Бульдозеры против танков.
Монумент с петлей на шее. "Ситуация сшибки".
Лужков принимает решения. Жизнь без КПСС.
"Обвальная приватизация" и как с ней бороться.
Москва сохраняет строительный комплекс.
Двуглавый орел над "Белым домом".
День 19 августа 1991 года многие запомнят на всю жизнь в мельчайших деталях. Услышав утром, что произошло в Москве, я немедленно созвонился с Юрием Михайловичем и поспешил на Тверскую, 13.
Мэр Москвы Гавриил Попов в тот день находился в отпуске далеко от города, в Киргизии, вернуться к месту горячих событий мог только вечером. Таким образом, вся власть в тот день перешла в руки Лужкова, вице-мэра и премьера правительства в одном лице.
На столе у него в то утро появился Закон о чрезвычайном положении. Из него вытекало, этот Закон можно вводить только при стихийных бедствиях, катастрофах, эпидемиях...
Тогда почему в Москве вводится это самое "чрезвычайное положение", хотя атомного взрыва, землетрясения, чумы и прочих напастей нет? Почему правительство города узнает по телевидению и радио о вводе танков на улицы?
Мы обсудили ситуацию и сошлись во мнении: начался антиконституционный коммунистический путч. Мы против путча, против ГКЧП, против всех, кто в названном комитете собрался. Всех его членов мы хорошо знали. Эти же люди вводили войска в Москву в марте 1991 года, чтобы устрашить москвичей, собравшихся на митинги на Манежной, Арбатской площадях и на площади Маяковского.
Лужков позвонил Ельцину на дачу и доложил, что решает две задачи координирует усилия москвичей для отпора и готовит заявление протеста. Президент предложил немедленно приехать к нему на загородную дачу.
Юрий Михайлович попросил меня позаботиться о его семье. Сразу, однако, уехать ему не удалось: раздался телефонный звонок по правительственному телефону, так называемой "вертушке", из МГК партии, со Старой площади. Звонил первый секретарь МГК Юрий Анатольевич Прокофьев. До избрания - он занимал на Тверской, 13, кабинет секретаря исполкома Моссовета. До этого назначения я не раз контактировал с ним, когда Прокофьев избирался первым секретарем Куйбышевского райкома партии.
Между Прокофьевым и Лужковым произошел такой драматический диалог:
- Предлагаю немедленно явиться ко мне для получения инструкций, сказал Прокофьев в категорическом тоне приказа, чего себе прежде никогда не позволял по отношению к Лужкову.
- Не понимаю, чем вызван такой тон...
- Слышал, что произошло? Так вот, все должно измениться. Предлагаю приехать немедленно.
- Я договорился о встрече с Ельциным...
- К Ельцину ехать не надо, иначе об этом пожалеешь.
- Юрий Михайлович, - сказал вслед затем доверительным тоном Прокофьев, перейдя с "ты" на "вы", - не будьте безумцем. Игра сделана. Вы сейчас против этой мощи не попрете. Давайте приезжайте ко мне и будем думать, как быть дальше.
На что Лужков ответил:
- Мне у вас делать нечего. Мы примем все меры, чтобы вас поставить на место, и я поеду к президенту!
- Но это безумие. Вы не доедете до него, и даже жизнь вашу гарантировать нельзя...
На этом разговор закончился.
- Юрий Михайлович! Зачем вы так резко с ним поговорили, ведь он же хотел, видимо, из дружеских побуждений вас оградить от опасности, - сказал я.
И решил позвонить Прокофьеву, чтобы не только снять возникшее напряжение, но и предостеречь его самого от неверных шагов.
- Юрий Анатольевич! Вы человек умный, но совершенно неправильно себя ведете, не с теми находитесь. Время скоро покажет, вы ошибаетесь...
Время показало вскоре, кто был прав в том противостоянии. Но в те минуты мы не знали, чем все кончится, что с нами самими будет в ближайшие часы. Ситуация выходила из-под контроля правительства Москвы, надо было ее удержать в руках.
