Девиз моей жизни заключен в словах, сказанных когда-то Сергеем Есениным. Недавно в клубе ученая обезьянка вытащила мне на счастье билетик с этими словами, которые я с удовольствием цитирую по памяти:
Счастлив тем, что целовал я женщин,
Рвал цветы, валялся на траве,
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.
* * *
Мой переход из одного кабинета в другой в "Главмосинжстрое" прошел спокойно, не вызвал негативной реакции у товарищей по службе, а у меня головокружения от высоты. Прав у меня стало больше, как у министра. Но и за чужую спину больше не спрячешься, теперь я полностью отвечал за судьбу тридцатитысячного коллектива.
Новое назначение пришлось на август, спустя несколько месяцев после апреля 1985 года, когда началась "перестройка".
Любой строитель знает, легче возвести новый дом, чем капитально переделать старый. Для этого нужно очень многое знать и уметь, создать проект и перепланировку здания, разработать детальные чертежи. Кроме горячего желания осчастливить народ, был ли такой план и чертеж у "прорабов перестройки"? Вряд ли. Иначе бы государственная машина, которой управлял Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, не свалилась бы на полном ходу под откос...
Впервые я с ним встретился накануне открытия Олимпиады-80. Тогда Политбюро в полном составе во главе с еще бодрым Леонидом Ильичом совершило объезд Олимпийских объектов, построенных в Москве. Машины сделали остановки в Лужниках, на проспекте Мира у Крытого стадиона, в Олимпийской деревне на Юго-Западе... Горбачев ничем не выделялся среди других, разве что выглядел среди стариков молодым.
Вот от него я и услышал спустя несколько лет про ускорение, перестройку и застой. Да, в нашей сфере назрело время многое менять, модернизировать, совершенствовать. Но никакого "застоя", повторяю, строительная машина Москвы не знала. И я никогда не стоял на месте. Мы выполняли намеченную программу. С точностью часового механизма каждый год отмеряли по три миллиона с лишним квадратных метров жилой площади, по миллиону квадратных метров производственных площадей. Передавали Москве ключи от многих детских садов и ясель, школ, поликлиник и больниц.
* * *
Наш главк и до, и после начала политических перемен в стране строил много хранилищ для картофеля и овощей, фруктов, оборудованных системами, поддерживавшими заданную температуру и влажность. С весны 1987 года этими объектами начал заниматься Юрий Михайлович Лужков, взваливший на свои крутые плечи "Мосагропром".
Не помню, когда точно мы впервые встретились, но это случилось, когда его перевели на штатную работу в систему Московского Совета. 13 января 1987 он занял кабинет первого заместителя председателя исполкома. До этого тринадцать лет избирался депутатом Моссовета, на общественных началах руководил депутатской комиссией по коммунально-бытовому обслуживанию. Занимался кладбищами, прачечными, химчистками, самыми убогими учреждениями советской Москвы. Но занимался так увлеченно и с таким успехом, что обратил на себя внимание новых руководителей Москвы, пришедших на смену Гришину и Промыслову.
В исполком Лужков пришел в 50 лет из Министерства химической промышленности СССР, где какой-то год прослужил начальником управления по науке и технике. Оттуда его на счастье Москвы забрал Ельцин, сделав сильный ход, значение которого сегодня всем ясно.
Коренной москвич Лужков, сын отца-плотника и матери-кочегара, вырос в Замоскворечье, где жил в бараке на Дербеневской набережной. С дипломом инженера-механика начал службу младшим научным сотрудником Института пластмасс. С одной ступеньки служебной лестницы на другую поднимался медленно, но верно. Много лет занимался автоматизацией химических производств, стал крупным специалистом в области управления.
Он закончил известный Московский институт нефтегазовой и химической промышленности, или, как его называют студенты, "Керосинку". Закончил в тот год, что и я. Мы ездили по утрам на лекции на одну и ту же Большую Калужскую улицу, пользовались одной и той же станцией метро. Но не были знакомы.
Лужков, как я сказал, работал на общественных началах в одной из комиссий Московского Совета. Я возглавлял другую комиссию, связанную со строительством. Когда же его назначили первым зампредом исполкома, мы с ним познакомились. Тогда и возникла у нас личная симпатия друг к другу.
Всегда буду помнить: Лужков, в отличие от многих других начальников главков, себя не раз подставлял под удар, прикрывал на бюро горкома огрехи строителей. Не каждый способен выдержать могучий и неожиданный удар Бориса Николаевича. Это требовало мужества.
Когда Ельцин задавал прямой вопрос: "Будет или не будет сделано?" Лужков отвечал всегда: "Будет!" Хотя было много обстоятельств, чтобы ответить: "Я сомневаюсь!"
