Ничего подобного не могли себе позволить министры, ведавшие культурой, образованием, наукой. Да и Московский Совет не мог застраивать старую Москву как она того заслуживала... У него не находилось ни сил, ни средств, чтобы ремонтировать тысячи обветшавших особняков, бывших доходных и торговых домов, Старого Гостиного двора, всего, что в прошлом украшало Москву, вызывало восторг у иностранцев. И это было одним из проявлений разразившегося глубокого социально-политического кризиса.
Выше, когда шла речь об Играх, мы видели: объекты Олимпиады, гостиницы строились на деньги ВЦСПС, Интуриста, ВЛКСМ. Но чтобы спасти старую Москву, в нее требовалось вкладывать средства других инвесторов, а таковых не существовало. У государства, ослабленного войной в Афганистане, обремененного гонкой вооружений, денег не оставалось на Генеральный план развития Москвы.
Поставленная КПСС задача: "Превратим Москву в образцовый коммунистический город!" - оказалась утопией.
Наступил момент, когда на арену истории должны были выступить другие инвесторы, другие объекты социального действия. Только они могли возродить Москву.
ГЛАВА VI
Между молотом и наковальней.
Встреча с Борисом Ельциным.
Объезд Москвы c будущим первым секретарем МГК.
Средства и причины. Знакомство с Юрием Лужковым.
Новое назначение - "Главмоспромстрой".
Подвиг Геракла, совершенный мэром Москвы.
Профессор Гавриил Попов и его идеи.
В правительстве города.
На Малой Бронной в "Главмосинжстрое" первым моим начальником, напомню, был Анатолий Ефимович Бирюков. Я служил его замом. Его сменил Юрий Андреевич Молчанов, крупный инженер. Он досконально знал сложнейшее подземное хозяйство Москвы, работал и в главке, и директором института "Мосинжпроект". При нем я поднялся по служебной лестнице еще на одну ступеньку и стал первым заместителем начальника главка.
Только после десяти лет службы здесь, в августе 1985 года, меня выдвинули на должность руководителя "Главмосинжстроя". Этим я обязан Илье Дмитриевичу Писареву, секретарю МГК по строительству, бывшему первому секретарю Краснопресненского райкома партии. В этом районе находился наш главк, здесь мы сооружали Дом Советов РСФСР, еще не названный мною, в сущности олимпийский объект, Хаммер-центр. Это гостиница с номерами и квартирами, Конгресс-залом на 2000 мест, связью, ресторанами, магазинами, со всеми удобствами для бизнесменов, иностранцев, живущих в Москве. Его мы сдали к Играм.
С Писаревым, известным инженером-монтажником, знавшим толк в строительстве, мы дружно работали. Его идею о моем выдвижении поддержали Промыслов и Гришин. Вопрос о национальности на этот раз не возник. В Кремль, на Старую площадь пришли новые люди, дети тех, кто пострадал в годы сталинских репрессий. Со Старой площади повеял свежий ветер перемен, через несколько лет усилившийся на просторах страны и превратившийся в ураганный вихрь, сорвавший красный флаг с крыш зданий ЦК партии и Кремля. В апреле 1985 года Горбачев объявил о "перестройке" и "ускорении". Началось бурное обновление кадров.
Но мое выдвижение чуть было не сорвалось, хотя меня утвердили в должности на бюро МГК. Однако дальше все пошло не по отработанному годами сценарию. Потому что кабинет заведующего отделом строительства ЦК на Старой площади занял новый человек, прибывший в Москву с Урала. Инженер-строитель по образованию и опыту работы. Строить умел: начинал мастером, прорабом, затем работал главным инженером стройуправления. Возглавил домостроительный комбинат, созданный по образу и подобию московских ДСК. Только после этого его выдвинули на партийную работу. В Свердловском обкоме он заведовал строительным отделом. Но в Москву его перевели не для того, чтобы строить, хотя назначили заведующим строительным отделом ЦК. Эта должность для первого секретаря крупнейшего индустриального обкома CCCР не считалась повышением.
Новый заведующий строительным отделом ЦК пристально следил за делами в Москве и заметил: начальника "Главмосинжстроя" МГК утвердил без его ведома, не согласовав вопрос в ЦК. Так я попал между молотом и наковальней, между Гришиным и Ельциным. Им предстояло вскоре выяснить отношения на политическом ринге в решающем поединке.
Таким образом, мое знакомство с Борисом Николаевичем произошло при драматических обстоятельствах. Моя карьера чуть было не закончилась. Ельцин не хотел меня утверждать, потому что формально нарушен был ряд процедурных моментов, соблюдаемых при выдвижении руководящих кадров. Но причина, конечно, была глубже, пока мало кому известна.
