Приговоренные ушли в землю по пояс. Казнь и вправду была иссианской. Древний и жестокий обычай закапывать приговоренных по горло в землю. С магами земли необходимость что-либо копать отпала. У традиционной казни было интересное продолжение: несчастных оставляли закопанными в землю, предоставляя любому издеваться над ними по мере фантазии. Фантазия иногда оказывалась необычайно богатой. Этот пункт Констанс убрала. Не нужно превращать свой народ в чудовищ, их и так достаточно лезет с Той стороны.
Констанс выхватила в толпе глаза Дариана. Полные такой боли и ненависти, что хватило бы на всю площадь вместе взятую. Бывший соратник открыл рот, Императрица чуть заметно покачала головой. Я и так знаю, что ты хочешь мне сказать. Хоть ты теперь и навечно стал моим врагом, я не хочу тебя убивать. Но придется, если ты начнешь поносить меня прилюдно. У меня просто не будет выбора.
Барон с видимым усилием захлопнул рот и отвернулся от нее. Будет пытаться убить, если его быстро не убрать. Впрочем, все равно не сможет.
Насильники уже ушли в землю по шею, теперь рыдали и умоляли все четверо. Свет, да когда же закончится этот вой, умрут они в конец концов или нет?!
Констанс сделала знак палачу, и головы с хлюпаньем исчезли. Да здравствует императорское милосердие.
— Будь ты проклята, Констанс! Будь ты проклята!
Дариан все-таки не выдержал. Отчаянный, переломанный крик взметнулся над площадью. Зря. Зачем, ну зачем ты добавляешь мне проблем? Как будто мне не хватило на сегодня тяжелых решений.
Палач вопросительно взглянул на Констанс. И этого тоже?
Боль когтистой лапой пощупала виски. Опять мигрень, этого еще не хватало. Какой отвратительный, отвратительный, отвратительный день.
— Закуйте его в кандалы, — приказала Констанс. — Завтра разберемся.
Что-то врезалось в нее, отскочило от невидимой преграды и со стуком упало у ног. Констанс подняла бровь. Арбалетный болт. Кем надо быть, чтобы пытаться убить величайшую колдунью в мире из обычного самострела?
Стрелка уже вытаскивали из какого-то дома. Прекрасная у нее стража, проворонили засевшего в окне идиота. Впрочем, их можно извинить: магическое оружие кадоби чуяли безошибочно, а никакое иное Императрице было не опасно. Удивительно, на что рассчитывал стрелок?
Неудавшегося убийцу под изумленные крики толпы бросили под ноги Констанс. Наверняка в глазах народа сегодняшний день станет днем страшного покушения, чудом не унесшего жизнь великой Императрицы. Не унесшего к счастью или к горю, смотря для кого. Пусть судачат, таких болтов в нее уже летали сотни.
Арбалетчик оказался совсем молодым. Мальчишка потерянно моргал и отчаянно напоминал избранного демонами диверсанта. Очевидно, не мог поверить, что коварное покушение не удалось. Пытаться убить ее из самострела, подумать только. Неужели сложно было догадаться, сколько охранных амулетов носит при себе Императрица Иссиана? Дурачка надо отпустить, отпустить домой к родителям, чтобы те как следует всыпали ему по юной розой заднице. А там он либо поумнеет, либо снова попытается по-идиотски убить какого-нибудь колдуна, и на этот раз его не простят.
Парнишку следовало отпустить. Констанс бы так и сделала, покусись тот на нее на безлюдной улице темной ночью. Но бедняга стрелял в Императрицу на глазах у всего города. Это карается смертью.
Констанс кивнула палачу.
— Повесьте этого. В конце концов, не зря же у нас тут торчит виселица.
Палач кивнул и потащил арбалетчика на эшафот.
Мальчишка изо всех сил пытался выглядеть невозмутимо, но у самого эшафота вдруг заплакал. Совсем по-детски, закрыв лицо руками и размазывая слезы по щекам. Констанс не поморщилась. Сегодня он не придет домой, вечером его родители забеспокоятся, пойдут в город, чтобы узнать, что их бедный сын погиб, как герой. В одиночку попытался расправиться с Императрицей-ведьмой и был схвачен ее прихвостнями и зверски убит. А может, к ним с площади уже несется сосед с печальной вестью, через полчаса они уже будут тут, чтобы вымолить, отбить, защитить, обменять на себя, но не успеют. Увидят только качающееся и тело и, возможно, Императрицу. Монстра, погубившего их единственного сына. Посмотрят в черные глаза, но ничего там не найдут. Ни жалости, ни сожаления, ни раскаяния. Она слишком многих уже погубила на этой войне, чтобы жалеть еще одного. Слишком многих.
