— Ваша Светлость!
Шаоме прикрыл за собой дверь. Быстро оглядел кабинет на предмет наркотиков и вина, удовлетворенно улыбнулся. Доктор был единственным, кого кадоби пропускали в любое время и ничего не спрашивали.
— Ваша Светлость, в Ка-Бодаре волнения.
— Да, я в курсе.
Разумеется, она в курсе. В Иссиане говорят: нельзя чихнуть, чтобы об этом не узнала Императрица.
— Устроили погром, напали на стражников, убили двух магов. Требуют снизить налоги.
— Я в курсе, — повторила Констанс. — Только налоги мне снижать уже некуда, мы и так пошли им навстречу в прошлом году. Про то, что самых рьяных бунтовщиков уже перевешали, можешь мне не докладывать.
— Это должно было случиться. Люди голодают.
— Знаю. Но Империя здесь ни при чем, просто в прошлом году был такой неурожай, что даже маги земли не справились. Решили за это убивать — кидались бы палками в небо или пинали бы дождь, когда он, наконец, пойдет. А не насаживали моих братьев на колья с криками, что картошка в погребе сгнила от темного колдовства. Но я их понимаю, Шаоме. Понимаю. Больше скажу, я их практически не виню.
— Люди в отчаянии, пожалейте их.
— Я жалею их, Шаоме. Ты даже не представляешь, насколько.
— Так, значит, не пошлете Алых Всадников?
Шаоме облегченно вздохнул. Улыбнулся. Конечно же, она понимает, какого решения ждет совесть Империи от своей названной дочки. Справедливой, понимающей, всегда старающейся обойтись малой кровью. Какое решение хочет принять она сама. Но Императрица не может чего-то хотеть. Она поступает так, как должно.
Констанс медленно повернулась к доктору.
— Я жалею людей, Исиф. Я понимаю их. Но я не могу позволить, чтобы в моей Империи безнаказанно лилась кровь ни в чем не повинных чародеев. В каком бы отчаянии проливающие ее ни были. И мне глубоко противно, что за глупость и жестокость одних уродов пострадают десятки невинных, но другого способа держать народ в узде пока еще не придумано. Если проявим мягкость, мятежи вспыхнут по всей Империи. Поэтому придется напомнить Ка-Бодару, что я не настолько милостива, как бы ему хотелось. Так что, конечно же, пошлю. Конечно же, пошлю.
;
Глава 13
— Что, опять село? — тоскливо вопросил я. — Где снова ни приличного цирюльника, ни теплой ванны, ни нормальной еды?
— А ты хочешь второй Хырх?
— Хырх единственный и неповторимый. На то он и Хырх!
— Де Лантор, у тебя какие-то высокие запросы для выросшего в доме призрения.
— Те времена изгладились из моей памяти! — возвестил я. — Отныне я сын второго человека в Танаире и привык к должному обращению!
— Ты ему не сын.
Ну да, ну да, спасибо, что напомнила.
Незапланированный портал отбросил нас далеко от главного тракта. Теперь мы двигались не с севера, а с северо-востока проселочными дорогами, лесами и полями. И спешили.
Очередная деревня на отшибе впечатление и правда производила мрачное. Мрачной была и дорога, по которой мы к ней подъехали, грязная и расплывшаяся. По мере нашего славного путешествия я все больше и больше разочаровывался в любимом государстве. Как оказалось, поездка по провинции, где любимое развлечение — это костер, несколько отличается от сытой жизни в фамильном особняке де Ланторов.
Покосившиеся дома, казалось, готовы были рассыпаться. Во всем этом убожестве не наблюдалось ни одной живой души. Мало того, что село, так еще и покинутое. А в покинутом селе, как подсказывала мне логика, кормить не будут.
— Итак, что есть деревня? — вопросил. — Деревня, безусловно, главная веха на пути к спасению мира. Сколько мы их уже проехали, четырнадцать? И, похоже, проедем еще столько же. Почему любые великие деяния должно обязательно предварять село? Да хоть книги почитай. В каждой второй главный герой попадает в мирно выглядящую дыру, где с ним обязательно что-нибудь случается. Но мы с тобой не в книге, случиться с нами ничего не может, а посему я продолжу свой рассказ. Итак, влияние деревенской жизни на спасение мира, прямое и косвенное. Во-первых…
Во-первых, мимо моего уха просвистел арбалетный болт.
Что со мной бывает крайне редко, я ошибся. Деревня вовсе не была покинутой.
Из покосившихся домов высыпали люди, вооруженные чем попало. Вилами, топорами, дубинами, один зачем-то тащил веник. Возглавлял отряд вилоносцев крепкий мужчина с арбалетом, целящийся в меня. Второй арбалетчик взял на прицел Сидори. Еще у троих я заметил настоящие, хоть и ржавые, мечи.
Я побледнел, как полотно. Ну вот и все, конец Эмилю, это мародеры. Или разбойники. Или мародеры-разбойники, хотя это, в принципе, и так одно и тоже.
— Кто вы и откуда?
— Мы, — жалко пискнул я и замолчал. От страха фантазия мне изменила. Я ведь не сразу умру от арбалетного болта, буду мучиться. А если они мне его в глаз пустят?!
Я скосил глаза на Сидори. Девушка была удивительно спокойна.
— Кто вы и откуда?
Голос стал угрожающим. Ясно дающим понять, что третьего вопроса не будет. И тут я кое-что заметил. На виске старика, прикрытая редеющими волосами, красовалась татуировка. Черный крест.
Сидори плавно воздела руки к небесам, и из пальцев вырвалось голубое сияние. Арбалетчик облегченно вздохнул.
— Добро пожаловать, сестра.
***
На лавку мы втиснулись с трудом. Я тихо сидел в углу, уткнувшись в миску супа, и старался не привлекать внимания. Впрочем, я его и не привлекал: местные колдуны облепили Сидори, как мухи навозную кучу, и засыпали вопросами.
Суп навевал воспоминания о тюремной похлебке, но я благоразумно молчал. В конце концов, лучше поесть гадости, чем свалиться замертво с болтом между глаз.
Для колдунов наши новые друзья жили довольно-таки убого. И уныло. Ни оргий, ни кровавых жертвоприношений, ничего, что я столь старательно расписывал в своих выступлениях. В углу сидела девчушка лет десяти и старательно пялилась на жестяное ведро. Очевидно, пыталась вскипятить воду силой мысли, но у нее это не получалось.
— Мы уж думали, вы от бургомистра. Прости нас, добрая госпожа, — арбалетчик, оказавшийся старостой с прекрасным именем Хын, заботливо подливал гостье суп. Услышав его впервые, я чуть не свалился от истерического хохота. — Пуганые мы.
— От бургомистра? Хлипкий мальчишка и девушка? От него рота солдат должна приходить.
Хлипкий мальчишка? Я хлипкий мальчишка?!
— А они хитрые, добрая госпожа. Подошлют шпиона, якобы путника, он по сторонам и пялится. Потом докладывает, чего было и чего не было. А, коли мы его обидим, так, значится, мы первые напали.
— Мы не шпионы.
— Вижу, добрая госпожа, сестра вы наша, — Хын изо всех сил старался сгладить впечатление от нерадушного приема. — Не обессудьте.