Не успели мы остыть после разговора со Старой площадью, как раздался телефонный звонок с Лубянки, из Комитета госбезопасности. На связь вышел генерал, управлявший по линии этого комитета Москвой. Он предложил Лужкову "прилично вести себя", дав понять, что немедленный арест ему не угрожает. И в покровительственном тоне, как большой начальник, изрек:
- Продолжайте работать, товарищ Лужков!
- Мы и не собираемся никому передавать власть в городе, нас москвичи избрали, - ответил ему перед тем как повесить трубку Юрий Михайлович.
За полгода до путча при тайном голосовании москвичи избрали Гавриила Попова и его подавляющим числом голосов перед всеми другими претендентами на посты мэра и вице-мэра.
* * *
Мы начали работать в чрезвычайном режиме. Для меня лично та опасная для всех ситуация усугубилась тем, что я неожиданно сильно заболел. Как выяснилось позднее, начала кровоточить язва. Но я этого не знал и думал, что у меня обычная ангина. Поэтому уйти из кабинета не захотел, иначе все бы подумали - струсил! Да и как залечь в палату больницы, думать о своем здоровье, когда речь пошла о жизни и смерти народа, Москвы. По ее центральным улицам грохотали танки!
В больницу меня увезли на "скорой", когда путч был подавлен, после того как я потерял сознание и упал. Со мной случился обморок.
До этого думать о себе было некогда.
Чем мы могли противостоять танковой дивизии? Танков у Москвы нет. Но во множестве наличествуют бульдозеры, бетоновозы, тяжелые краны на колесах, КАМАЗы, мощные строительные машины. Из них нельзя стрелять. Но преградить путь они могли любым наземным боевым машинам.
"Смело, инициативно действовали строители, используя арсенал своей техники", - такую оценку сделал Юрий Михайлович в книге о тех днях под названием "72 часа агонии".
Мы организовали колонны строительных машин и направили их на главные улицы, к "Белому дому" в качестве щита.
Таким образом, мощь строительного комплекса Москвы противопоставили путчистам. Мы вывели строителей в оцепление вокруг здания правительства России, куда прибыл президент. Наши походные столовые задымили на Краснопресненской набережной, чтобы покормить москвичей, тех кто окружил живой стеной "Белый дом", хорошо мне знакомый.
Одним словом, правительство Москвы, аппарат перешли в режим чрезвычайного положения. Мы чувствовали себя как на войне, работали, не считаясь со временем.
В те же самые 72 часа, пока шло противостояние ГКЧП и правительства России, работа на строительных объектах Москвы не прекращалась. Люди выполняли свой долг! Я тогда позвонил маршалу Язову, члену ГКЧП, и попросил его не снимать солдат со строительства школ. Через несколько дней начинался новый учебный год. Мы, как всегда, сдавали городу двадцать зданий средних школ.
Тогда же позвонил командующему Московским военным округом генералу Калинину, которому ГКЧП передал власть в Москве, убеждал его не бряцать оружием.
Чем закончилось путч - всем известно.
* * *
Спустя три дня, 22 августа, когда, казалось бы, все в городе успокоилось, вечером звонят домой и сообщают: на площади Дзержинского вокруг памятника собралась громадная возбужденная толпа. Люди собираются сносить статую!
Ужин остался на столе.
Приезжаю на площадь Дзержинского. Статуя стоит на месте, на пьедестале, но на шее с петлей, скрученной из троса. Люди пытаются повалить монумент, не представляя, что вручную это сделать практически невозможно. И опасно. Если дело пустить на самотек - все может кончиться трагически и для тех, кто пытается свалить монумент, и для городских подземных коммуникаций. Они могли пострадать при падении многотонной глыбы с высокого пьедестала на землю, пронизанную кабелями, ведущими к зданию Комитета госбезопасности.
На площади происходил стихийный митинг. Круглый каменный цилиндр-пьедестал, на котором стояла бронзовая фигура Феликса Дзержинского, весь был испещрен надписями типа: "Палач", "Подлежит сносу!"