Будучи долгое время всесильным членом Политбюро ЦК, Виктор Васильевич Гришин не стал согласовывать мое назначение с новым заведующим отделом ЦК, не вынес вопрос на секретариат ЦК, посчитав это формальностью. По-видимому, полагал, его можно решить в рабочем порядке, задним числом оформить состоявшееся выдвижение. А должность начальника московского главка с правами министра, как было сказано, относилась к номенклатуре ЦК партии.
Когда мои документы в рабочем порядке поступили на Старую площадь к Ельцину, он отреагировал неожиданно для всех в МГК: "Знать не знаю, кто такой Ресин! Мне его не представляли, в отделе и на секретариате мы его не рассматривали".
И согласия на мое назначение не дал!
Я завис в воздухе. Мне хватило тогда ума не покидать обжитой кабинет первого зама. В нем я работал как прежде, дожидаясь окончательного решения вопроса в верхах.
Нашлись в аппарате ЦК люди, хорошо знавшие меня. Они дали мне положительную характеристику, и Ельцин согласился меня принять для собеседования. Помощник его, будущий секретарь МГК Беляков, предупредил, встреча займет всего десять минут. И посоветовал подготовиться, исходя из требований, которые предъявлял новый заведующий строительным отделом ЦК. Его, однако, интересовали проблемы не столько инженерно-строительные, сколько социальные, политические.
Наша беседа вместо намеченных десяти минут длилась час. Мне было о чем рассказать и что ответить.
- Да, не думал, что Москва так опережает Союз в инженерных работах. Они соответствуют мировому уровню, - сказал Борис Николаевич в конце беседы. И заключил:
- Мы тебя согласовываем. Я к тебе приеду.
Приехал через две недели. Поездка наша по Москве началась в восемь утра, закончилась в десять вечера. Ельцин поразил неутомимостью, любознательностью, знанием строительства, желанием все увидеть и услышать.
Мы проехали в его большом черном "ЗИЛе" по многим районам и объектам, побывали на стройплощадках, заводах, в гараже, спускались в тоннели, подробно осмотрели, как строится многоярусная подземная стоянка автомашин у ВДНХ. Она сооружалась новым тогда для нас методом "стена в грунте". Спустя десять лет таким методом мы с благословения Ельцина соорудили подземный комплекс "Охотный ряд" у Кремля.
Как и предупреждал помощник, вопросы задавались мне не только о строительстве, хотя оно его интересовало. Ельцин спрашивал, сколько работает членов партии и комсомольцев, сколько москвичей и иногородних, так называемых лимитчиков. Их Москва принимала по лимиту, выделяемому заводам и стройкам по решению инстанций. Без сотен тысяч дешевых рабочих рук лимитчиков город обойтись не мог. А это значило, что Москва становилась с каждым годом все более многолюдной, опережала темпы роста населения, заложенные в Генеральном плане. Таким образом, Генплан выполнить практически было невозможно. (С лимитчиками, прибывшими с Урала, Борис Николаевич решил побороться, о чем вскоре все узнали из его выступлений...)
Ельцин интересовался, сколько у нас холостяков и семейных, сколько людей с высшим и средним образованием, где рабочие повышают образование, учатся. Конечно же спрашивал о заработках.
Мы пообедали в заводской столовой и продолжили объезд. Расстались через двенадцать часов после встречи. В тот день я понял: это наш будущий первый секретарь МГК.
Но чтобы им стать, следовало убрать с дороги члена Политбюро ЦК! Что и было сделано по испытанной схеме, применявшейся в прошлом при смещении Молотова. В органе ЦК КПСС газете "Советская Россия" появилась критическая статья, разорвавшаяся как бомба. В ней утверждалось, что дела на стройках Москвы идут плохо. По "сигналу" печати к делу по решению ЦК подключился Комитет народного контроля СССР. Его сотрудники насобирали компромат: искажение государственной отчетности, "очковтирательство", нарушение установленного правительством порядка приемки в эксплуатацию жилых домов... Началась шумная борьба с приписками, недоделками, низким качеством. То был сигнал, что Виктору Васильевичу Гришину пора уходить со сцены.
Это случилось 25 января 1986 года. В тот день пленум горкома партии единогласно избрал первым секретарем МГК Бориса Николаевича Ельцина. Тогда я услышал его в Колонном зале Дома Союзов. Он выступил на городской партконференции с отчетом МГК КПСС, которым до того не руководил. С первых его слов я понял: нас ждет нелегкая жизнь. Критический удар первый секретарь, не успев занять кабинет в горкоме, нанес по Илье Дмитриевичу Писареву, секретарю МГК по строительству. Ельцин, как никто до него, уделил в отчетном докладе много места реконструкции столицы. Он признался, что не решен в принципе вопрос - как и куда развиваться городу. Но одно ему было ясно, нужно отменить большинство прежних постановлений и принять новое о комплексном социально-экономическом развитии Москвы.
Впервые Ельцин заявил, надо взяться за центр города. Им после смерти Сталина строители мало занимались, обрекая старую Москву на медленную смерть...
