странно, — пробормотал барон, — что бы его задержало? Ладно, дождемся его в замке.
Оба отряда объединились и барон, со своим сыном, — из разговора Лена поняла, что его зовут Трегар, — поехали впереди, о чем-то негромко переговариваясь. Позади, под зорким присмотром стражников, катилась повозка с израненным Вулрехом.
Вскоре леса кончились — дорога сначала шла меж пологих холмов, потом вышла на широкую равнину. Всюду, куда не кинь взгляд, простирались поля, засеянные пшеницей, рожью и иными, неведомыми Лене злаками. Затем пошли сады и виноградники: ветви фруктовых деревьев ломились от самых разных плодов, а толстые лозы, оплетавшие высокие столбы, усеивали гроздья тугих от сока ягод — черных, красных, темно-синих. Среди всего этого изобилия трудились люди, при виде барона кланявшиеся ему и его сыну до земли, на что Кресцент отвечал небрежным кивком. Лена успела отметить, что лица многих здешних крестьян походили на странных пастушек, что она видела раньше, в то время как другие селяне выглядели вполне нормальными.
Солнце уже стояло высоко, когда они вышли к реке — какому-то притоку Мерты. В ее излучине стоял высокий замок из красного гранита, с четырьмя башнями, ориентированными по сторонам света. Над каждой башней реяло знамя — на черном фоне сшибались рогами красные козел и баран. С трех сторон замок окружало течение реки, а с четвертой — глубокий ров. Помимо него строение защищало два кольца зубчатых стен, причем внешнее кольцо ниже внутреннего. Когда они пересекли ров, въезжая в предусмотрительно распахнутые ворота, Лена увидела, что между внешней и внутренней стеной раскинулся лабиринт из терновника и прочих колючих растений. Многим зарослям были приданы причудливые формы — словно зеленые статуи, с алыми цветами вместо глаз и колючими ветками вместо рогов. Лена невольно восхитилась умением здешних садовников, столь искусно сливших всевозможные растения в самых разных существ. Помимо уже привычных сатиров и минотавров, имелись тут и более странные создания: вроде трехглавого великана с двумя козлиными и одной человечьей головой или карликового уродца, вроде козла, но размером с кошку и с человеческим лицом. Всюду вились виноградные лозы, шиповник и зеленый плющ, а в глубине зарослей слышалось журчание невидимых ручейков.
У ворот второй стены хозяев замка встречал молодой человек, лет двадцати: стройный, черноволосый и довольно красивый, хотя и в его чертах прослеживалось сходство с Кресцентом. Рядом с ним стояла девушка, лет семнадцати, в платье из черного бархата, прошитого золотыми нитями. В местах переплетения причудливых узоров блестели мелкие рубины. Черты ее лица выдавали родство девушки, как со стоявшим рядом с ней парнем, так и с более старшей родней. При виде барона алые губы раздвинулись, обнажив жемчужно-белые зубки.
— Наконец-то! — воскликнула она, — теперь, уже скоро, да?!
Черные глаза ее возбужденно блестели, пышная грудь, наполовину обнаженная глубоким вырезом, взволнованно вздымалась. На полупрозрачной ткани, обтянувшей тугие полушария словно вторая кожа, четко выделялись четыре, — по два на каждую грудь, — крупных и острых соска, напоминавших маленькие рожки.
По приказу барона, Лену, все также связанную, бросили в какую-то камеру, завязав ей не только рот, но и глаза. Сколько времени она там провела, Лена так и не поняла, хотя, судя по тому, что она успела проголодаться — несколько часов. Куда дели Вулреха она не знала, как не имела ни малейшего представления и о своей дальнейшей судьбе. Ясно лишь то, что пока ее не собираются убивать — это она поняла еще, когда ее брали в плен на галере. У нее все еще теплилась слабая надежда на змеиный кнут, уже выручивший ее в Чейтене, а также на Кэт, хотя Лена и опасалась, что ее подруга уже мертва. Обуреваемая тревожными мыслями Лена заснула.
