На проспекте Мира панельный 25-этажный дом, подобно пятиэтажке, построили без металлического каркаса. Это считалось тогда достижением. Металл шел на танки, в тяжелую индустрию. Даже Останкинскую телебашню по этой причине Хрущев велел выполнить в железобетоне, а не металле, как предполагалось.
Напомню, первые бескаркасные панельные дома имели всего пять этажей, потом - 9, 12 этажей. На проспекте Мира в виде эксперимента появился 17-этажный панельный дом, точно такой, как на Смоленском бульваре. И под занавес подняли кранами стены 25-этажной махины. Таким образом следовали генеральной линии, прочерченной все тем же Хрущевым, - вытеснить кирпич, перейти на панели.
Процент полносборных домов с каждым годом возрастал, приближаясь стремительно к цифре 100. В 1956 году в таких домах насчитывалось 5 процентов жилой площади. А спустя всего десять лет свыше 80 процентов жилой площади приходилось на дома-коробки, собранные монтажниками.
У этой генеральной линии были свои социальные плюсы. Никогда прежде Москва не застраивалась такими темпами, не сооружала так много жилья для народа. Но плата за это благо оказалась большой. Город стремительно лишался индивидуальных черт, заполнялся домами-близнецами, кварталами-близнецами.
Процесс, начатый в Москве, пошел по всему Советскому Союзу, по всем республикам. В районах массовой застройки становились возможными курьезные происшествия, одно из которых стало сюжетом популярного фильма "Ирония судьбы". Там, как все помнят, подвыпивший москвич принял за свой - чужой дом в Ленинграде, точно такой как в Москве.
Даже в арбатских переулках, застроенных особняками в стиле ампир, строили коробки. На Большой Якиманке сломали особняк Литературного музея. На месте маленьких строений, типичных для Замоскворечья ХIХ века, появился девятиэтажный протяженный панельный дом. В нем в 35 лет я впервые получил квартиру, будучи начальником стройуправления.
При каждом новом Генеральном секретаре партии, помимо программы КПСС, разрабатывался очередной Генеральный план для Москвы. Был такой у Сталина, был и у Хрущева, любителя строить.
На Сталинский план реконструкции 1935 года Хрущев не особенно ориентировался, ломать всю Москву, как его предшественник, не собирался. Сокрушить все подряд до основания позволил только на Новом Арбате. Из центра Москвы стройкомплекс переориентировал в другом направлении - на окраины. Это еще одна особенность начатой при нем политики в области развития города.
* * *
После триумфа в Кремле, где посреди старинных зданий встал Дворец Съездов, Михаил Посохин возглавил авторов-составителей нового Генплана. Его рассчитывали на четверть века. Хрущев рассмотреть этот Генплан не успел. После того как пришел к власти Брежнев, о генплане забыли. Новая метла хотела мести по-новому.
Прошло десять лет, почти полсрока, на который рассчитывался Генплан, и только в 1971 году его вдруг утвердили. На тот год намечался ХХIV съезд КПСС, и к этому событию приурочили акцию официального одобрения плана. Причина такой задержки, конечно, была политическая: ко всему, что задумывалось при прежнем руководителе партии, относились предвзято. Очередные проекты стремились связать с образом нового главы КПСС. Но Брежнев за двадцать лет пребывания у власти не проявил интереса к строительству, не включал стройплощадки, столь притягательные для Никиты Сергеевича, в маршруты поездок по городу. Да и вообще редко где появлялся, кроме Старой площади и Кремля.
Выступая на ХХIV съезде КПСС, прочно утвердившийся во власти Леонид Ильич по подсказке московских руководителей озвучил добрые слова о столице. С высокой трибуны в Кремле он поставил задачу для всего народа: "Превратить Москву в образцовый коммунистический город"!
Он не обещал построить "светлое будущее" к 1980 году, как это сделал Хрущев на партийном съезде, заверив всех, что "нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме". Брежнев поставил задачу более локальную, но столь же утопичную - построить коммунизм в одном отдельно взятом городе. Этот лозунг постоянно повторялся на партийных собраниях в нашем строительном управлении, тресте Горнопроходческих работ, по всей Москве.
