— Я знаю, сколько людей погибает на кострах! — рявкнул я, кивая на стремительно проталкивающуюся к нам стражу. — Открывай!
Сидори метнула на меня яростный взгляд и сложила пальцы. В пространстве разверзлась дыра, кривая и косая, как дверь сортира. Наверно, это был самый скороспелый портал в ее жизни.
Показав язык изумленным стражникам, я бросился в портал вслед за девушкой.
Выкинуло нас в лесу, прямо на ветки и камни. В каком именно, мы не имели ни малейшего понятия, оставалось надеяться, что подальше от патриотов Хырха.
— Опять нормально не помылись, — пробормотал я. Сидори не ответила. Не говоря ни слова, легла прямо в траву и завалилась спать.
Во время ночевки на природе на нас ничего не напало, разве что покусали комары. Стряхнув с волос сосновые иголки и по возможности приведя себя в порядок, с восходом вы двинулись в путь. Дальний или нет от Хырха, лес оказался довольно близок к очередной деревне, хоть и довольно убогой. Примерно через час, перемазанные в грязи и траве, мы выползли в цивилизацию и, не сговариваясь, отправились в таверну.
— Пива, — потребовал я. — Самого лучшего мне и моей даме.
Хоть лошадей мы и безвозвратно оставили в Хырхе, кошели с монетами вышли из приключения невредимыми.
За соседним столом что-то шумно обсуждала группа крестьян. Я навострил уши.
— Да не вру я, чтоб мне провалиться. Такое было в Хырхе. Такое! Как есть говорю.
— В Хырхе? А что было в Хырхе? — Сидори меня в очередной раз пнула, я традиционно проигнорировал. — В Хырхе ж праздник должен был быть вчера. У меня там кузен живет, я потому спрашиваю. Волнуюсь. Что-то случилось? Все живы?
Крестьянин ободряюще хлопнул меня по плечу.
— Да не боись, жив твой кузен. Все живы. А случилось Шамор знает что. Праздновали люди, веселились, ворожея сжечь хотели. За темное, понимаешь, колдовство, как будто есть светлое. Тут на площадь выбежал какой-то полоумный весь в грязи, стал орать, мол, армия идет. Народ перепугался, бабы заголосили, шум, гам, стража вся туда. А этот поорал, поорал да убег незнамо куда, а армия никакая так и не пришла. Сумасшедший дом, одним словом.
— А с ворожеем что? Сожгли в итоге?
— Тоже убег под шумок, не будь дурак. Ну да это как раз не беда. Бургомистр разозлился, как собака, поэтому вместо него трех каких-то сожгли, говорят, амулеты продавали без дозволения. Нужен же народу праздник, да и костер уже сложили, а три даже лучше одного. Один колдун, другой, какая разница. Все они порченные.
— Да, — эхом повторил я. — Какая разница.
;
Глава 12
Темнота. И в темноте, далеко впереди, парят огни. Огни — это свет. Огни — это спасение. Огонь защитит ее, оградит ее от зла, и Констанс делает шаг на огонь. Но тело не слушается.
Ноги будто бы приросли к земле. Она стоит, не в силах пошевелиться, а сзади из темноты подбирается нечто. Нечто страшное, без имени и лица, незримое и неслышимое. Но она точно знает, что сзади смерть. Пытается поднять руку, выхватить оружие и не может. Она ничего не может. Беззащитная, беспомощная, как много лет назад, вынужденная покорно ждать смерти. Никто не придет, никто не защитит ее. Никто никогда не мог ее защитить.
Повелительница Магии проснулась с криком. Села на кровати, прижала ладони к глазам, глубоко вздохнула. Это всего лишь очередной кошмар. Кошмар, порожденный хараши и бессонными ночами, усталостью и головной болью. Растекающейся под головой лужей крови, тогда, вечность назад, сальными взглядами проезжающих путников, криками горящей на костре матери и голодной бродячей жизнью. Порожденный всеми ужасами, которые Повелительница Магии видела за тридцать лет. И теми, которые творила сама.
Констанс завернулась в одеяло и снова закрыла глаза. Единственная слабость, которую иногда можно себя позволить — поваляться с утра в кровати.
Сплошной незримый слой защитных рун на стенах и потолке, магические ловушки, готовые по мановению руки разрубить непрошеного гостя на куски, спрятанные в нишах смертоносные лезвия. Не говоря уже о таких мелочах, как четыре замка на двери и дежурящие у дверей кадоби, самая верная стража, которую только можно представить. Не дом — крепость. Крепость, где хоть иногда можно почувствовать себя в безопасности.
Все детство ты пряталась и бежала, бежала и пряталась. Пока не наткнулась в своих странствиях на кадоби, загадочное племя, поклоняющееся магам, как воплощенным духам стихий, а не истребляющее их. В рядах которых неожиданно обнаружились не один и не два сильных колдуна, признавших Констанс своей Великой Матерью и готовых идти с ней в бой. Пока не поняла, что в мире страдают сотни похожих на тебя, гниют в лагерях, умирают в муках лишь за то, что способны повелевать колдовской силой. И что преданность их, если ты их освободишь, будет вечна и незыблема, как камень.
После этого бежать и прятаться стали от тебя. Но страх тебя не оставит. Чего бы ты ни добилась, сколько бы стран ни завоевала, он навсегда с тобой.
Констанс потянулась в последний раз. Хватит спать, пора трудиться на благо государства.