Тогда Лужков большой политикой не занимался, даже когда его спустя три года утверждали главой городского правительства, не причислялся ни к демократам, ни к коммунистам. Называл себя хозяйственником, ни больше, ни меньше. Но теперь он крупный политик, потому что должность занимает политическую. Как бы не называли его в газетах с иронией "градоначальником", занимается он сегодня не только Москвой, но и Россией. У многих россиян - вся надежда на него.
Что касается меня, я как был, так и остался хозяйственником, членом команды Юрия Михайловича. Он поручает мне, как правило, не политические вопросы, а сугубо хозяйственные. Я захожу в его кабинет со своим мнением, а выхожу с мнением Лужкова.
* * *
Москвой Борис Николаевич управлял официально с 24 декабря 1985 года по 13 ноября 1987 года, менее двух лет. Начал с выступления в Колонном зале на городской партконференции, закончил докладом в Большом театре на торжественном собрании по случаю 70-летия Октябрьской революции. Все это время оставался коммунистом, "ускорял перестройку". И боролся с "застоем", менял руководителей. Из 33 первых секретарей райкомов сместил 23, в некоторых райкомах успел дважды переизбрать первых лиц. (Точно то же самое делал Горбачев, смещая министров и заведующих отделов ЦК.)
Но к тем, кого уважал, Борис Николаевич прислушивался, старался им помочь. Когда игра на шахматной политической доске у Гришина против Ельцина обострилась, Виктор Васильевич решил жертвовать фигуры. И сдал начальника "Главмосстроя" Валерия Владимировича Сухоцкого. По указанию горкома исполком снял его с должности начальника главка и назначил управлять трестом, где тот в свое время работал. Я заступился за несправедливо уволенного хорошего руководителя. Борис Николаевич пообещал через год-полтора восстановить его на руководящей работе... Слово свое сдержал.
Никто тогда не снимал с повестки дня лозунг "Превратим Москву в образцовый коммунистический город!". Мы по-прежнему жили в "развитом социализме" и строили коммунизм.
Последний раз, выступая в Большом театре, Борис Николаевич, переживший трагедию на октябрьском пленуме ЦК, делал традиционный доклад фактически лишенный должности. Я слушал его, затаив дыхание. Что скажет он о строителях?
В одном абзаце сконцентрировал Ельцин информацию о том, что построено было при нем в 1987 году:
"Москва достойно провела октябрьскую вахту. Город украсили новостройки: мемориальный комплекс "Горки Ленинские", ансамбль Ленинской площади с получившим второе рождение Павелецким вокзалом, магазин "Океан" в Строгино. Построен новый участок метрополитена со станциями "Коньково" и "Теплый Стан", гомеопатическая больница на шоссе Энтузиастов, построены и введены в эксплуатацию новые овощехранилища. Москвичи получили к празднику 2 тысячи сверхплановых квартир".
До Ельцина гомеопатических больниц, как лженаучных учреждений, не учреждалось. Он двинул вперед сооружение линий метро и овощехранилищ. Им уделялось особое внимание и МГК, и Моссоветом, пытавшимися накормить москвичей овощами.
Тогда я часто встречаться с отвечавшим за этот участок Юрием Михайловичем. Лужков стал, по его словам, главным инженером у бывшего директора "ЗИЛа" Валерия Сайкина, управлявшим Москвой как громадным заводом.
Не успел за короткий срок Борис Николаевич развернуться, не успел. И квартиры, и станции метро, и вокзал, и Дворец молодежи строились по проектам, давно принятым. Магазин "Океан" и больница были для него не теми величинами, которыми хотелось бы ему оперировать.
За неполных два года Ельцин ни один задуманный им крупный проект реализовать не успел. Остался на бумаге проект здания Московского горкома, которое он намеревался соорудить на Трубной площади, рядом с домом политпросвещения МГК. Хотел построить, очевидно, новый горком, чтобы развести по разным местам аппараты ЦК и МГК, дислоцированные рядом на Старой площади. Та же участь постигла проект Народного дома, о котором много тогда писали в газетах. То был не ведомственный, фабрично-заводской клуб, а доступный всем москвичам многофункциональный культурный центр. Последний раз Народные дома строились в Москве до 1917 года.
Да, ничего не успел построить Борис Николаевич в Москве. Но он круто изменил мышление архитекторов и строителей, поменял направление движения нашей строймашины. Мы впервые услышали от него, что реконструкция старой Москвы есть задача политическая. Возрождение исторического центра стало с тех пор нашей главной задачей.
Ни один первый секретарь МГК до Ельцина не говорил о городе так, как он, прямо и открыто, правдиво. Вот одно из таких высказываний, сделанное весной 1986 года перед пропагандистами.
"Исторический облик Москвы изуродован. С 1935 года уничтожено 2200 крупных архитектурных памятников. Многие находятся в плачевном состоянии, используются не по назначению. Церковь, в которой венчался Пушкин, превращена в контору, находящуюся в введении Мосэнерго. Позавчера я ездил туда с министром, он наконец дал согласие перевести контору в другое место".
