Придурок сел и посмотрел на нее. Слава Свету, осмысленно. И тут же скривил плаксивую гримасу, явно собираясь заскулить снова.
— В чем дело? Говори, или я прикажу тебя выпороть, — рявкнула Констанс.
Паренек нахмурился и вдруг бухнулся на колени. Похоже, до страдальца только сейчас дошло, с кем он разговаривает.
— Ваша Светлость. Милости прошу, Ваша Светлость!
— Я не оказываю милости тем, кто валяется на земле. Встань и говори, наконец, связно, Шамор тебя побери.
— Убили. Жену мою убили, Ваша Светлость. Убили и… — проситель шмыгнул носом. — И снасильничали. Вчетвером.
Констанс закатила глаза и выругалась сквозь зубы. Только этого ей не хватало. Великая армия, постепенно превращающаяся в банду насильников и мародеров, как обычно и бывает со всеми великими армиями. Тут не закроешь глаза, как на воровство из казны или что-нибудь столь же безобидное. Придется делать то, что она не любит — кого-то казнить. Воистину, это даже хуже, чем выходной.
***
Труп был обезображен. Лежал на земле на окраине города, там, где город практически превращается в село. Содранные ногти, которые еще недавно беспомощно скребли по земле, превращенное в сплошной синяк лицо, кровоподтеки на теле. Задранную юбку стыдливо опустили, сквозь разорванную рубашку виднелась небольшая грудь и покрытый синяками живот. Бедняга сопротивлялась, и сопротивлялась отчаянно. Но это ей не помогло.
Девушка была молодой. Молодой, полной надежд, возможно, счастливой и кем-то любимой. Прожила бы долгие годы, вышла бы замуж, родила детей. Если бы на нее не наткнулись пьяные солдаты Империи. Ее Империи.
Констанс должно было быть стыдно. Стыдно, больно и жаль. Вместо этого она чувствовала усталость и раздражение. Ну почему ничего не идет нормально, ничего никогда не идет нормально, почему это случается в каждом городе? В каждой стране, что они захватывают, на каждом марше, в каждой воинской части неизменно находятся отбросы, насилующие женщин и разбивающие детям головы о стены. Несмотря на кару, которая их ждет, несмотря на строгие законы Иссиана, несмотря на страх перед Императрицей. Зная, что виновным почти никогда не удается уйти от наказания. Почему в собственной армии на собственной войне она не может навести порядок?
Эти виновные от наказания тоже не ушли, они даже не пытались. Четверка насильников нашлась в полумиле к северу, сладко спящая под кустом. Нашлась лично Констанс и Даа-Марисом с Азу-Кааном, хоть Императрице и не пристало заниматься подобной ерундой. Запахом перегара, исходящим от них, можно было отравить небольшую деревню.
Три здоровых красноносых мужика и один юнец, только недавно начавший бриться. Стремительно трезвеющие, начинающие понимать, что их ждет, умоляющие о пощаде. Которой, разумеется, не будет. Мальчишка смутно кого-то напоминал.
— Бросьте этих в подземелье, вечером торжественно казним. В назидание остальным.
Мальчишка заскулил:
— Я не виноват! Клянусь! Я ничего не делал. Ничего не делал, только держал ее!
Констанс потерла виски руками, пытаясь пересилить усталость и отвращение. А выходной начинался так хорошо. На кого же он все-таки похож?
— Пощадите!
— Действуй, Даа-Марис. Этому городу не помешает пара казненных во имя справедливости.
Констанс открыла портал, шагнула в свой кабинет и выругалась сквозь зубы. Она вспомнила, на кого похож мальчишка.
***
— Я знала, что ты придешь.
Барон сидел напротив нее. Друг и соратник, бывший разбойник с большой дороги, пожалованный титулом, один из первых, вставших под ее знамя. Что ж, сегодня он в этом раскается.
— Ты ведь не казнишь Фуйза?
Констанс вздохнула. Поставила подбородок на сцепленные пальцы, посмотрела снизу вверх. Дурацкая привычка.
— А как ты думаешь?
— Я думаю, что он мой сын. Сын того, кому ты многим обязана. Перед кем ты в неоплатном долгу. Убивая его, ты убиваешь и меня. Ты не можешь так поступить, Констанс.
— У меня нет выбора.
— Ты же знаешь, что есть. Объявишь, что он сбежал или повесился в тюрьме, а сама отправишь в изгнание. Я не прошу тебя обелять его, но сохрани ему жизнь. Тебе это ничего не стоит.