Новый Генеральный секретарь Москвы не знал. В детстве не бегал по московским дворам. В юности не учился в московском институте. Большую часть жизни провел на Украине, в Молдавии, Казахстане. Став к пятидесяти годам постоянным жителем Москвы, Брежнев постигал ее как автолюбитель. Ему нравилось самому сидеть за рулем, мчаться по Кутузовскому проспекту с дачи в Кремль на "мерседесе", других иномарках. Их ему дарили главы государств и правительств, зная о пристрастии Леонида Ильича к быстрой езде за рулем.
Те, кто посещал партхозактивы в довоенное время, помнили, что задачу, подобную той, которую Брежнев поставил на ХХIV съезде КПСС, выдвинул в 1935 году Каганович, особо близкий тогда к Сталину. Будучи вождем московских большевиков, он сформулировал ее в словах - "Превратим Москву в образцовый социалистический город!".
Во имя этой идеи сломали московские монастыри, сотни церквей, массу старинных зданий, считавшихся символами Москвы купеческой, капиталистической. Но и построили много, о чем не следует забывать. Мосты над Москвой-рекой, канал имени Москвы, линии метро, набережные, новый Охотный ряд и улица Горького - все это объекты того Генплана.
Брежневский Генплан начали претворять в жизнь с того, что сокрушили старую Москву в районе Домниковки. Тогда эту улицу снесли до основания. По ее трассе прошел так называемый Новокировский проспект. Его задумали еще до войны. Такие магистрали должны были пройти по всем сторонам от центра. Предполагалось, что от площади трех вокзалов новый проспект потечет широким асфальтовым руслом параллельно улице Кирова-Мясницкой, пересечет Садовое кольцо и выйдет к Сретенскому бульвару. Для этой цели уничтожили Тургеневскую библиотеку, построенную в память о великом писателе до революции на частные деньги.
От бульваров широкая магистраль, наподобие Нового Арбата, должна была пробить себе путь в гуще исторической застройки. И выйти к площади Дзержинского.
По сторонам Новокировского проспекта предполагалось разместить жилые дома, кинотеатр, магазины, одним словом, создать комфортабельный жилой район в центре. Но денег у Москвы на такой проект не нашлось. Вместо нужных городу объектов начали строить одинаковые, как на Новом Арбате, крупные здания. Все - для всесоюзных банков. Они сооружались много лет, превратились в хронический долгострой. (Нам их пришлось заканчивать после крушения советской власти, но для других банков. Они поплыли в русле рыночной экономики.)
Московский Совет и МГК партии, ободренные вниманием Брежнева, приняли совместное постановление о реконструкции Москвы. Решили начать преобразования со Сретенки, самого запущенного района в пределах Садового кольца. В ее переулках жили бедные люди, здесь до революции помещались злачные места, притоны, дома терпимости. Декларировалось, что Сретенка и ее переулки обновятся за пару лет. Из этой затеи также ничего не вышло. Возник очередной долгострой. Жизнь закипела здесь спустя двадцать лет, когда не стало ни Брежнева, ни КПСС...
По Генплану 1971 года громадная территория Москвы за пределами Центра делилась на семь планировочных зон, на миллион жителей каждая. Они окружали историческое ядро в пределах Камер-Коллежского вала. В каждой зоне замышлялся общественный центр, застроенный высотными домами, театрами, концертными, выставочными залами, ресторанами, наподобие громадного "Арбата" на проспекте Калинина.
Так, невдалеке от моего бывшего дома на Сельскохозяйственной улице располагался один из семи таких центров. Ему отводилась территория вокруг Останкинской телебашни, Останкинского парка и Главного ботанического сада, Выставки. К этому Северному центру прокладывался проспект "Северный луч", начинавшийся у Цветного бульвара. Архитекторы запроектировали Дворец спорта на 40 тысяч мест, в несколько раз больший Дворца спорта в Лужниках. Мы, горнопроходчики, должны были соорудить подземные тоннели, гаражи на тысячи машин.