Та "контора" была лабораторией для высоковольтных испытаний Энергетического института Академии наук СССР, она занималась с ленинских времен "электрификацией всей страны", задачей государственной важности. Но и ее удалось вывести из стен здания благодаря Борису Николаевичу. Он нашел время, чтобы побывать в стенах изуродованного храма, куда ни один из прежних руководителей Москвы не отваживался заходить в силу негативного отношения к религии.
Задача реконструкции центра, возрождения старой Москвы стала одним из пунктов решений партконференции. Она, по существу, выполняется по сей день, хотя самой партии давно нет! И если ныне центр Москвы возрождается, обновляется, украшается, то в этом есть и заслуга первого президента России, бывшего первого секретаря МГК.
Ельцин прекратил раз и навсегда многолетнюю практику уничтожения старых домов, не только памятников, но и относящихся к исторической застройке. Он поддержал москвичей, когда они стали на пути бульдозеров. Тогда по решению исполкома начали крушить "палаты купца Щербакова", памятник архитектуры. Каменный двухэтажный дом оказался на трассе прокладываемой вокруг Москвы транспортной магистрали, "третьего кольца". Если бы палаты разрушили, то перед дорожными машинами открылся бы прямой путь в Лефоротово, построенное Петром Первым и его сподвижниками. Там сохранились старинные дворцы петровского и екатерининского времен. Пришлось бы сносить вслед за палатами Щербакова другие здания района, мы бы получили вслед за Новым Арбатом Новое Лефортово. Но этого не произошло.
Машинам в конечном итоге усилиями мэра Москвы найден другой маршрут, сохранивший этот заповедный уголок Москвы. Нам предстоит реализовать здесь сложный проект в ближайшие годы.
Вмешался Ельцин и в другой острый конфликт, возникший между общественностью и городской властью на Поклонной горе. Там сооружался памятник Победы, заложенный еще в 1958 году. Вспомнили о нем сорок лет спустя!
Тогда только забили сваи, заложили фундамент, способный выдержать вес в тысячу тонн. За площадкой, предназначенной под монумент, поднялись стены здания музея Великой Отечественной войны. Над ним мы готовились установить громадный металлический каркас купола, завезенный на Поклонную гору.
Перед музеем должны были поднять на стометровую высоту из камня Красное знамя с профилем Ленина. То был не столько памятник Победы, сколько еще один монумент вождю. Но народ больше не желал жить под красным знаменем. Вслух этого тогда еще никто сказать не смел. Громко, в силу наступившей эпохи гласности, говорили, что якобы строители срыли святыню, Поклонную гору. Вот тогда Борис Николаевич еще раз проявил характер, распорядился прекратить строительство и спорного памятника Победы, и бесспорного музея Великой Отечественной войны.
Замерли на несколько лет башенные краны над Поклонной горой...
При Ельцине начали ликвидировать конторы, закрывать бесперспективные институты. Перестали строить в городе новые заводы, вырубать леса для прокладки дорог, прекратилась экспансия города на природу ближнего Подмосковья. От Бориса Николаевича, первого секретаря МГК, я услышал слова, что суть перестройки - в правде! Люди сыты по горло правдоподобием и полуправдой. Призвал он нас к тому же, что и Александр Исаевич Солженицын жить не по лжи.
Выступления Ельцина на пленумах МГК не давали никому из руководителей города жить спокойно. И мне в конце марта 1986 года, спустя несколько месяцев после утверждения в должности начальника "Главмосинжстроя", пришлось услышать на пленуме горкома свое имя в числе отстающих начальников, которые не успели разработать программу "наращивания объемов строительства". Мне было предъявлено обвинение в бюрократической волоките, попытке взять на себя ношу поменьше.
* * *
Но отношение ко мне у Бориса Николаевича, несмотря на эту критику, оставалось, пока он работал на Старой площади, хорошее. Иначе бы в марте 1987 года меня не назначили начальником "Главмоспромстроя". Так, в 51 год, я, горняк-экономист, проработав много лет под землей, занимавшийся всю жизнь инженерией, неожиданно для себя стал ведать промышленно-гражданским строительством.
По численности работавших строителей, 60 тысяч, по объему стоимости выполняемых работ за год, 500 миллионов рублей, этот главк стоял на втором месте после "Главмосстроя". Но по значению - считался первым. Не только потому, что ему поручали реконструировать заводы, строить новые цеха гигантов тяжелой индустрии - "ЗИЛ"а, "АЗЛК", "Красного пролетария" и других заводов, считавшихся крепостями советской власти. Главк строил крупные здания академических и отраслевых научных институтов, конструкторских бюро, высших учебных заведений. Вид многоэтажных, протяженных вдоль магистралей крупных центров науки, индустрии и сегодня рождает чувство гордости за Москву. Опираясь на эти крепости, мы победим, если поможем рабочему классу, ученым подняться с колен, на которые их поставили радикал-реформаторы, неумелые управленцы.