Через много лет после описываемых событий, когда Графиня из Бездны преклонит колено перед Императором, чтобы получить свою награду; когда в разбитых домах и заросших садах Ортенфлоу останутся лишь твари из Леса; когда правители королевств проклянут Спасительницу Света и пойдут на неё войной — даже тогда на улицах преображенного Прайбурга будут говорить о Элирии Холдгрейв и Людоеде.
Из двух историй — чудовищах на улицах столицы и похищении миледи — горожане вылепили одну, кошмарную и жуткую, рассказываемую лишь при свете дня и в окружении знакомых лиц. То, что похититель был человек, никого не смущало — чудовища на улицах ведь тоже когда-то были людьми. Рассказ о похищении одновременно и притягивал, и пугал, и рассказчик, окончив его, ещё долго оглядывался, боясь неведомого. Даже Патен, составляя статью, решил ни слова не писать о кровавом похищении.
Город погрузился в мрачную тишину. Люди стали редко выходить на улицу. Заведения по собственной воле закрывались при дневном свете. Епископ Хаш, прикрываясь своими ранами, заперся в Церкви Света и Разума, выходя оттуда лишь по требованию. Данте почти оправился от ран. Барон Холдгрейв, придя в себя, проводил дни, прикованный к постели. Узнав о произошедшем с дочерью, барон разом постарел и погрузился в собственное горе, возвращаясь к жизни лишь когда ему приносили новости.
Граф, разделяя боль друга, отдавал приказы, один кровавее другого. Все убежища, где могла находиться Русалка или её люди, перевернули верх дном, всех, на кого падало подозрение — арестовывали, а при малейшем сопротивлении — стреляли. Но Уоренгейту этого было мало — он требовал крови всех Герцогов.
Кессер не торопился исполнять приказы. Командир столичной Стражи был в ярости. Мало того, что погибли два капитана. Мало того, что он потерял сотни стражников убитыми и ранеными. Мало того, что весь город винил его в этой затее. Так теперь он ещё должен был вовлечь себя и своих людей в беспощадную войну — и ради кого? Барону жалел девочку, но её было уже не спасти, а мстить непричастным к похищению было глупо.
— Чего вы добиваетесь, граф? — не выдержал он на очередном собрании Городского Совета — Чтобы вместо четырёх псов у нас завелось пятьдесят крыс? Да знаете ли каких трудов мне стоит порядок в столице? Знаете, сколько сволочи выползло там, где Герцоги ничего не решают? Видели, сколько безумцев бродит по улицам и кричит о последних днях — и народ, глядя на трупы чудовищ, им верит!
— Эти чудовища и так были на улицах города — просто вы закрывали на них глаза, — возразил Уоренгейт.
— Советник Хаш может говорить что угодно — но я знаю лишь одно: одиннадцать лет Дети Моря провели в столице, и до вашей атаки ничего подобного не случалось!
Остальные советники в эти дни предпочитали молчать. Выставим счёт в будущем, утешали они себя, а иначе лишимся головы здесь и сейчас.
Противостояние нарастало, грозя выплеснуться на улицы столицы. Никто немог предсказать, чем всё закончится. Но на пятый день после побоища в город вернулась Русалка.
Она вышла из воды под рокот бушующих волн, но в этот раз никто не встречал её. Заброшенная пристань, её любимое место, превратилась в выжженную пустыню. Оглядывая остовы сожженных доков и причалов, Элли чувствовала ярость людей и понимала, что та же картина ждёт её и в других убежищах. Но в Прайбурге оставалось место, куда не могли добраться стражники.
В подземном зале канализационных катакомб сырость и плесень уживались с ярким светом и горячим воздухом. Несколько людей сидели на каменном полу, одно чудовище неподвижно застыло в тени у стены, да в углу, в темноте, поблескивали железные прутья. В клетке, сжавшись и обхватив колени руками, неподвижно сидела маленькая девочка. От неё исходил ужасный запах, рыжие волосы свалялись в колтун, одежда превратилась в замусоленные лоскуты. Но главное — глаза. Они были лишены малейшего проблеска разума, и бездумно таращились в стену напротив. Тварь у стены первой уловила легкие шаги, а следом встрепенулись и люди. Русалка зашла в подземелье, и её слуги вскочили на ноги с горящими от радости глазами и приветственными криками. Кивнув в ответ, девочка оглядела зал. Её взор задержался на полу, по которому были разбросаны свежие человеческие останки, и на клетке.
