— И переодеться! Я слежу за собой, в отличие от некоторых.
Час растянулся на два. Сидори с выражением бесконечного страдания на лице сидела прямо на лестнице. Встретила она меня совсем не радостно.
— Я думала, ты там повесился. Вот, возьми.
Я недоуменно покрутил в руках платок.
— Что это?
— Повязка. Закроешь глаз.
— Правый или левый?
— Левый. Сероглазых больше, чем зеленоглазых. Твоя разноглазость слишком приметна. Рано или поздно кто-нибудь узнает или запомнит.
— То есть одноглазных по Танаиру толпа бегает? Одноглазого не запомнят?
— Запомнят. Как одноглазого, а не подозрительно похожего на Эмиля де Лантора.
— А магически замаскировать ты меня не можешь? Заклинание сотвори.
— Нет таких заклинаний.
— Ты действительно бесполезная, — пробормотал я, выходя во двор и забираясь на коня. — Нам, кстати, деньги дать обещали.
— Их и дали. Мне.
— Тебе? Почему это тебе?
— Потому что я, в отличие от тебя, не промотаю их в первом же кабаке.
Я обиженно засопел. Король явно назначил главой миссии колдунью, ничего толком не умеющую, а не меня, столь много сделавшего для Танаира.
Мерной рысью мы выехали за ворота резиденции короля.
Через пару миль показался симпатичный городок Бормна. Ничего удивительно, рядом с несимпатичным король бы не расположился.
Призывно орали торговцы, лениво прогуливались стражники. Кафедральный собор, куда же без него, возвышался над площадью грозно и величественно, у его ворот проповедовал, сверкая глазами, брат-иодаранец в потрепанной рясе. Послушать священника, предлагающего пожечь всех колдунов и прочих грешников, надеть на себя власяницу и кинуться истово искупать мнимые и действительные грехи, собралась небольшая толпа. Я незаметно показал ему средний палец. Мое единственное близкое знакомство с братом Святого Иодара в свое время оставило крайне неприятное впечатление. Впрочем, это было давно, когда каждый день членам опального ордена грозило отправиться на плаху.
Служители Святого Скипидара, которых в свое время боялись чуть ли не больше чернокнижников, изрядно присмирели после того, как папаша нашего любимого короля Иерам Первый лично отсек голову их возомнившему себя правителем мирским и духовным Великому Магистру, но полностью бывший король орден разгонять не стал. И был прав, как оказалось. Страсть к уничтожению колдунов пылала в сердцах иодаранцев неугасимым огнем, а честолюбивые помыслы, лишившись Магистра, королевского благословения и, что еще важнее, большей части королевских денег, святым братьям пришлось оставить. Гончие веры, как в период расцвета члены ордена именовали себя, превратились в псов де Лантора, а после, когда папочка поубавил рвение в охоте за чернокнижниками, в псов церкви. Псов блохастых и кусачих, но, при должном использовании, весьма полезных.
В углу босоногие дети сгрудились вокруг толстой учительницы, круглой, как бублик. Нововведение Иерама, однажды догадавшегося, что свободных домов под школы мало, а на земле мест под задницы — много, и повелевшего в теплое время проводить уроки прямо на свежем воздухе.
— Многие погибли в Первую Магическую Войну, — вещал бублик. — Десятки городов с землей сравнялись, леса обратились в пустыни, бесценные знания мы потеряли. Но и тогда не изгнали люди колдунов, простили их. А потом пришел Шамор, исчадие Тьмы, и захватил разумы людей. И чуть было не погубил наш мир, почти что демонов призвал. И настолько зол и страшен был колдун, что никто не осмелился выйти против него, кроме святого Иодара, спасителя нашего и заступника. Не было у Иодара ни силы колдовской, ни оружия великого, но столь велика была храбрость его, что не смог Шамор одолеть героя. Трижды по три удара нанесли они друг другу, и, когда оба свалились без сил, загрохотал гром, подул страшный ветер, и исчез Шамор, ибо сама Тьма забрала его на вечные муки. Стал Шамор Князем Тьмы, да только нет радости так княжить. Кровавый венец на его голове, язвы на руках и ногах, стенает Шамор, но боль утолить не может. Потому и зол он, потому и смущает души людские, вводит во грех, чтоб не одному во Тьме страдать. А Иодар вознесся на небо, в сами Светлые Чертоги, и пирует там, восседая рядом со Светозарным, да на нас смотрит. Страшное это было время, кровавое. И только тогда мы, танаирцы, и соседи наши, какими бы добрыми ни были, а поняли, что чародеи есть зло. Страшное зло, коварное, которое вырывать надо безжалостно. А теперь каждый возьмет палочку и выведет на земле десять раз: чародеи — зло. А кто ответит, кого колдуны больше всего есть любят?
