Почему одного слушают, подчиняются, указания его с охотой выполняют, а другого - нет? В чем секрет? Есть ли у меня такая способность? Если есть, то унаследованная от отца. Поначалу я не задумывался над этим свойством характера, пользовался им как даром. С годами, поднимаясь по служебной лестнице, начал анализировать и развивать врожденную способность.
В самом начале службы, когда я был назначен горным мастером добычного участка, рабочие пришли жаловаться на меня. Куда ходили с жалобами? В партком шахты!
Там вдруг узнали: приехал из Москвы новый мастер, ко всему придирается, все проверяет и всех по-еврейски ругает. Не понимаем, что говорит, но чуем нутром, кроет нас! Мы с ним работать не желаем!
Вызвали меня в партком. Портрет Ленина, фотографии членов Президиума ЦК на стене, красной скатертью накрыт канцелярский стол. В его торце сидит секретарь парткома, по обе стороны от него - заместители секретаря, члены парткома, профсоюзные деятели, начальники всякие. Тишина, какая-то торжественность даже. Все смотрят на меня молча, разглядывают. Начался холодный такой разговор, чуть ли не допрос. Что это, мол, за космополитизм-сионизм, почему не говорите с рабочим классом на понятном ему языке?
В 1949 году я после такого разбирательства, обвинений в космополитизме и сионизме, да еще выдвинутых рабочими, отправился бы куда подальше. Но время-то наступило хрущевское. Потому страха я не ведал и, спокойно выслушав секретаря парткома, не стал, как ожидали от меня, оправдываться, каяться, признавать партийную критику. А неожиданно для всех собравшихся рассмеялся. И рассказал, что по-еврейски я матом не ругаюсь, по-еврейски ни в зуб ногой. И если бы вздумал материться, то сделал бы это на родном моем языке - русском.
А как не ругаться! Непорядков на участке - тьма. С ними и борюсь. Делаю замечания без мата. Кому-то это очень не нравится, привыкли к нарушениям. Люди не соблюдают элементарных правил техники безопасности. Если что случится, я первый буду в ответе!
На этом обсуждение закончилось. И с рабочими я объяснился. Меня вскоре отметили поощрением. Шахтеры после того конфликта стали относиться ко мне подчеркнуто уважительно, подтянулись, стали работать старательней. Они почувствовали мое к ним уважение и отвечали взаимностью.
Поселок Ватутино, где я начал шахтерскую службу, был настолько мал, что не на всякой карте его сыскать. Он в Звенигородском районе Черкасской области Украины. Городок рабочих и служащих Ватутинского треста. Один буроугольный разрез и обогатительная фабрика, куда людей из поселка доставляли небольшим местным поездом, называвшимся "Рабочим". Он уходил в рейс к началу смен днем, утром и вечером. Шахтеры работали круглые сутки, в три смены, под лозунгом: "Даешь стране угля!"
Кто бы мог подумать тогда, что угольные шахты в наше время станут нерентабельными, а обжитые ухоженные поселки - источниками социальных взрывов. Шахтеры, получавшие за свой тяжелый труд более высокую, чем другие индустриальные рабочие, зарплату, привыкли к привилегированному в обществе положению. И вдруг оказались не только без льгот, но и без работы!
Тогда об этом никто в СССР не думал. О проблеме угольной отрасли в Европе, шахтерском движении мы знали из газет, повествовавших о бесправном положении рабочего класса при капитализме...
* * *
Для нас с Мартой то было романтическое время. Нам по 22 года. Я горный мастер. То была первая ступенька на служебной лестнице, на которую я встал после пяти лет института. Себя чувствовал, как мой старший брат, лейтенантом начавший службу в далеком гарнизоне. Где-то за спиной осталась Москва.
Куда меня направят с дипломом Горного института, я не знал. Но готов был вкалывать где угодно, не только на благодатной земле Южной Украины, но и на Крайнем Севере...
Все сбылось так, как говорил отец. Меня направили не в бухгалтерию, контору, а добывать уголь. Марта получила в плановом отделе должность экономиста.
В ватутинской гостинице, бывшей, по сути дела, благоустроенным общежитием, нам дали комнату. Все удобства в коридоре. Комнату нашу разгородили мы занавеской, получилась двухкомнатная квартира с кухонькой, где стояла печка.
Из чемоданов соорудил для Марты туалетный столик. В спальне у нас стояла кровать и три казенных стула. Сейчас все это показалось бы убожеством, но тогда ущемленными мы себя не чувствовали, были рады нашей каморке. И очень хорошей по тем временам зарплате. Я получал с первых дней 3000 рублей в месяц, Марта - 2000, это в то время, когда обычно молодые специалисты имели оклад 880 рублей. Гостиница обходилась нам почти бесплатно. Продукты в поселке продавались по низким ценам, курица на рынке стоила рубль, десяток яиц - полтинник. Мы ощущали себя Крезами.
