Много раз после первого обсуждения в парткоме шахты мне пришлось отчитываться в разных партийных инстанциях. Но все всегда обходилось хорошо.
Более того, после обсуждения в Комитете народного контроля меня повысили в должности.
* * *
Трест "Союзшахтоосушение" выдвинул меня на работу главным инженером Калужского строительно-монтажного управления.
Снова, в который раз, покинул Москву, принял управление. Оно занималось тем же хорошо мне знакомым делом, что и в Сафонове, Апатитах и на Московском буровом участке...
Но в Калуге я проработал всего четыре месяца, не успел даже перевезти в областной центр жену и дочь. Калужанином не стал. Потому что вновь понадобился в Москве...
ГЛАВА IV
Перехожу в трест Горнопроходческих работ.
Встреча с В. Ф. Промысловым.
Еще раз о делах Хрущева.
Дача Фурцевой. Кто основал
"Главмосинжстрой"? Москва 60-х годов.
"Интурист" над Кремлем.
"Быть Москве образцовым коммунистическим
городом"! Генеральный план 1971 года.
Был ли "застой" при Брежневе?
В конце 1964 года меня пригласили на другую работу - в старейший московский трест горнопроходческих работ "Главмосстроя". Рады были отец и мать, рада Марта, что я перестану жить вдали от дома. Так, после семи лет службы на периферии с наездами в Москву, я перешел в крупнейшую строительную организацию города, основанную Хрущевым.
Расшифровывается аббревиатура "Главмосстрой" так: Главное управление по жилищно-гражданскому строительству. Жилые дома - его главная задача. В главк тогда входило, кроме нашего, пятьдесят с лишним трестов! За год они осваивали миллиард рублей, сумму, колоссальную по тем временам. В крупнейшей строительной фирме мира занято было свыше 100 000 человек! На их вооружении насчитывалось 10 000 крупных строительных машин. Такими силами и средствами сооружалось одновременно 2000 объектов! При этом почти все здания возводились индустриальными методами: по типовым проектам из сборного железобетона. Cбылась мечта Никиты Сергеевича! Но лично ему как раз в 1964 году больше ничего не оставалось делать, как предаваться воспоминаниям о былом и тайком от соратников диктовать мемуары.
"Главмосстрой" возводил не только стандартные, но и уникальные сооружения, такие как Дворец съездов, Лужники, Новый Арбат, МХАТ на Тверском бульваре, цирк на Юго-Западе, СЭВ. Все эти и другие крупные здания 60-70-х годов появились благодаря "главному застройщику Москвы".
Если в стране возникала необходимость срочно начать новое большое строительство - его поручали "Главмосстрою". Так случилось после землетрясения в Ташкенте. Так было после того, как решили строить автозавод в Набережных Челнах. "Главмосстрой" быстро возвел столицу БАМа, новую Тынду.
Кому обязан я тем, что вышел на столбовую дорогу? В Некрасовке, на Люберецкой станции аэрации, мой Московский буровой участок выступал на субподряде у "Главмосстроя". Тогда и попал на глаза одному из его руководителей, Бассу Михаилу Григорьевичу. Это один из тех, кого можно с полным правом назвать крупным строителем. Басс - яркая личность, известный специалист в области дорожно-мостового строительства, многие годы руководил техническим управлением исполкома Моссовета. Его удостоили Ленинской премии за сооружение стадиона в Лужниках. Он-то и сделал лестное предложение.
Сначала меня назначили начальником ППО - планово-производственного отдела СУ-17. В трудовой книжке сделана запись, что в новую должность вступил 1 января 1965 года. Тогда этот день считался рабочим. В Горном институте на утро после хмельной встречи Нового года назначались экзамены и зачеты. C того дня и началась новая жизнь.
Недолго служил столоначальником, занимался планированием. В тресте ко мне присмотрелись, я пришелся ко двору. И через четыре месяца выдвинули на более высокую должность. С апреля назначили начальником СУ-3.
В тресте насчитывалось четыре управления, в каждом числилось примерно по тысяче рабочих и инженеров. Одно из таких управлений доверили мне, 28-летнему инженеру. Я был полон сил и здоровья, готов горы своротить. Чувствовал, вышел на стратегический простор, который назывался - Москва.
То была должность номенклатурная, кандидатуру начальника СУ утверждали в райкоме партии. Этой процедуре предшествовало заполнение дотошной анкеты, которая называлась "объективкой". Состоялось собеседование с сотрудниками аппарата, секретарем райкома. Не мы выбираем время, время выбирает нас. Все последующие должности - главного инженера, управляющего трестом, заместителя, первого заместителя, начальника главка, - все они считались номенклатурой райкома, горкома, ЦК партии.