— Кто это? — спросила Элли, указывая на девочку за решёткой.
— Дочь Холдгрейва — ответил Людоед, выходя вперёд. Он подробно рассказал о событиях в доме барона, а когда закончил, Русалка, весело улыбаясь, несколько раз хлопнула в ладоши.
— Ты не перестаёшь меня удивлять, Бранд, — сказала она, и Людоед расцвел от похвалы — Но что ты с ней сделал?
— Она цела, моя Госпожа — тут же начал оправдываться Людоед — Ни порезов, ни ударов, лишь пара царапин на голове. Из неё можно приготовить идеальное блюдо.
— И никто другой её не касался?
— Лишь подходили и смотрели — закивал Бранд — Я следил.
— Очевидно, этого было довольно — прошептала Русалка, заметив пустой взгляд пленницы. Она ещё раз оглядела Людоеда — его одежда была перемазана кровью и жиром, и от него ощутимо пованивало. Позади, у стены, Элли заметила следы кострища и обглоданные кости.
— Это… чтоб не отходить, я прям тут готовил — проговорил Людоед, проследив за взглядом Госпожи — Вот… осталось…
Не слушая ответ, Русалка подошла к клетке, рассматривая девочку. Та, заслышав шаги, вздрогнула и поползла к дальнему краю. Стало видно, что на голове у девочки вырван клок волос, а по лицу тянутся глубокие порезы.
— Что это такое? — гневно спросила Элли, указывая на раны — Пара царапин?!
— Это Колдуел! — заскулил Людоед, пока остальные слуги пятились в темноту — Он пытался добраться до неё, пока я спал.
Русалка повернулась к тому, на которого указал дрожащий палец — тощему высокому мужчине с длинными тонкими пальцами. Он весь сжался под её взглядом.
— Я не знал, Госпожа — захныкал тот, кого назвали Колдуелом — Девочка сидела там, а Бранд спал, вот я и решил… но я ничего не успел… Бранд проснулся! А как только он мне сказал…
— Довольно! — вскинула руку Русалка. Она подошла к решетке, и внимательно посмотрела на девочку, принимая решение.
— Они убили всех, — зашептал из темноты третий слуга, огромный, сутулый и заросший до плеч — И Сальдри, и Двупалого, и даже Селесту.
— Они и сами заплатили немалую цену, — проговорила Русалка, размышляя.
— А ещё они убили всех людей Талли, — продолжил тощий — И Вердена, и Эдди, и Лурье…
— Неважно, — покачал головой Элли — В той битве многие расстались с жизнью. Нам пора заканчивать!
Она подошла к решётке и коснулась прутьев рукою — те покраснели, потекли раскаленными каплями и опали на землю лужами исходящего паром металла. Русалка, ступая прямо в них, вошла внутрь.
Повсюду была грязь — Людоед убирал в клетке, окатывая ведром воды лишь саму узницу. Весь пол был измазан нечистотами, пленница уже начала покрываться воспалениями. Русалка наложила руки на голову Элирии, и замерла, закрыв глаза. Завороженные слуги смотрели, как раны на голове девочки стали затягиваться, как воспаления на коже исчезли, как из глаз постепенно уходило безумие. В какой-то момент разум вспыхнул в них, и тут же Элирия уронила голову на грудь, потеряв сознание. А Русалка, отойдя от неё, вытерла об одежду руки.
— Вы вылечили её, госпожа? — недоверчиво спросил громила.
— Я дала ей шанс — а остальное сделает время. Бранд, помой её. Найди ей одежду, или хотя бы покрывало. К вечеру она должна быть готова вернуться домой. Сделай всё аккуратно и бережно — она мне нужна в приличном состоянии. Будет сложно, но ты постарайся.
Людоед закивал головой, а Русалка ещё раз провела ладонью по лицу девочки, и, нахмурившись, с недоумением посмотрела на свою руку.
— Ох уж эта кровь — прошептала она, а затем улыбнулась — Но вышло забавно.
Глубоко под Церковью Света и Разума Эдмон Хаш оправлялся от ран, попутно пытаясь найти в себе мужество выйти наружу. В первые дни затворничества его брат уговаривал, настаивал, угрожал, но, в конце концов смирился, и теперь наносил лишь редкие визиты.