Тогда всем собравшимся в Колонном зале московским руководителям стало ясно, почему из Свердловска первого секретаря обкома перевели на второстепенную должность заведующего строительным отделом ЦК...
* * *
К тому времени наш главк успел многое сделать для города. У него сложился свой стиль работы. Но в силу того, что им прежде управляли крупные руководители, бывший зампред исполкома Моссовета, бывший зампред Совета министров РСФСР, между "Главмосинжстроем" и "Главмосстроем" возникла напряженность в извечном вопросе: кто главнее?
В этом противостоянии мне с первых дней следовало определиться. Я не хотел конфликтовать с генеральным подрядчиком, "главным застройщиком Москвы", каким оставался "Главмосстрой", хотя к тому времени рядом с ним поднялся еще один гигант - "Главмоспромстрой". Собрав коллегию, сказал в нелицеприятной форме то, что не всем понравилось: "Мы - холуи "Главмосстроя"! Москвичи ждут в первую очередь не водопровод и канализацию. Им нужен дом! Мы обязаны все сделать, чтобы они его получили как можно быстрее. Поэтому должны выполнять все, что от нас требуют строители домов. Даже их капризы!"
Такая концепция через некоторое время себя полностью оправдала. Конфликты между главками прекратились, между мною и начальником "Главмосстроя" Валерием Владимировичем Сухоцким установились хорошие, доброжелательные отношения.
Поэтому когда все собирались в штабе, созданном при МГК во главе с начальником "Главмоскапстроя", я шел на эти заседания без страха. Почему начальником штаба назначили именно его? Очевидно, не только потому, что этот главк стоял в истоке строительного процесса, но и потому, что Иван Михайлович Болтовский служил кадровым военным, полковником, умел приказывать. На заседаниях штаба, где происходили нелицеприятные разборки, все с опасением ждали, кто окажется очередным козлом отпущения, кого обвинят в срыве планов жилищного строительства, кто крайний? И, как я помню, наш главк никогда не оказывался крайним. Сухоцкий никогда не сваливал на нас вину за плохую работу.
Как это удавалось? Умение руководить заключается как раз в том, чтобы находить общий язык с партнерами, а не конфликтовать с ними. Этого принципа я придерживался при советской власти, ему остался верен и в рыночных отношениях. Надо договариваться!
Этого, конечно, мало, чтобы управлять. Нужна требовательность, твердая и до конца. У меня принцип: сказал - сделал. Причины я не принимаю. Память у меня хорошая. Помню все. Это тяжелый принцип. И у Юрия Михайловича Лужкова такой принцип управления.
Есть еще несколько важных принципов. Сколько ты можешь перевалить, столько бери. У меня никакой изжоги нет от такой перегрузки. На себя при этом ничего не замыкал, все раздавал заместителям, которых у начальника главка было несколько. Никогда не ревновал, если они через мою голову решали вопросы с первыми лицами. Конечно, случается и так, что даю поручение, а потом сам его выполняю, если возникает обеспокоенность за судьбу поручения.
Говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Рисковал много раз. Когда уезжал на Крайний Север, когда брался за работу в СУ, где рабочие пили водку с главным инженером в его кабинете...
Работа у строителя опасная, чувствую себя много лет идущим по канату. Монтажник рискует жизнью на высоте. Начальник стройучастка отвечает головой за каждого монтажника. Риск везде - и в технике безопасности, и в финансовых делах, где крутятся большие деньги.
Скажу откровенно: я человек очень осторожный, иначе бы давно с каната сорвался. На службе всегда чего-то опасался и сейчас боюсь. Поэтому каждое действие всегда семь раз взвешиваю, прежде чем принять решение. Всегда думаю, что будет за это? Даже если иду на какие-то отступления от норм и правил - боюсь. А таких начальников, которые страха не ведают, остерегаюсь, опасаюсь с ними работать, считаю, бесстрашный руководитель либо глуп, либо авантюрист.
Не скрываю этого качества своей натуры. Остерегаюсь любого разговора с мэром, премьером, президентом. Когда меня к ним приглашают, всегда думаю, что за вопрос возникнет, о чем пойдет речь, независимо от того, в хороших ли я отношениях с этим лицом или нет. Я дружу с Лужковым, но все равно, когда он меня вызывает, вхожу к нему в кабинет с чувством опасения. Не потому, что меня накажет, с работы снимет, нет. Страшит другое - не ошибиться в прогнозах, людях, делах. Волнует угроза сорваться с каната, поэтому просчитываю каждый шаг вперед. Назад по канату не ходят.
Наконец скажу еще об одном принципе. Тяге к людям конкретным, незаурядным, от кого могу что-то перенять. Кто сильнее меня, тот мне интересен. Всегда любил работать и жить в окружении сильных. Не только сверху, но и снизу. Благодаря общению с такими личностями, сам обогащаешься, становишься сильнее, перенимаешь то, чего не хватает, как губка впитываешь все новое. Никогда не пожалел, что следовал такому правилу.