А главное - нам обоим нравилась наша работа. То было прекрасное время: появились новые друзья, начались веселые встречи, обильные застолья. За окном представал утопавший в зелени городок, где все друг друга знают. Отношения складывались почти родственные. В Ватутине была чистая баня, уютный клуб, закусочная. И как везде в Советском Союзе тех лет открывались по утрам магазины с полупустыми полками, уставленными консервными банками.
По выходным торговал замечательный украинский рынок, красивый, веселый, шумный, богатый овощами и фруктами, мясом и салом. Все нам было доступно. Жили мы хорошо, ни в чем не нуждались, не болели. Если требовался какой-нибудь дефицит, хорошая обувь, одежда, то присылали по железной дороге из Москвы, она была сравнительно близко.
Жизнь богаче и сложнее политологических схем. Не все тогда в Советском Союзе было плохо. Где-то люди бедствовали, но где-то жили очень неплохо, как мы в Ватутине. Вспоминая о прошлом, думаю, может быть молодость все преображает и приукрашивает, не оставляя в памяти негативного? Так или иначе, но то время мне кажется лучезарным.
Жили в Ватутине украинцы и русские, обитало много евреев. Соседняя Звенигородка издавна считалась еврейским местечком. Все жили дружно. В украинских хатах поражала аккуратность и идеальная чистота: цветы, белые занавесочки, вишневый садок у порога. Если забивали свинью, то из нее делали много разных яств, колбас. На застолье после забоя шахтеры по традиции приглашали много гостей.
Что бы там сегодня не писали и не говорили ярые националисты и сепаратисты, дружба народов в нашей стране была! Никакой враждебности мы с Мартой по отношению к себе как к москвичам, "кацапам", никакой русофобии, никакого антисемитизма не ощущали.
Начальник участка Добровольский приехал в Западную Украину с Урала. Было ему под сорок, он мне тогда казался умудренным жизнью и опытом пожилым человеком. Несмотря на разницу в возрасте, мы быстро сошлись, подружились. Первое сближение, разговор по душам произошел в бане. Беседа текла без отсчета времени, мы стегали друг друга березовыми пахучими вениками, как это делается в московских банях. Пили без меры водку и квас, охлаждали жар и хмель ледяным душем. Каким образом добрался до дома - не помню. Грохнулся на кровать как бревно, слова вымолвить не могу. Марта растерялась, не знала, что со мной делать: то ли "скорую" вызывать, то ли огуречным рассолом отпаивать. К утру еле пришел в себя.
Пили и ели тогда много, отъедались после голодных, полных лишений лет войны. Среди тостов в числе первых непременный был такой: "Чтоб не было войны!"
Стиль жизни установился такой: работа до седьмого пота, потом разрядка с водкой и пивом, отдых. Ездили на природу и там, как принято, начиналось шумное застолье с выпивкой, песнями, разговорами. Но редко кто упивался. Во-первых, потому что еда была отменная: сало, колбаса, сметана, фрукты, овощи, борщи, жаркое, рыба, икра... Во-вторых, потому что не было стремления доводить себя до бесчувствия. Хотелось весело и приятно провести время в кругу умных и добрых людей, поговорить, попеть, потанцевать.
"Как молоды мы были, как искренне любили", - повторю еще раз слова этой некогда популярной песни. Она была и нашей песней.
* * *
Здесь на ум приходит наш бывший генеральный секретарь Михаил Сергеевич Горбачев, решивший на Политбюро бороться всеми силами и средствами великого государства с алкоголизмом, привить всему народу трезвость. Всесоюзное общество трезвости создал, журнал начал выходить "Трезвость"... Сколько вырублено было тогда виноградников, порушено винных заводов! Сколько сломано человеческих судеб! Мой знакомый, служивший в Академии общественных наук при ЦК КПСС, человек совершенно непьющий, защитил докторскую диссертацию по какой-то чрезвычайно теоретической теме. Кажется, она формулировалась так: "Диалектика абстрактного и конкретного в "Материализме и эмпириокритицизме" В. И. Ленина". На радостях на традиционном банкете по случаю удачной защиты выпил рюмки две водки, немного захмелел, поехал домой в метро. В поезде от перенапряжения заснул. Проснулся в вытрезвителе. Его исключили из партии, выгнали с работы. За что?
Тогда при Горбачеве, когда началась "перестройка", развернулась по всей стране яростная борьба с алкоголизмом, произошло последнее по счету при советской власти насильственное "осчастливливание" трудящихся. Народ еще раз стал объектом безответственных экспериментов.
Тогда же был нанесен страшный силы удар по экономике, и без того страдавшей многими хроническими недугами. Никогда не забыть очередей перед окошками винных отделов, зарешеченных стальными прутьями, как в тюрьме. Сколько произошло драк и скандалов озлобленных людей, вынужденных часами простаивать в таких "хвостах". Какой размах получило самогоноварение, как много людей угодили за решетку за рюмку водки, какой ущерб понесла экономика! От того нокаутирующего удара экономика социализма так и не оправилась.
Известны слова Дантона, обращенные к тирану Робеспьеру: "Добродетель не в том, чтобы питаться луковым супом".