— Граф рвёт и мечет, — делился последними новостями Даниэль — Мы с трудом удерживаем его от расправы. Холдгрейв объявил награду за похитителя — тысячу золотых. Корнуел и Сент-Арон предлагают перевешать всех Сумрачных Герцогов, а принц и Велингвар — решительно против. Да, и ещё — наш барон произнёс блистательную речь, напомнив всему Совету, кто рекомендовал убийцу к Холдгрейвам, и не забыв указать на твоё прошлое.
— Неблагодарная тварь, — сжал кулаки Епископ — Я ведь совсем недавно ручался за него перед королём.
— Очевидно, Велингвар считает сделку закрытой, и открыл для тебя новый счёт. Ты знал, что того человека звали Людоед?
— Да.
— Напрасно ты не сказал мне об этом — нахмурился Даниэль Хаш — Это прозвище произвело очень сильное впечатление.
— На Совет?
— И короля.
— Вот и хорошо. Может, это разбудит в них решимость.
— Решимость?! — отпрянул удивлённый Архиепископ — Решимость на что? Бессмысленные расправы?
— Они не будут бессмысленными. Пусть убивают всех, кого подозревают — и убивают без сомнений. Ты не понимаешь, — лихорадочно заговорил Хаш — Мы едва прикончили эту тварь — а ведь мы хорошенько подготовились! Русалка же втрое, впятеро сильнее — и она может прийти за каждым из нас! Что толку бороться с Ересью, когда среди нас бродит сама Изнанка? А, ты не веришь мне! — вскричал Эдмон, — Ты, столько лет твердивший о борьбе Света и Изнанки, теперь упорно отказываешься в неё верить! Потому что в твоём мире эта борьба неспешная, вековая, и ведётся не мечами и ружьями, а словами, верно? Так вот что я тебе скажу, брат — пока вы там, в тепле и спокойствии, чертите планы и строите теории, здесь, кто-то порешительнее вас, берёт в руки оружие и делает настоящее дело!
— Ты думаешь, наши планы ничего не стоят?
— Думаю, что для них уже вышло время. Поздно биться за умы! Нужно убивать. Слышишь, брат? Убивать!
Архиепископ с сожалением покачал головой и бросил взгляд на разложенное возле кровати оружие.
— Это битва слишком уж тебя впечатлила. Выздоравливай, Эдмон — Даниэль похлопал брата по руке и поднялся. Епископ раздражённо откинулся в постели, не отвечая на прощание.
«Глупцы, — думал Хаш, глядя в потолок — Дело нужно делать здесь и сейчас. Делать всё, что мы можем. Выгрызать у Изнанки кусок за куском. Наносить каждый удар, использовать любую возможность. Избавляться от всех, не считаясь с репутацией».
Его размышления прервала распахнувшаяся дверь
— Очень обидно слышать такие вещи, — произнёс звонкий голос, и Русалка показалась на пороге. У Хаша от страха перехватило дыхание. Он попытался позвать охрану, но ничего не вышло — лишь невнятный вздох вырвался у Епископа. Впрочем, солдаты, стоявшие на страже, сами вышли вслед за Русалкой. Семь мрачных фигур, закованных в доспехи разошлись по комнате и застыли в неподвижности.
— Ты, — вот и всё, что смог произнести Эдмон непослушными губами.
— Эх, Хаш, ничего-то от тебя и не скроешь, — улыбнулась Русалка — Это и вправду я. Поговорим?
Не дожидаясь ответа, девочка присела на край постели, заботливо подвинув одеяло Епископа. Тот, сдерживая дрожь, не отрывал от Элли взгляда.
— Прежде всего, расскажи мне о сражении в башне, и о том, как погиб Шторм. Расскажи мне всё, не таясь и не скрывая.
Глядя в яркие зелёные глаза, Хаш и подумать не смел о том, чтобы пробовать обмануть Русалку. «Так тому и быть» — с отчаянной решимостью сказал себе Епископ, и во всех подробностях пересказал события той ночи. Русалка безучастно слушала его, время от времени опуская глаза, словно бы обдумывая услышанное, но ни разу не перебив рассказчика. Наконец тот закончил, а девочка продолжала молчать, погруженная в свои мысли. Эдмон, чувствуя, что не выдержит напряжения, сам приступил к вопросам.