Проснулась она от звука отодвигаемого засова. В комнату, судя по звукам, вошло несколько человек, которые, подхватив Лену за руки и за ноги, вынесли ее из камеры. Спустившись по каким-то ступеням, они зашли в очередное помещение, где Лену внезапно бросили в холодную воду. Попаданка уже испугалась, что ее решили утопить, но тут же она ударилась задом о камень и вынырнула, жадно втягивая воздух носом и протестующе мыча сквозь кляп. Все это походило на нелепое дежавю — уже третий раз в этом мире плен начинался с принудительного купания. Чьи-то мозолистые ладони быстро и деловито, заелозили по ее телу, без какого-либо вожделения растирая ее чем-то шершавым. Закончив с мытьем, Лену тщательно вытерли и вновь куда-то понесли. Попаданка мычала сквозь кляп, даже пытаясь кого-то лягнуть связанными ногами. Ее пленители, не обращая внимания на эти потуги, остановились снова и Лена услышала стук открывающейся двери. Ее внесли в очередное помещение и уложили на что-то похожее на широкую доску. Один из пленителей развязал девушке правую руку, но прежде чем Лена успела что-то сделать, ее кисть куда-то протолкнули, послышался негромкий щелчок и ее словно сдавило тисками. Также поступили и с остальными ее конечностями. Началась какая-то суета — слышался металлический и стеклянный звон, недовольные окрики и тяжелое пыхтение, словно таскали что-то тяжелое. Лена дернулась, замычав от боли, когда на ее живот вдруг опустилось нечто металлическое и очень горячее. До ее ноздрей долетел запах жареного мяса и она, наконец, поняла, где она и что происходит. Странные и унизительные манипуляции над ее телом продолжались примерно час — и за это время Лена успела истечь слюной от разливавшихся вокруг аппетитных ароматов. Наконец, стукнула дверь, послышались знакомые голоса и звук отодвигаемых стульев. Кто-то вдруг резко сорвал повязку с глаз попаданки и она, напрягая шею, смогла приподнять голову и оглядеться.
Она находилась в небольшой зале, с высоким потолком и красными занавесями, обрамлявшими узкие окна. На стенах красовались барельефы с уже набившими оскомину сюжетами: сатиры, минотавры, обычные козлы, быки и бараны сливались в непристойных сочетаниях с обнаженными юношами и девушками. Все это обрамляли орнаменты из виноградных лоз. На потолке же была выписана пугающая фигура — рогатый великан с черной шерстью, красными глазами и фиолетовым языком, вываленным из зубастого рта. На вытянутых ладонях с изогнутыми когтистыми пальцами плясали обнаженные фигурки — люди и сатиры. Между ног великана вздымался исполинский фаллос, который обхватили руками и ногами миниатюрные юноша и девушка, сливавшиеся в поцелуе на массивной головке. Между окровавленных рогов плясали языки черного пламени. Лена узнала Эгипана — архонта, повелевающего земным плодородием, ближайшего сподвижника Асмодея.
Сама Лена лежала на широком столе из черного дерева. В него были врезаны стальные скобы, к которым крепились кандалы, сковавшие попаданку. В остальном стол выглядел как обычно, ломясь от всевозможных яств: жареное и печеное мясо, дичь на вертелах, кровяные колбасы и бараньи окорока с чесноком и черносливом. Имелись тут тарелочки с маринованными грибами, тушеные овощи, жареная форель и виноградные улитки, порезанные ломтиками лимоны и апельсины, вазочки с разными соусами. Апофеозом стал зажаренный целиком ягненок, обложенный тушеными перепелками и усыпанный разными специями. Сама Лена также стала частью этого кулинарного изобилия: на ее животе стояло серебряное блюдо, где в густой подливе плавало мелко порубленное мясо. Соски Лены венчали аккуратно разрезанные вишенки, а груди был залиты вязким медом. Его же, судя по ощущениям, залили ей и в промежность, которую Лене тщательно выбрили еще во время «сервировки». Волосы ее были уложены в замысловатую прическу, чтобы они не попали в еду. Вокруг Лены стояли золотые тарелки, лежали вилки и ножи, стояли хрустальные графины с вином
За столом же восседали хозяева замка. Сам барон уже сменил доспехи на роскошный кафтан из черного бархата, с вышитой на груди золотыми нитями мордой козла с мелкими рубинами вместо глаз. Толстые пальцы украшали золотые перстни с черными опалами, в правом ухе красовалась серьга с крупным рубином. Золотые нити были впрядены и в роскошную бороду. Схоже оделся и его сын — разве что драгоценностей на нем было поменьше — всего один перстень с рубином, а на кафтане лишь несколько золотых узоров в виде виноградных лоз. Его же сестра, — Лена решила, что все-таки сестра, а не жена или любовница, — осталась в том же платье, в котором и встречала родню. Разве что в глубоком вырезе на груди добавилось рубиновое колье, а на ушах — сережки с черными бриллиантами. Скромнее всех выглядел молодой человек — он носил лишь черный наряд с капюшоном, делавший его похожим на монаха. Из украшений он имел лишь золотую заколку в волосах в виде небольшого паучка. За спинами барона и его отпрысков сновали слуги в одинаковых темно-серых нарядах, разливавшие по бокалам вино и расставлявшие блюда с разными лакомствами.