И не в том, добавлю от себя, чтобы пить минеральную воду. Хотя сам сейчас только ее потребляю: здоровье не позволяет прикасаться к горячительным напиткам молодости. Свое взял.
Вернусь к тем далеким временам, где не было Горбачева и Лигачева, борцов с алкоголем. Когда мне удалось, используя давние связи в Москве, "достать", то есть купить по знакомству и привезти для местной самодеятельности музыкальные инструменты, для всех наступил настоящий праздник. Я стал в Ватутине героем дня. По тем временам раздобыть "хорошую музыку" было событием из ряда вон выходящим. Электрогитары, усилители, колонки входили в моду, иметь их было престижно. Так я отличился, авторитет мой возрос. "Ресин не трепло. Сказал - сделал". Такой отзыв шахтеров услышал я тогда о себе.
Отношения на работе складывались со всеми хорошо. Никакого панибратства, "тыканья", никаких "Ванек", "Петек"! Мне было 22, рабочим по 40-50 лет. Они ко мне обращались на "вы", и я никому не "тыкал", никого не принижал.
Много позже, где-то в 70-е годы, мне случайно попалась за границей книга "Преданная революция" Троцкого, тогда не реабилитированного, пребывавшего в злейших "врагах народа". Везти крамольную книгу в Москву я, конечно, не рискнул, таможня охотилась за такой литературой, как сейчас за наркотиками. Окажись эта книга в моем чемодане, мне бы не сдобровать. За интерес к "троцкизму" из партии бы непременно исключили, да и должности бы я лишился вслед за этим автоматически. Поэтому быстро прочитал книгу в гостинице, прочитал с большим интересом.
В целом рассуждения Троцкого о всевластии бюрократии мне тогда показались правильными, хотя и с элементами полемического преувеличения, вроде утверждения, что народ ненавидит стахановцев. То есть последователей поднятого на щит пропагандой донецкого шахтера Алексея Стаханова. Он многократно перекрывал нормы добычи угля не без помощи руководства шахты, создававшего ему тепличные условия.
Больше всего меня поразило утверждение Троцкого, что, оказывается, до Октябрьской революции одно из требований рабочего движения заключалось в том, чтобы мастера и управляющие обращались к рабочим на "вы"! При Сталине об этом требовании забыли, и это возмущало второго вождя революции. Первым был Ленин.
Хотя, конечно, если начальник намного старше подчиненных и отношения в коллективе хорошие, добрые, то он им вполне может говорить "ты", никакой обиды тут не будет.
* * *
Главным для меня в Ватутине была работа, добыча угля. Стремление любой ценой выполнить поставленное плановое задание. Рабочие к этому моему настрою быстро привыкли и делали все, чтобы не ударить лицом в грязь. Они выкладывались, и у них все получалось. Нашу работу хвалили, грамоты, переходящее Красное знамя вручали, присуждали премии.
День складывался так. Приезжал утром на службу в то время, когда начальник участка проводил наряд. После чего принимал смену. Мне давалось задание: столько-то надо добыть угля, столько-то подготовить дренажных штреков, столько-то проложить путей, что-то оформить документально. Я обходил участок, встречался со всеми бригадами, помогал всем, чем мог, если возникала необходимость. А после окончания работы связывался с главным диспетчером по отгрузке угля, докладывал ему обстановку, сдавал смену, подводил итоги и шел домой. Если это происходило в утреннюю смену, то мы возвращались в гостиницу вдвоем с Мартой, если во вторую смену, то я приезжал домой один ночью, а если в третью смену, то появлялся дома утром, когда жена уходила на службу. Но спать сразу не ложился, шел на базар, помогал Марте по хозяйству.
Через несколько месяцев случилось первое повышение. Из лейтенантов я стал старшим лейтенантом. Меня назначили заместителем начальника добычного участка. Для такого треста, как в Ватутине, то была высокая должность для молодого инженера. Окрыленный первым повышением я стал еще усерднее. В День шахтера в многотиражной газете "За уголь" прочел о себе похвальную заметку.
Вот ее текст. Цитирую по сохранившейся пожелтевшей маленькой, с тетрадный лист, страничке с шапкой "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", датированной днем 18 августа 1959 года.
"УСПЕХИ ДОБЫЧНИКОВ"
Праздник советских шахтеров коллектив добычного участка встречает хорошими трудовыми успехами. Полугодовое задание выполнено на 100,5 процента.
Наилучших показателей добились смена под руководством горного мастера т. Ресина В. И., выполнившая план шести месяцев на 110,6 процента, и смена горного мастера т. Лисничука Е. К. на 104,5 процента.
Хорошо работали в первом полугодии экскаваторные бригады во главе с машинистами Осауленко А. Я., Горовым В. О., Николенко П. Т. и Вовченко Ф. Л.
Н. ЕНИН.
Так впервые трудами неведомого мне журналиста Н. Енина, почерпнувшего информацию в плановом отделе треста, произошла моя первая встреча с партийной печатью. С тех пор связи с прессой стали постоянными. Но об этом - впереди.
* * *