— Что же теперь с нами будет? Ты станешь мстить?
— Что? — удивилась Русалка, вырванная из своих грёз — Мстить вам? За то, что вы на меня напали? Свет Всемогущий, что же мне, каждый раз бить вас по рукам, едва вы начнете воплощать свои желания? Да никогда в жизни! Представился удобный случай — вы им и воспользовались. Возможно, вышло не так, как мы рассчитывали, но всё равно славное получилось представление.
— Представление? — удивленно переспросил Епископ.
— Конечно. Называется «Ночь, когда люди потревожили Бездну». Думаю, каждый, кто его увидел, не забудет о нём до самой смерти.
— Мы убили твоего брата.
Русалка внимательно посмотрела на Хаша, и тот почувствовал, как внутри разливается холод.
— У меня нет братьев — ответила Русалка — Нет сестер. Нет отца и матери. Семьи. На Свете у меня нет ни одной родной души. Талли был лишь замечательным… партнёром? Другом? Мне нравилось его отношение — он знал обо мне больше всех, и при этом не боялся меня и не заискивал. Одно плохо — он все никак не мог привыкнуть, что её больше нет.
— Её? — недоуменно спросил Епископ.
Рука Русалки, лежащая на постели, незаметно накрыла ладонь Хаша. И тут же с силой вцепилась в неё, едва не сломав Эдмону пальцы. Епископ, вскрикнув от боли, рванулся в сторону, и Русалка тут же отпустила его и спрятала руки за спину.
— Довольно о Талли, поговорим о нас. Сколько ещё ты намерен сидеть в своей норе?
— Пока… — Хаш замялся, не зная правильного ответа.
— Пока меня не убьют? — закончился Русалка — Что же, это кажется несложным, верно? — девочка потянулась и достала кинжал, лежавший у Эдмона на прикроватном столике — Возможно, я такой же человек, как и вы все, из плоти и крови. Если меня порезать, то я закричу от боли, а если хорошенько постараться — то истеку кровью — говоря это, девочка приставила лезвие к руке, а затем медленно, надавливая, провела по коже. Металл, коснувшись плоти, покраснел и нагрелся, а едва лезвие поцарапало кожу, как железо побелело и капли раскаленного металла упали на кровать, прожигая одеяло и простыни. Хаш дернулся, попытавшись отползти подальше.
— Надо же — с деланным удивлением проговорила Русалка — Действительно, меня, кажется, не убить простым оружием — оплавленный клинок отлетел в угол комнаты — Но у вас наверняка есть какой-то план, верно? Что-то вроде личной помощи Света. Или благословение Четверых. Нет? Странно. На что же тогда ты рассчитываешь? Сидеть под землёй, пока смерть не придёт за тобой?
— Тебе-то что?
— Меня угнетает мрак в городе. Меня воротит от того, что всякая мысль и движение остановится, замрут из страха передо мной. Ты забился в угол и дрожишь от собственной тени — а чего ради?
— Ты что же, хочешь, чтобы я начал действовать?
— Я хочу, чтобы ты взял на себя ответственность за свои поступки — ты и вы все. Хочешь сидеть в замке под охраной — пожалуйста. Но пусть это будет лишь твоим решением. Прекрати винить меня в своем затворничестве. Расправь плечи, дыши полной грудью!
— Ты хочешь, чтобы мы снова сразились с тобой? Хочешь убить нас в бою?
— Я? — воскликнула Элли, положив руку на грудь — Та, что так ценит жизнь? Даже стражам, что пришли за мной, я дала шанс одуматься. Повторяю, лично я не желаю больше никого убивать. Всё, чего мне хочется — чтобы течение жизни продолжалось. Я даже отрекусь от своей власти в городе, и верну вам дочь Холдгрейва.
Видя недоверие в глазах Епископа, Русалка вздохнула и соскочила на пол. Она прошла в центр комнаты и встала между солдатами. Епископ удивленно моргнул — ему показалось, что стало темнее, и лишь серебристые волосы Элли испускали свет, озарявший всю комнату.
— Клянусь — серьезно и тожественно произнесла Русалка — Пока вы живы, Я пальцем не трону тех, кто был в том зале и сражался с Талли — и не причиню вам вреда, сама или через своих слуг. Все случилось так, как случилось, и каждый сам выбрал свою судьбу.