Пятый стул, стоявший в стороне от остальных, пустовал. Лена не успела понять, что это значит, когда Кресцент, дождавшись когда слуги разольют всем вина, встал с бокалом в руках. Следом поднялись и остальные члены семьи.
— Я думал, — неожиданно звучным голосом произнес барон, — что мы соберемся за этим столом, в преддверии радостного события. Увы, грядущее торжество омрачилось скорбною вестью. Только что прибыло несколько людей — последние выжившие из отряда Гарона. Как не печально, но мой старший сын, а ваш брат погиб.
Все четверо скорбно склонили головы, но Лене показалось, что Трегар поспешно спрятал в бороде довольную усмешку.
— Мне пока не понятно, как это случилось, — продолжал Кресцент, — но я уверен, что не обошлось без проклятых Виркленов. Эгипан свидетель — они заплатят за смерть Гарона.
— Заплатят, — выдохнули остальные, а барон залпом осушил бокал.
— Трегар, сын мой, — продолжал Кресцент, — отныне ты старший из моих сыновей и наследник Турольского баронства.
— Это великая честь, отец, — склонил голову Трегар, — клянусь Эгипаном, Виклены ответят за свои преступления перед нашей семьей. Это хоть немного искупит мою вину перед братом — за то, что я не поспел вовремя, чтобы спасти его.
— Уверен, что ты скорбишь больше всех, брат, — негромко произнес молодой человек. Трегар метнул на него подозрительный взгляд, но промолчал. Лена же еще больше уверилась в том, что Трегар не случайно «опоздал» на помощь брату.
— Не вини себя, сын, — сказал Кресцент, — Гарон сам виноват в своей гибели. Если бы он, схватив эту девку, вернулся на наш берег, то остался бы жив. Вместо этого он решил продолжить набег— и сам видишь, к чему это привело. Хорошо еще, что он успел отправить эту девку ко мне, хотя, если бы он не отпустил с нею часть своих людей, то может и не погиб так глупо. Но с другой стороны, если бы я упустил еще и ее…
— Что такого в этой девчонке? — девушка, спрашивавшая это, была младше Лены лет на восемь, — что из-за нее столько шума? Зачем она Таскулату?
Все уставились на Лену с таким видом, словно чертова семейка только сейчас увидела на своем обеденном столе голую девушку.
— Если захочет, герцог сам все расскажет, — усмехнулся Кресцент, — он прибудет сюда через три-четыре дня. Так что наша… гостья успеет побывать на твоем празднике, Люсинда.
— Уверена, ей там понравится, — рассмеялась девушка, — кстати, она, наверное, проголодалась? Пусть кто-нибудь уберет этот дурацкий кляп.
— Почему бы и нет, — кивнул барон и, протянув руку к лицу Лены, предупредил, — не дури девка. Что бы ты там себе не думала, а поесть тебе точно не помешает.
Лена молча кивнула — она уже боялась захлебнуться слюной от разливавшихся вокруг аппетитных запахов. Барон выдернул из ее рта кляп и, насадив на вилку кусок мяса, поднес к ее рту. Лена, решив пока забыть про гордость, сорвала зубами еду и принялась тщательно жевать. Проглотив нежнейший, тающий во рту кусок, она вопросительно глянула на Кресцента и тот, усмехнувшись, положил ей в рот еще.