— Детей, — запищала чумазая девчушка. — Детей любят. Ночью в летучих мышей обращаются и летят кровь пить из новорожденных. А тех потом мертвыми находят.
Эту несусветную чушь в свое время придумал я чисто ради смеха. Какого же было мое удивление, когда народ в нее поверил и стал считать практически за непреложную истину. И вот, надо же, уже в школах проходят.
— Молодец, Милка! Так все и есть. А на завтра вам задание: кто лучше всех нарисует повешенного колдуна, получит пряник. А теперь повторим все вместе: чародеи — зло!
Мимо быстро прошел сгорбленный человек, его редкие волосы были старательно зачесаны на правый висок. Кто-то плюнул ему вслед. Городские маги тщетно пытаются скрыть клеймо на виске, но их все равно узнают по характерной прическе.
— Чародеи — зло! — хором пропищала мелочь.
— Слышишь, Сидори? — ехидно спросил я. — Ты зло.
— А ты уверен, что зло здесь именно я?
Я фыркнул.
— Ты такая высокоморальная, Сидори. А кто затопил пять десятков заключенных? И это я молчу про стражников и твоих наемников. Я хотя бы никого не убивал.
— Ну, разумеется, ты никого не убивал. Это из-за тебя поубивали друг друга сотни. Я тоже убивала из-за тебя. И, поверь, не из личной симпатии, а потому что с твоей помощью мы сможем предотвратить убийства много большие. Я убила тех, кого и так осудили. Кто все равно бы погиб, не от моей руки, так от другой. Думаешь, откажись я, король бросил бы свою затею?
— Я думаю, что я хотя бы не слуга короля, который сжигает моих собратьев, и не делаю за него грязную работу.
Девицу следовало расположить к себе, а не наоборот, но я разозлился. Надо же, благородная ведьма Сидори. Прекрасная ведьма Сидори, без колебаний убивающая по приказу, действует из благой цели остановить войну. И злой кровожадный пропагандист Эмиль, практически исчадие Тьмы. Сейчас расплачусь и брошусь перед ней на колени.
Сидори долго молчала. Наконец, проговорила:
— Ты просил не называть тебя вором, чтобы путешествие прошло мирно. Так вот, чтобы путешествие прошло мирно, не называй меня слугой короля.
;
Глава 7
Девчонка изо всех сил пыталась не показать, что ей холодно. Сидела, выпрямив спину, сложив руки на коленях, чуть заметно ежилась и поневоле бросала короткие взгляды направо, на развалившийся камин. Камин в пыточной — что может быть глупее, но добрые господа палачи не желали мерзнуть, выполняя свою работу, а зимы в Тан-Фойдене суровые. К тому же, наличие открытого огня наводило на интересные и креативные мысли по части издевательства над пленными.
Камин развалился на части полгода назад, когда по его приказу оттуда вырвался огонь и зажарил братьев-дознавателей. Вот к каким результатам можно прийти, когда четыре года упорно и незаметно пилишь ошейник.
Аскольд мог бы приказать натащить сюда веток, бревен, согреть ее, но не стал. Пусть мерзнет. Смотри же, тепла здесь нет, как и изысканного убранства, вкусных яств и вин, к которым ты привыкла у себя в Аранди. Есть здесь уродливые чугунные скамьи, грязь и кровь, давным-давно въевшиеся в стены, промозглый холод и безнадежность. Смотри же, гостья из столицы. Смотри же, любуйся.
Они сидели за столом, на котором еще остались следы зажимов. Пол пыточной Аскольд, обладая непревзойденным чувством юмора, приказал устлать шелком. Благо, девать его все равно некуда.
Колдун молчал.
Этот фокус он подсмотрел у надзирателей. Приведи жертву туда, где пусто, темно и холодно, ничего ей не объясняй, ничего не делай и молчи. Молчи, пока она сначала делает вид, что ей все равно, потом боязливо оглядывается по сторонам, начинает ерзать, не понимая, что происходит. Что от нее хотят, что ее ждет: железный сапог, иголки под ногти, раскаленные щипцы? В чем она провинилась, зачем ее сюда привели? Молчанием добивались удивительно хороших результатов даже от закоренелых убийц. По расчетам Аскольда, наивная молодая дурочка должна была сломаться через пару минут. Но она не ломалась. Так же молчала, косилась на камин и смотрела Аскольду в лицо. Глаза у нее были странные и очень синие.
Ладно, так сидеть можно еще долго.
— Значит, пришла поговорить? Не испугалась чудовищ, наплевала на все предупреждения и пришла поговорить? С нами, безумными мясниками?
Девица, наконец, перестала буравить его взглядом, подула на ладони. В следующий раз и правда стоит привести ее в место потеплее.
— Вы не мясники.