— А когда мы умрём? — с тревогой спросил Епископ, приподнимаясь с постели.
— А когда вы умрете, ваши души попадут или в руки к Свету — и тогда до них будет не добраться, или в лапы к Изнанке — и тогда я буду меньшей из ваших проблем. Поверь, Хаш, у меня нет власти за последней чертой.
— Значит, ты отказываешься от мести и возвращаешь дочь Холдгрейва, так?
— Верно. А всё, что требуется от вас — продолжить жить. Да, и ещё — скажи мэру, пусть прекратят охоту на моих людей. Это их нервирует.
— Барон не остановится.
— Личная месть барона меня не интересует. Я про преследование со стороны властей. Уверена, ты сможешь правильно донести мою мысль — и до графа, и до барона.
— Дочь Холдгрейва… что с ней сделали? — с заминкой спросил Хаш.
— Ничего из того, о чём ты подумал — ответила Русалка.
— Она здорова? Невредима? — уловив мимолетное колебание, продолжил спрашивать Епископ.
— Она… невредима и почти здорова — ответила Элли — В плену её не мучили. Но вот её разум… боюсь, тут поможет только время.
— Граф может не согласиться — покачал головой Хаш — Он очень привязан к Холдгрейву.
— Я проявляю милосердие — так пусть и он проявит благоразумие, — холодно ответила Русалка — Забери его Бездна, чего он ещё желает? Ведь это блистательная победа — Дети Моря разгромлены, все их слуги — убиты, все похищенные — вернулись домой. Церковь славит его, Совет подчиняется, король — одаривает своею милостью.
— Ты жива.
— И то верно. Тогда скажи Уоренгейту, что если он не успокоится, то получит настоящую битву. Я хочу сохранить этот город — но это лишь моя прихоть, а не обязательство. Если потребуется — тёмные стены, отражая голос Русалки, наполнили комнату шёпотом многих голосов. Тьма обступила каждую лампу, а воздух стал ледяным- Я устрою настоящую войну. Ту, в которой участвовали Эйд и Кейсар. Жизнь я всегда предпочту смерти, но не заблуждайся — убивать я умею. Поверь мне на слово, Хаш, вы проклянете день, когда граф откажется принять победу.
— Погибли сотни солдат и горожан, — собрав всю волю в кулак, отвечал Епископ — Товаров сожжено на тысячи золотых. Есть мертвые среди благородных. Похищена дочь барона — ты знаешь, сколько крови там пролилось? И всё это останется без ответа? Нет, — покачал головой Хаш — Это не победа.
— Она самая, — возразила Русалка — И другой у меня для вас нет. В конце концов, поле битвы осталось за вами.
Закрыв глаза, Эдмон неподвижно лежал, обдумывая предложение.
— Хорошо, я попробую, — наконец согласился Епископ — Постараюсь. Но ничего обещать не могу.
— Вот и славно, — кинула Русалка — И не забудь упомянуть, что я не собираюсь мстить за Талли. Ответ передашь через него — Русалка кивнула на одного из застывших охранников.
Не прощаясь, Элли вышла из покоев в окружении шести молчаливых фигур, а Епископ остался наедине с последним неподвижным солдатом. Хаш выдержал несколько минут, прежде чем покинул комнату. Он тщательно запер дверь и, всё ещё дрожа от страха, поднялся во двор. Там, под лучами весеннего солнца ему стало легче, холод отступил, и он приказал готовить экипаж. Выезжая за ворота, Эдмон не заметил хрупкую фигуру, провожающую его внимательным взглядом.
— Простить — не значит забыть — прошептала Русалка.
Тем же вечером отряд закованных в броню солдат отправился в парк, указанный Епископом. Там, в одном из павильонов, Элли в последний раз прикоснулась к Элирии Холдгрейв. Девочка, очнувшись от сна, стояла, покачиваясь и склонив голову, не в силах до конца сбросить с себя оцепенение.
— Вот и всё — произнесла Русалка, опуская руки — На большее я не способна. Теперь иди — подтолкнула она миледи к выходу.