Каждый раз, прежде чем подняться на более высокую ступеньку по служебной лестнице, требовалось заполнить новую объективку. А значит - еще раз пройти проверку в органах госбезопасности, получить одобрение в партийных инстанциях, принимавших секретное решение, не подлежавшее разглашению в печати. После чего следовала формальность - издавался приказ о назначении. Так на практике осуществлялась руководящая роль партии в подборе и расстановке кадров. Они, как когда-то сказал Сталин, "решают все".
Трест Горнопроходческих работ занимался подземным строительством, как Метрострой. Но Метрострой сооружал исключительно транспортные тоннели. А трест, как подрядная организация, - коммунальные тоннели для водопровода, тепла, линий связи....
При сооружении метро везде, где нельзя открытым способом проложить коммуникации, обязательно сооружают так называемые спецтоннели. Ими трест занимался в Москве с 1924 года.
Строили мы тоннели, как и метростроевцы, щитовым методом, вели проходку отечественными щитами от 2 до 5,5 метров в диаметре. Трест считался в Москве одним из лучших, способным справиться с любым сложным заданием в труднейших гидрогеологических условиях, какие свойственны нашей столице.
Когда было тяжело, срывались сроки выполнения важного задания, начальник Главмосстроя Пащенко говорил: "Поставьте рабочих Горнопроходческого треста, это гвардейцы". Так выпала мне честь попасть в классную команду, стать, говоря языком Пащенко, гвардейцем.
Встретили меня на новом месте без особой радости. Я слышал, как за моей спиной однажды сказали: "Ну вот, Ресина-молокососа нам прислали. А ему чертеж покажи, хоть вниз головой, хоть вверх ногами, все равно ничего не поймет, где канализация, где вода, где тепло...
Скептики были близки к истине. Да, я занимался осушением метро, работал в Апатитах... Но то, что пришлось выполнять в тресте Горнопроходческих работ, оказалось намного сложнее. Столица, как ни один другой город в стране, насыщена инженерией. Под видимой Москвой есть еще одна, невидимая. И чтобы обеспечить ее безопасность, нужно основательно потрудиться тресту Горнопроходческих работ.
Одно дело, когда прокладываешь тоннель в Калуге, где зачастую в недрах нет никаких рукотворных препятствий. Там, если ошибся, можно легко поправить положение, переделать то, что не вышло с первого захода. Под Москвой горнопроходчикам нельзя ошибаться, как саперам на фронте. Здесь любая ошибка чревата бедой, катастрофой. Может взорваться газ. Может произойти короткое замыкание. Это пожар, смерть, беды, о которых даже думать не хочется. Многие напасти угрожают, когда работаешь в старой Москве. Чем ближе к центру, тем все сложнее и опаснее. Не случайно Юрий Михайлович Лужков сравнил работу горнопроходчиков на Манежной площади с операцией на сердце.
Не забуду трагедий, которые происходили от ошибок, допущенных во время подземных работ. Так, из-за плохой заморозки лопнул Старолюблинский канализационный канал. Массы зловонных нечистот пришлось спустить в Москву-реку. Произошла, как теперь говорят, экологическая катастрофа. При советской власти ее замолчала подцензурная печать по приказу свыше. Другой раз при гидротехнических работах под землей задели водовод, питавший автогигант ЗИЛ. Произошла крупная авария, вынудившая остановить главный конвейер, что по тем временам считалось государственным преступлением.
Меня учили не ошибаться славные учителя. Управлял трестом Иван Иванович Сапронов. Не знаю, было ли у него высшее образование, какой строительный институт он кончал. Должность у него была чисто хозяйственная. Мне он казался политическим комиссаром, чей образ так любили показывать в кино и описывать в романах. Иван Иванович - очень добрый, отзывчивый, порядочный человек, умел сближать вокруг себя самых разных людей. Я относился к нему как к родному отцу, и он мне платил той же монетой. Трест числился передовым, получал Красные знамена, премии. В этом во многом была его заслуга.
Образцом инженера служил мне, однако, не Иван Иванович. Моим кумиром, наставником стал в те годы главный инженер треста Евгений Адамович Григорьев. Он родился дворянином, более того, сыном генерал-губернатора. Получил до революции классическое образование, как моя мать. Знал несколько иностранных языков, читал газету "Юманите", орган французских коммунистов. Газету другой ориентации на французском языке в Москве выписать или купить в киоске было невозможно. Григорьев стремился быть в курсе всего, что происходило в Европе и мире, чувствовал себя европейцем. И в тоже время был подлинным русским патриотом.
Брата Григорьева расстреляли в 1937 году. Ему самому повезло. Несмотря на дворянское происхождение, его утвердили в должности главного инженера треста, имевшего отношение к сверхсекретным объектам в столице СССР. Евгения Адамовича наградили орденом Ленина, ему определили персональную пенсию. Он меня во многом воспитал, приучил к работе в самых сложных московских условиях. И научил не бояться нового.