На этих планах рядом со знакомыми мне строениями Останкинского дворца графа Шереметева, павильонами ВДНХ, размещались дома-небоскребы, как в Америке, жилые и административные, предназначенные для каких-то абстрактных учреждений.
Из конца в конец между МКАД предполагалось проложить широкие и прямые, как стрела, магистрали. То были некие хорды, образующие при пересечении транспортный четырехугольник, включавший в себя всю старую Москву. Этот квадрат дополнял исторически сложившуюся радиально-кольцевую систему... Фантазия?! От чтения таких проектов кружилась голова.
Хотя об этом Генеральном плане не уставали всюду говорить и писать, он, как все прежние, остался на бумаге. Ни одного задуманного "центра планировочной зоны" не сформировалось за двадцать лет правления Леонида Ильича.
Более того, даже программа строительства необходимых для Москвы крупных инженерных сооружений была заморожена. Началась невиданная прежде гонка вооружений. США больше никто в СССР по мясу и молоку не пытался догнать и перегнать. Решили победить в соревновании по числу самолетов, ракет, танков...
Где было взять миллионы на тоннели и эстакады, хорды и центры планировочных зон? В первую очередь прекратили реконструкцию Садового кольца, площадей кольца "Б". "Развязки" признали дорогими, необязательными. Поэтому и происходят сейчас пробки на дорогах.
При Брежневе был наложен запрет на строительство уникальных объектов, без которых столица не может развиваться. Без разрешения правительства СССР Москва не могла построить ни театра, ни дворца спорта, даже крупного кинотеатра, если их стоимость превышала три миллиона рублей. Всем известный кинотеатр "Россия" на Пушкинской площади зажег огни при Хрущеве. При нем заложили крупнейший кинотеатр "Октябрь" на Новом Арбате, там же появился Дом книги, считавшийся крупнейшим в Европе. Все подобное - проектировать прекратили.
В 1967 году достроили начатую опять же при Хрущеве гостиницу "Россия" на шесть тысяч мест. Столица крупнейшего в мире государства хронически страдала от нехватки гостиниц. Столица СССР перестала с тех пор строить музеи и театры, жила за счет "Москвы купеческой", любившей учреждать такие заведения.
Начатое обновление центра - полностью прекратилось. В пределах Садового кольца башенный кран стал редкостью. Проезды исторического ядра города деградировали. Даже улица Горького, где я любил бывать с друзьями, утратила былой блеск и престиж.
С большим трудом городу удалось получить разрешение достроить начатую до войны гостиницу "Москва"...
Наш трест тогда работал далеко от центра.
* * *
Но и при Брежневе Москва много сооружала жилья, застраивалась вширь, наращивала этажи. С конвейеров домостроительных комбинатов сняли "хрущобы", их больше не тиражировали. Последовал запрет на возведение пятиэтажных домов. Новые кварталы застраивались 9-, 12-, 16-, 22-этажными зданиями. Центр тяжести строительства с Юго-Запада перемещался в другие районы в пределах МКАД.
Когда я в 1965 году пришел в трест Горнопроходческих работ, Москва получила 5 миллионов квадратных метров жилой площади. Еще через год эта цифра возросла на триста тысяч квадратных метров. Так был поставлен непревзойденный с тех пор рекорд. В 1965-1970-е годы город наращивал по 5,3 миллиона квадратных метров жилой площади ежегодно!
В следующей пятилетке эта цифра начала уменьшаться. Страна, как я сказал, втянулась в изнурительную гонку вооружений. К концу правления Брежнева и сменивших его Генеральных секретарей город строил по три миллиона. А когда к власти пришел Михаил Горбачев, эта стабильная цифра начала убывать, в 1989 году достигла минимума - 2,7 миллиона квадратных метров. То есть, стала в два раза меньше, чем двадцать лет назад.
Сколько мы строим сейчас? В год наращиваем по 3 миллиона 400 тысяч квадратных метров. Много это или мало? В развитых странах на одного человека приходится от 40 до 70 квадратных метров жилой площади. Там семья из трех человек располагает комнатами, ванными, туалетами в двести с лишним метров! У нас приходится в среднем на одного москвича 20 метров, притом что сотни тысяч из них все еще живут в коммунальных квартирах.