Через открытые окна Элли наблюдала, как неровной шатающейся походкой девочка шагала по тропинке, окруженной деревьями. Людоед раздобыл для неё тёмно-синее платье, великоватое и слишком лёгкое, но вполне пристойное. Миледи прошла совсем немного, прежде чем её окружили люди барона, и стража, и солдаты. Увидев всех этих людей, с обнажёнными клинками, девочка испуганно закричала и закрылась от них руками, опустившись прямо на землю. Один из солдат, осторожно взявший её за плечо, с криком отдёрнул руку и изумлённо уставился на миледи. Остальные направились к павильону, из которого вышла Элирия.
— Свет Всемогущий, — покачала головой Русалка — До чего же они любят сражаться. Впрочем, кто я такая, чтобы лишать их этого удовольствия. Верно? — она обернулась к шести неподвижным фигурам и махнула им рукой — Ступайте, и окажите им достойный приём.
Час спустя, когда на землю опустился сумрак, Русалка вновь стояла в подземном зале, разглядывая своих слуг.
— Мы готовы, госпожа! — воскликнул громила, с обожанием глядя на Элли — Скажите слово, и последние мгновения нашей жизни мы наполним болью и страхом!
— Нет — покачала головой Русалка — С этой минуты вы — свободны, и вольны делать всё, что пожелаете. Отныне весь город знает — Дети Моря побеждены. Шторм мёртв. Русалка исчезла. Все их слуги — пропали. Возможно, это придаст горожанам храбрости.
Трое мужчин изумленно смотрели на свою госпожу, и даже отвратительное изломанное чудовище, замерев у стены, недоверчиво смотрело на девочку.
— Теперь вы свободны и вольны делать что хотите — повторила Русалка — Так что все, кроме Людоеда, могут идти. Вы знаете, где Шторм прятал золото — можете забрать его.
Двое слуг, не смея возразить, ушли, кидая на Людоеда завистливые взгляды.
— А что мне делать с тобой? — задумчиво произнесла Элли, глядя на отвратительную фигуру у стены — Оставить здесь, в пару к Стрыге?
Тварь, словно поняв, о чём идёт речь, жалобно застонала.
Хорошо — кивнула Русалка — Пойдёшь к Людоеду, поможешь ему с его подарком. Только, пожалуй — Элли оглядела своё чудовище — Одного тебя будет маловато. Та девочка — настоящий боец, с неё станется убить вас обоих.
— Она никогда не сможет…. — вскипел Бранд, и тут же умолк, повинуясь взмаху руки.
— Милый мой Людоед, «никогда» — слишком громкое слово для того, что уже случалось. Не волнуйся, твоя помощница тебе понравится.
Той же ночью Эрих Патен дописал свою статью, и наутро выпустил свежий выпуск. «Мы победили!» — громкий заголовок, и желание узнать как можно больше заставили горожан буквально вырывать газету друг у друга. К вечеру — небывалое дело — был отпечатан дополнительный тираж, который также расхватали с прилавков. Редактор, осознавая всю значимость статьи, постарался на славу. Мрачный, гнетущий тон там, где говорилось о Детях Моря, сдержанно-хвалебный — о решении мэра и подготовке, напряжённый — о самой битве в ночи, и восторженный — об итогах. Стражи и солдаты выглядели в статье настоящими героями, и каждое прочтение в казармах сопровождалось ударом кулака по столу: «А ведь это мы, Бездна нас забери!» Отдельно расписывались подвиги шевалье Йериона — его решающая роль в сражении с Талли, помощь гвардейцам и спасение горожан. Данте, уже дважды упомянутый на страницах газет, в один день стал самым популярным героем на улицах Прайбурга. В трактирах поднимали кружки в его честь, дети играли в «Шевалье и Морского Демона», а самого Йериона засыпали приглашениями в благородные дома. Одно из них он получил от короля — Веласкер, стремясь укрепить спокойствие в столице, объявил о грандиозном приёме в честь подписания мира с Итанией. Состояться он должен был в одном из залов Ортенфлоу через четыре недели.
Впрочем, не все разделили эти чувства. Барон Холдгрейв попросил отпуск, чтобы ухаживать за своей дочерью, и сосредоточился на розыске похитителя.
Командир Стражи Кессер, принося графу поздравления, в глубине души клялся отомстить за своих капитанов.
Владельцы сгоревших товаров, разделяя общую радость от победы над Детьми Моря, продолжали требовать достойную компенсацию.
Горожане, похоронив своих близких, уходили от свежих могил с болью в сердце, проклиная благородных и их причуды.