Когда меня назначили начальником строительного управления, Григорьев поручал нашему СУ такие работы, которые никто не выполнял. Так я узнал, что такое кессонная проходка. Этими методами следовало проложить новый тоннель канализационного коллектора, который шел вдоль Сущевского вала. Тот коллектор никогда не забуду, как раз его построил с помощью кессона. В водонасыщенном слое земли мы создавали камеру, рабочее пространство, свободное от воды, вытесняемой сжатым воздухом. Тогда пришлось применять и замораживание грунтов, возводя фундаменты мостов и эстакад.
Когда я получил от Григорьева задание построить коллектор столь сложными методами, то подумал, что он - идеалист и мечтатель. Как можно с полуразваленным управлением, где больше пили, чем работали, где не существовало ни технологической, ни элементарной дисциплины, решать современные инженерные проблемы?
Меня бы никогда не выдвинули в начальники управления, если бы оно нормально функционировало. Но его развалили пропойцы до такой степени, что пришлось руководству треста принимать экстренные меры, одной из которых стало мое назначение. Повторилось то, что случилось несколько лет ранее, когда мне доверили Московский участок буровых работ, о котором я уже рассказал. Даже там не пришлось увидеть то, что предстало моим глазам в старейшем московском тресте, СУ-3. Нигде так не воровали, не пили, не дрались. Моя правая рука, главный инженер, валялся на полу пьяный и избитый! Рабочие глушили водку в кабинете, спаивали и били своего начальника у его письменного стола. Этому развалу я был обязан повышением.
Я старался оправдать доверие Басса, не подвести Сапронова и Григорьева. Как начальник, не прощал промахов никому. И сам работал сутками. Наша контора находилась на Хорошевском шоссе, 39. Там прослужил почти восемь лет. У управления были свои мастерские, склады, буровые установки. С подобными - хорошо познакомился в тресте "Союзшахтоосушение". Кроме буровых установок, у треста Горнопроходческих работ на вооружении были щиты, о которых упоминал. В нашем арсенале техники были собраны низкотемпературные, замораживающие станции, гидравлические продавливающие установки, автокраны, грузовые машины.
С чего наводить порядок? Начал с уборщицы, заставил ее отмыть душевой комбинат. Приказал отдраить полы в бытовке, где рабочие закусывали. Стало чисто. Потом наступил черед производственной базы, административного здания.
Требовал неукоснительно выполнять задания, которые принимались на оперативных совещаниях. Конечно, на месте в конторе не сидел, все время посещал объекты, общался с мастерами и рабочими. Жил их жизнью, заботами.
Вывел тогда для себя несколько правил. С тех пор им следую неуклонно. В книгах о людях госбезопасности читал не раз, что у чекистов в идеале должны были быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова. Для руководителя в строительном комплексе требуется, по моим представлениям, сильная голова, тяжелая задница и крепкие ноги. Голова, чтобы думать. Задница, чтобы быть усидчивым, спокойно взвесить, оценить ситуацию, все рассчитать, с умом использовать силы и средства. Теперь есть возможность посидеть за столом не только с карандашом в руках, но и за компьютером. Не у всех, однако, терпения и ума хватает, чтобы руководить, даже при современных высоких технологиях.
Ноги волка кормят и нас строителей. Объекты одного стройуправления часто разбросаны на большой территории, отстоят далеко друг от друга. Упускать их из поля зрения из-за удаленности от конторы нельзя. Как ни странно, редко кто в одном лице обладает всеми этими тремя, казалось бы, естественными качествами.
* * *
Как читателю известно, я пришел в трест вскоре после того, как главу партии и государства Никиту Хрущева сместили со всех постов и отправили на пенсию. Но запущенная им на полный ход московская строительная машина не сбавляла обороты. Все начатые крупные проекты реализовывались той же сформированной им командой строителей и архитекторов.
Хрущев сместил с поста главного архитектора Москвы Иосифа Ловейко, не выразившего желания строить Дворец Съездов в Кремле. На его место выдвинул Михаила Посохина, автора Дворца. В сущности, одному ему да бывшему главному архитектору Москвы при Сталине Дмитрию Чечулину (еще кое-кому) давали тогда возможность творить, строить по индивидуальным проектам. Отставленному Ловейке пришлось после престижных домов проспекта Мира заниматься кварталами Дегунина и Лианозова, сплошь застроенными типовыми коробками. Сотни других зодчих-художников больше никому не требовались.
Сменивший Хрущева в результате кремлевского заговора Брежнев строительством Москвы не занимался. С его именем не связано ни одного крупного проекта, хотя руководил этот лидер страной почти двадцать лет.