Ничего не стоит. Императрица прикрыла глаза руками. Сожженные хаты, развороченная земля, тело ее матери, полыхающее на костре. Крики и вой, отчаянный плач Альберта. Толпа разъяренных мужчин, навалившаяся на маленькую девочку, разрывающая рубашку, опрокидывающая наземь. Она не человек, не ребенок, она колдовское отродье, монстр, а значит, все можно. Можно изнасиловать ее всем скопом и оставить истекать кровью на земле, а потом похваляться этим в тавернах. Смерть чернокнижникам, чернокнижникам и семени их.
К счастью, они ее не изнасиловали. Они умерли, свалились замертво, все разом. Неподвижно лежали на земле, а колдовское отродье потрясенно смотрело на свои руки, не понимая, как она это сделала. Она ли это сделала. Так начался путь Повелительницы Магии, могущественной чародейки, убивающей, словно ей это ничего не стоит.
Констанс помнила и еще одно. Не все в толпе волокли ее мать на костер, не все задирали ей юбку. Некоторые просто стояли и смотрели, не решаясь ничего сделать. Но и не помогая. Двое из них после выброса магической энергии умерли не сразу.
Она их добила.
Императрица покачала головой.
— Нет, Дариан. Это стоит мне многого. Твой сын чудовище, что бы ты себе ни думал, и как чудовище он умрет. Мне жаль.
Дариан вскочил.
— Чудовище?! Из-за одной ошибки, из-за юношеской глупости он чудовище?! Ты чудовище, Тафирская Ведьма, ты по горло в чужой крови! Помнишь, что ты творила, когда мы захватывали Ка-Бодар?! Ты погубила людей больше, чем есть в этом городе! И ты смеешь читать мне мораль? Неужели ты думаешь, что именно Фуйз все устроил?! Что он был инициатором, что он схватил девицу?! Его заставили, потащили за собой, ее все равно бы убили, с ним или без него!
Констанс посмотрела на барона. Снизу-вверх, холодным равнодушным взглядом.
— Но ее убили с ним, Дариан. Убили и изнасиловали. Да, я чудовище. Но даже такое чудовище, как я, творит ужасы на благо Империи. Не из праздной жестокости, не ради похоти. И благо Империи состоит в том, что такие, как твой сын, должны быть казнены по законам Иссиана.
Дариан обессиленно опустился в кресло.
— Ты забыла, как я выхаживал тебя? Как был с тобой с самого начала? Как принял тебя под крыло, когда ты была всего лишь перепуганной девчонкой? Опомнись, Констанс. Многие диктаторы рано или поздно начинали уничтожать своих же сторонников. Ни одного это не довело до добра.
— Я помню, — медленно произнесла Констанс. — Я все помню. Но это ничего не меняет. Твой сын опозорил знамя Иссиана. Мы не насильники, не мясники, не мародеры. Я прощаю тех, кто ворует из моей казны, если они полезны, но этого не прощу. В конце концов, я сама женщина.
Дариан долго смотрел на нее. Повернулся и вышел, не говоря ни слова.
***
Казнь была вечером. На главной площади, перед толпой народа, как и положено хорошей казни. Файизине не помешает увидеть, что новая власть заботится о народе и готова жестоко карать своих, если они вдруг на этот народ покушаются. Можно сказать, казнь сейчас очень кстати. Если бы для нее не было повода, его стоило бы придумать.
Императрица стояла прямо, скрестив руки на груди. Вглядываясь в лица новоиспеченных подданных из-под полуприкрытых век. Большинство здесь смотрит на нее, а не на эшафот. Впрочем, для иссисанской казни и эшафот не нужен, лишь наскоро огороженный квадрат земли. Топчутся, перешептываются: не каждый день доводится узреть Темную Императрицу. Великую завоевательницу, борца за изменение мира, могущественную колдунью, овеянную сонмом легенд и ужасающих слухов. Знали бы они, что большую часть времени она борется с головной болью и собственным братом.
Четверку приговоренных вытолкали вперед. Констанс скосила на них глаза: мальчишка шмыгал носом, остальные трое шли спокойно, как големы. Понимали, что спасения в любом случае не будет, сколько ни умоляй.
Самое время толкнуть речь. Пафосную и душеспасительную, о справедливости Империи, ее неустанном радении за благополучие новых подданных и все такое. Вступайте в наши ряды, открывайте ворота перед Иссисаном, просвещенным из просвещенных, несущим прогресс и справедливый миропорядок. А, если просвещенные и прогрессивные солдаты начнут убивать ваших женщин, что ж, сможете после кинуть в них камень на главной площади.
— Эти люди нарушили законы Иссиана, — начала Констанс. — Опорочили свой народ, опорочили Империю, запятнали Алое знамя. Подняли руку тех, кого должны были защищать. Да будут они казнены по-иссиански.