А епископ Хаш, нарушив своё затворничество, первым делом отправился к Йериону.
— Итак, шевалье, — решительно перешёл Епископ к делу — Вы лично убедились, что угроза, с которой мы боремся — реальна. Что порождения Изнанки — уже среди нас, и если дать им волю, они поглотят нас.
— Это так, — согласился Данте — Но кто же она такая, ваша Русалка?
— Никто не знает наверняка. Можете считать её тёмной душой Баури. Можете — Королевой Каз-Карака. Или богиней Неизведанных островов Хелиотрикс. Это неважно. Она есть Смерть. Тьма. Воплощенная Изнанка. Называйте её как хотите, суть не поменяется — она проклятие нашего мира.
— Но, если мы узнаем, какая из легенд — о ней, — осторожно заметил шевалье — Может, мы поймём, как её победить?
— Уничтожить, — поправил его Епископ — Но для этого нам самим нужно стать силой. Я слышал, Уоренгейт предложил вам место капитана Стражи?
— Верно, — со смехом отвечал Йерион — Но посудите сами, какой из меня страж? Тем более — капитан? Разумеется, я отказал мэру.
— А что бы вы сказали, если бы я предложил вам другую сторону? Сумрачную?
— Вы говорите о титуле Сумрачного Герцога? — Данте старался придать своим словам насмешливый тон, но в них проступало волнение.
— Никаких титулов мы не раздаем, господин Йерион — ответил Епископ — Это лишь прозвища, придуманные народом, и отражающие лишь то, какими нас видят. Но мы все — разные. Посудите сами — разве можно хоть как-то уровнять меня, Русалку и Короля-Стрыгу? По нашим делам, по власти, по влиянию — да хотя бы по речам, что о нас произносят? Нет. Остальные Герцоги также имеют мало общего. В конце концов, это не пост и не должность. В первую очередь Сумрачный Герцог — это фигура. Достаточная, чтобы удерживать порядок в толпе и бороться за влияние со знатными домами.
— И я стану серьёзной силой, став бандитом?
— Время покажет. Сейчас слишком многое остается без контроля. Вскоре Герцоги соберутся вновь, и вот что будет решено — скорее всего. Мясник и Джим опять схватятся за бывшие владения Шелкового Барона. Экс-Герцог окончательно подомнёт под себя Новый Город, и Низкий. Все вместе они разделят бремя охраны южных трущоб. Но главное — кому отойдёт порт. Власть над ним — реальная власть над городом. И я хочу, чтобы вы встали там над сумраком.
Данте, ошеломленный предложением, смотрел на епископа.
— Да зачем вообще Уоренгейт отдаст кому-то власть над портом?
— Потому что там всегда будет властвовать сумрак. Потому что всегда найдутся люди, которым требуется преступить закон. И другие люди, кто захочет на этом нажиться. Те, кому всегда мало, найдут тех, кто привык за грош рисковать своей жизнью. А сейчас, когда Велингвар пытается открыть путь Свободным Землям, всё станет куда хуже.
— Разве у вас нет более подходящих людей?
— Тяжело встать вровень с Сумрачными. У Церкви есть люди, преданные делу и привыкшие повелевать — но признают ли их остальные Герцоги? У нас есть влиятельные благородные — но достаточно ли они преданны Церкви? С какой стороны не посмотри, вы — лучший кандидат — епископ посмотрел Данте прямо в глаза — Всё произойдёт не сразу. Первое время у вас будут советники. Верные и толковые помощники. Но вы быстро их перерастёте. Вы встанете вровень с остальными, а затем — и над ними. А самое главное — вы видели зло, которому противостоит Церковь, и знаете, по-настоящему знаете, как важно наше дело. Что скажете?
Йерион, задумавшись, молчал.
— Нет, — наконец ответил шевалье — Я ценю ваше предложение. Я согласен с вашими доводами. Но встать на одну сторону с теми, кто убил брата — не могу. Но! — Данте вскинул руку, останавливая готового возражать Епископа — Я по-прежнему готов служить Церкви. Вы правы, теперь, когда я видел настоящее лицо Изнанки, я готов отдать жизнь в борьбе с нею. Найдите мне подходящее место — и, клянусь, вы не пожалеете.
— Что же, — шептал раздосадованный Епископ себе в утешение, покидая Йериона — По крайне мере, теперь он наш верный союзник.