— Этот козленок из моих стад, — сказал он, глядя как Лена жадно поедает угощение, — приготовлен по нашему фамильному рецепту. Да и мяса такого ты больше нигде не найдешь. Ты знаешь, что у сатиров нет своих самок? Зато они могут давать потомство и с козами и с женщинами. Ну, а то, что получилось от этой связи, я потом скрещиваю снова — и получаю новый приплод. Именно поэтому, кстати, все мои стада пасут только девчонки. Так вот, когда нужно выбирать, кого отправить на убой….
Его слова перебил жестокий кашель: Лена поперхнувшись, с омерзением выплевывала полупережеванное мясо. Кресцент расхохотался и, насадив на вилку очередной кусок, окунул его в соус и с наслаждением отправил в рот.
— Запей, — молодой человек поднес к губам Лены бокал с вином. В его глазах мелькнуло странное выражение — некое смущение или даже сочувствие. Лена исподлобья посмотрела на него, но все же сделала несколько глотков. Парень наколол на вилку небольшой грибочек и дал ей прожевать, потом дал еще вина и закусить улиткой.
— После Брокгарта ты размяк, Ватис, — усмехнулся Трегар, — коль уж мы кормим эту сучку — пусть и она покормит нас.
Он отодвинул брата и припал к груди Лены, снимая губами вишенку. Слегка задержался, прикусив дрожащий сосок, слизал мед с груди девушки и довольный сел за стол. Меж тем барон ухватил со стола большой нож, — скорей даже тесак для рубки мяса — и внезапно обрушил его на стол рядом с прикованной ногой Лены. Та даже не успела испугаться — лишь потом ее прошиб холодный пот при мысли, что с этой чертовой семейки станется порубить ее на куски, прямо на обеденном столе. Но все обошлось — барон отрубил ножку ягненку и, подмигнув Лене, уселся на свое место, жадно вгрызаясь в мясо. Бараний жир стекал по его бороде, пачкая черный кафтан.
— У меня осталось всего два сына, — пояснил он, — но оба — на своем месте: один воин, второй священник. Трегар уже отметился подвигами на поле боя, а Ватис учился в Великом храме Баала в столице и скоро станет епископом Турола.
У Лены возникло впечатление, что не только Трегара порадовала смерть старшего брата, — интересно, чем собственный наследник не угодил Кресценту? Что же до младшего сына, то его доля выглядела не столь уж и завидной — да Баал, «первый среди архонтов», но традиционно считается, что он редко вмешиваеся в дела людей. Ни один знатный род Империи не ведет от него начала, а его служители не обладают такой властью, как жрецы того же Асмодея или даже Эгипана.
— Но важнее всего — праздник Люсинды, — продолжал барон, улыбнувшись дочери, — Трегар мой наследник, но ее сын продолжит наш род после него.
— Не могу дождаться, отец, — с горящими глазами сказала Люсинда, — а то сестры уже смеются надо мной: я старшая, но все еще девственница.
— Твоя невинность — это дар, — сказал барон, — не стоит отдавать его кому попало. Скоро взойдет Рогатая Луна и ты разделишь брачное ложе с женихом, равного которому не найти во всей Гроскании. Наша гостья должна гордиться своим участием во всем этом
Эти гнилые намеки нравились Лене все меньше.
— Разве я не нужна вам? — сказала она, — точнее этому вашему. герцогу?
— Да, Тускулату ты нужна живой, — осклабился Кресцент, — но он ничего не говорил о твоей невинности…да и откуда ей взяться у некрийской шлюхи. Ты и твой приятель станут лакомой приправой для главного блюда — хотя тебе и повезет больше чем ему…просто потому, что ты проживешь дольше. Впрочем, в казематах Тускулата ты, возможно, сама позавидуешь судьбе своего дружка.
Он хищно оскалился, глядя в наполненные тревогой глаза Лены и, наклонившись, впился толстыми губами в ее сосок, больно прикусив его. Струйка вишневого сока, смешанного с кровью, стекала по ребрам девушки, пока Кресцент, с животным урчанием слизывал мед с ее груди. Его сыновья, встав по обе стороны стола, принялись есть мясо с живота девушки, тогда как Люсинда, с похотливым смешком протиснула мордочку меж раздвинутых ног Лены. Жаркое дыхание обожгло ее промежность и попаданка невольно застонала, пока похотливый язычок жадно слизывал мед с ее половых губ.