Императрица поднялась, аккуратно расчесала волосы, нацепила парадные одежды и императорскую мантию. Водрузила на голову диадему. Дурацкая цацка, которая только мешает и давит на лоб, но сегодня без нее не обойтись. Раз уж Императрица таки заявилась в Иссиан, надо выступить перед любимыми подданными.
Констанс вышла на балкон. Внизу, сверкая золотом и искрясь фонтанами, лежал ее город. Город сверкающих куполов и желтых песков, лучших в мире оружейников и скаковых лошадей. Город, ни перед кем не преклоняющийся и никогда не спящий. Сердце великой Империи.
Весть о прибытии Императрицы разнеслась быстро. Толпа на дворцовой площади колыхалась, словно море, приветственные крики слились в единый рев. Вверх летели платки и шляпы. Толпа всегда приветствует монархов воплями, это естественно. И так же радостно орет потом, когда этому монарху кто-нибудь более удачливый рубит голову. Но иссианцы, что удивительно, любят ее искренне.
— Иссиан! — выкрикнула Императрица, и голос загремел по площади, многократно усиленный магией. — Великий город Иссиан, Алая Звезда юга! Приветствую тебя!
Великий город поприветствовал в ответ. Так, что заложило уши.
— Приветствую вас, свободный народ! Великий народ! Приветствую вас, чародеи и кузнецы, целители и крестьяне, дворяне и ремесленники! Приветствую вас всех, ибо в Иссиане нет места угнетению! Знайте же, что Империя крепнет с каждым часом! Армия продвигается все дальше! Алое знамя летит по миру, и, завидев его, враги обращаются в бегство!
Сафим написал для нее прекрасную речь. Пафосную, духоподъемную, достойную самого де Лантора. Лживую от первого до последнего слова.
— Мир прозревает от тьмы, озаренный светом, что несет Империя! Все больше заблудших душ возвращается на путь истинный, все больше наших братьев освобождается от ошейников и цепей! Простые горожане встречают великую армию цветами и песнями, приветствуя посланцев нового мира! Обращаются против своих королей и вступают в наши ряды. Не войну несет Империя, но мир! Не рабство, но свободу!
Свободу несут Алые Всадники, разоряя деревни и разрубая всех, кто встретится на пути. Свободу несут имперские рейды на тот берег, после которых виселица гнется под тяжестью тел, а люди замирают в страхе. Свободу и мир.
— Не пройдет и года, как север падет. Скоро, очень скоро мы освободим весь мир!
Толпа ликовала. Люди любят войну, победоносную войну, любят чувствовать себя на стороне добра и света. Они не знают, что в этом мире стороны добра давно уже нет. Любят слушать о славных победах над кровожадными варварами, ощущать себя частью чего-то великого. Они не смотрели в глаза умирающих, не видели, что остается от городов после атаки Алых Всадников. И не отдавали им приказов атаковать.
— Борьба, которую ведет Иссиан, священна, — продолжала Констанс. — Мы воюем против четырехсотлетнего угнетения, против мракобесия и невежества, против глупости и жестокости! Мы воюем…
Сафим старался. Красочно расписал, как северяне устраивают кровавые оргии, как заживо закапывают колдунов в землю, а рты заливают навозом, сдирают кожу и прибивают тела гвоздями к дверям. Как пишут молитвы Тьме на пергаменте из кожи колдунов, а после идут предаваться скотоложству. Но слова застревали в горле. Что ты делаешь со своими подданными, заставляя их слушать подобную чушь? Что ты делаешь с собой?
— Мы воюем, — закончила Императрица, — потому что так уж устроен мир.
***
— Как Империя? — мрачно спросил Альберт.
— Процветает. Как сорняк посреди навозной кучи.
Барон Тарби почтительно поклонился Императрице. Толстый, увешанный золотыми цепями, с массивными перстнями на мясистых пальцах, Тарби напоминал карикатуру на самого себя. Тупой, погрязший в пороках и излишествах купец, наживающийся на простом народе и дерущий втридорога за каждый ломоть хлеба. В пороках барон, безусловно, погряз, но тупым отнюдь не был. Младший отпрыск разорившегося дворянского рода Виды, у которого от былого могущества остался один лишь титул, он умудрился практически из воздуха сколотить огромное состояние и преумножить его во время иссианской экспансии. Собственно, барон-купец сыграл не последнюю роль в относительно бескровном взятии страны. Он просто-напросто подкупил половину армии короля Больта, после чего наиболее благоразумные из второй половины сдались сами. Даже странно, что вечно жаждущий крови Альберт с ним так сдружился. С ним и еще с этим Лаэрэдсом из Лаэрэдса, рыцарем мелкого замка и непомерного гонора. И братом Оббидом, разумеется. Так сказать, радикальная партия Иссиана во всей ее красе: мечтающий поставить весь мир на колени, но плохо представляющий себе, как мир вообще устроен, брат Императрицы, хитрый, как змея, торгаш, церковник и примкнувший к ним восторженный идиот. Надо бы узнать, какой яд Нищая Троица вливает в уши брата и насколько он горек. И, если горек чрезмерно, отсечь держащую флакон руку. Но это пока подождет.
— Рад видеть вас, Ваша Светлость, да не оставит вас заступничество Светозарного, — барон-купец одарил Императрицу улыбкой, к которой можно было прилипнуть.
— Есть версия, что Светозарному на всех нас наплевать, — просветила его Констанс. — Кстати, вы все еще бедны, барон?
Тарби скорчил скорбную мину и приложил руки к груди.
— Мои богатства тают, словно первый снег, Ваша Императорская Светлость. Честному купцу в военное время нелегко. Вот если бы вы оказали мне посильную помощь…
Констанс сочувственно покачала головой.