Поэтому нам нужно удвоить усилия. Таких возможностей пока нет, а вот 5 миллионов, как при Хрущеве, мы делать можем. Для этого наш комплекс располагает силами и средствами.
Притом что количественные показатели уменьшались, качественное улучшение продолжалось и при Брежневе в годы так называемого "застоя".
Термин этот придумали идеологи перестройки. Но универсально применять его по отношению ко всему, что происходило в СССР, - нельзя. Никакого "застоя" в Москве в градостроительстве не существовало. Довольно быстро выправили "перегибы" Никиты Сергеевича. Потолки подняли, перестали совмещать санузлы, стали просторнее кухни и прихожие. Увеличили размеры комнат, подсобных помещений. Город стремительно застраивался типовыми домами, школами, детскими садами, поликлиниками. Каждый год Москва осваивала 25 квадратных километров земли, которой не хватало, хоть мы не Голландия или Япония.
"Застой" начался с приходом в Кремль Михаила Горбачева и его команды неумелых управителей.
Все Генеральные планы, начиная со Сталинского, запрещали строить новые заводы и фабрики в городе. Но их продолжали под разными предлогами закладывать. Так появился "Хроматрон", фабрика безверетенного прядения, завод шаров и многие другие московские предприятия. Повсеместно реконструировали старые заводы и фабрики, при этом возводились крупные современные цеха. Промышленное строительство не только продолжалось, но и наращивалось. Несмотря на все решения высших инстанций, министерства союзные и республиканские, госкомитеты стремились дислоцировать именно в Москве новые предприятия и институты, конструкторские бюро. Причина была чисто экономическая, которая оказалась сильнее любых лозунгов и Генпланов. В таком большом городе, как Москва, строить дешевле, чем в отдаленных районах страны. Дорог железных и шоссейных прокладывать не нужно, электричества много, специалистов хватает, учить никого не требуется. Каждый год в Москве прибавлялось по миллиону квадратных метров производственных площадей.
Все эти тенденции предопределяли деятельность нашего СУ и треста Горнопроходческих работ, который первый начинал рыть землю там, где замышлялся очередной завод, фабрика, цех, канал, станция...
* * *
Перейдя в трест, я поверил окончательно в свои силы, что могу выполнить любую задачу. Одновременно почувствовал на своей спине груз небывалой тяжести. Ощутил, что кроется за словами, какие часто произносили на собраниях, "о высокой ответственности за порученное дело".
Наказывая за упущения, я никогда не залезал в чужой карман, не карал рублем, морально человека не унижал. Без этих крутых методов есть много других, действенных. Разговор по душам, выговор устный, выговор в приказе, строгий выговор, замечание, перевод на другое место, которое больше соответствует способностям, наконец, выдвижение на партийную работу...
Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Роль руководителя состоит в том, чтобы каждый раскрылся, проявил себя. Ну, а если встречается неисправимый бездельник, бывает и так, то с ним нужно расставаться.
Радовали меня тогда, в середине 60-х годов, как всех начальников строительных управлений так называемые "косыгинские реформы". Их предприняли после отставки Хрущева усилиями главы правительства Косыгина, опытного хозяйственника, хорошо знавшего сложный советский механизм управления народным хозяйством.
О реформах в экономике много писали и говорили. Но довольно быстро эта важная тема сошла со страниц газет. Брежнев и аппарат ЦК охладели к реформам. Мы на себе ощутили это вскоре. Экономика - особо чувствительный организм, она болезненно реагировала на изломы генеральной линии партии в сфере промышленности и строительства. По первому положению социалистическим предприятием считалось низовое звено, сам производитель, в нашем случае само строительное управление, такое, как СУ-3. Потом произошла существенная поправка и соцпредприятием, со всеми вытекающими из этого положения правами и обязанностями, посчитали трест. Права мои как начальника управления урезали. Трест - это все-таки надстройка, структура чисто управленческая, командная.