— Да свершится справедливость!
Констанс отвернулась и закрыла глаза, массируя виски. Палач пинком выбил из-под арбалетчика тумбу, тело закачалось в петле. Вот и все, последняя казнь на сегодня, последний корм для ворон, последнее развлечение для народа. Нет ничего хуже, чем вершить справедливость в этом до отвращения несправедливом мире.
***
Стукнула дверь, Императрица не обернулась. Не надо быть вещуньей, чтобы понять, кто к ней пришел.
— Это ты, моя совесть? — уныло вопросила Констанс.
Шаоме молча уселся напротив нее. На лице его застыла смесь скорби, сочувствия и беспомощности. Это выражение всегда появлялось, когда на глазах доктора вершилась какая-нибудь неизбежная гадость.
За доктором, к удивлению Констанс, звеня золотыми цепями, вкатился барон Тарби. Этот-то что тут забыл? Приторная улыбка растеклась по губам купца.
— Как ваше самочувствие, Ваша Светлость?
Светлость помассировала виски руками.
— Бывало и лучше. Надеюсь, Файизина уже славит мою принципиальность и беспощадность к обидчикам простого народа?
Слова прозвучали с большим сарказмом, чем планировалось. Тарби, предпочтя не заметить иронии, подобострастно кивнул головой, Шаоме не ответил.
— Что вам надо, барон? Вы-то, без сомнения, не моя совесть.
Не совесть, а кошелек, и, будь барон посмелее, так бы и ответил. Но смелость, по крайней мере, перед лицом Императрицы, в число его достоинств не входила.
— Лишь беспокойство о вас, Ваша Светлость. Понимаю, вы заняты делами куда более важными, но все же я не могу не указать вам на очевидное: вас оскорбили. Оскорбили прилюдно, на главной площади Файизины, и это слышала куча народу. Люди ждут справедливой кары для преступника.
— Справедливая кара — это смерть? Его преступление не столь велико, Тарби, слова — это всего лишь слова.
— Казнят и за меньшее. Это не просто слова, Ваша Светлость, это оскорбление Алого знамени, оскорбление короны. Императрица Иссианская не может спускать подобное с рук.
— Императрица Иссианская, — рассеянно произнесла Констанс, — может все.
— Но только не ронять себя в глазах народа и не позволять безнаказанно себя порочить. К тому же, Дариан стал опасен. Он будет пытаться вам отомстить.
— Пусть пытается, — разрешила Констанс. — Из тех, кто пытался меня убить, можно собрать еще одну Файизину.
Барон горестно покачал головой.
— Разумно ли это? Держать при себе врага.
— Я не собираюсь держать его при себе, сошлю куда-нибудь на край света.
— Ненависти расстояние не помеха, Ваша Светлость, а яды и отравленные письма путешествуют далеко.
Констанс откинулась в кресле, прикрыв глаза.
Мерзкий разговор, мерзкое дело, которое она предпочла бы обдумать сама. Или, в крайнем случае, с Шаоме наедине, но уж точно не в присутствии барона. Что ему надо?
— Его сын мертв, — наконец-то вклинился Шаоме. — Пусть он был казнен согласно закону, поймите несчастного отца. Эта кровь запятнает ваши руки.
Мои руки запятнаны настолько, дорогой Шаоме, что вряд ли их можно испачкать еще больше. Но ты прав. С идеалистической стороны дела. А с практической?
Практическая сторона дела в лице унизанного перстнями барона вела себя практично.
— Этот человек — угроза для вас, Ваша Светлость. То, что является угрозой для вас, является угрозой и для Империи. А для всех нас интересы Империи должны стоять превыше всего, даже если ради их соблюдения приходится пачкать руки.
Ага, а еще твои интересы, поскольку Дариан — твой прямой конкурент в торговле. Но это, разумеется, к делу не относится, ты всего лишь радеешь за мое благополучие.