— Угроза, — согласилась Констанс.
Шаоме горестно покачал головой.
— Это будет ошибкой, Ваша Светлость.
Прямо как в сказке про Рона-дурачка, которому в одно ухо тебе шептал Князь Тьмы, а в другое — ангел Светлых Чертогов. Вот они, сидят, толстый Шамор и смуглый морщинистый ангел. Очень жизненная сказка выходит, с тем лишь отличием, что Рон-дурачок послушал ангела и жил долго и счастливо, а в жизни, как правило, оба варианта плохи.
— Это будет дальновидно.
— Так вы убьете его?
Вопрос упал и покатился по комнате. Простой, будничный, печальный. Ты повела этого человека за собой, он сражался за тебя, называл тебя другом, ты казнила его сына, хотя тебя умоляли о милости, теперь ты его убьешь?
Констанс не открывала глаз. Она и так знала, что узкие темные глаза неотрывно смотрят на нее, смотрят грустно и укоризненно. Вот уж правда, ее совесть.
— Убить его будет благоразумно.
Доктор не ответил. Императрица глубоко вздохнула.
— Ладно, твоя взяла. К Шамору благоразумие. Лимит убийств на сегодня исчерпан. Отправлю его в изгнание в самую захудалую провинцию, пусть ненавидит меня оттуда, страшный преступник.
— Ваша Светлость, — круглое лицо Тарби наклонилось к ней, — вы принимаете неправильное решение. Вам нужно продемонстрировать силу и беспощадность к врагам, и барон — отличный повод для этого. То, что я скажу сейчас, вы можете счесть государственной изменой, и я смиренно прошу простить меня, но в некоторых кругах ваши последние решения вызывают недовольство.
Констанс подняла бровь.
— Да неужели?
— Поверьте, мне неприятно это говорить, но поговаривают, что в последние годы вы размякли, Ваша Светлость. О нет, разумеется, большинство подданных верны вам, но по дворцу ползут шепотки. Семь лет назад вы явились в Иссиан с огнем и мечом, вы разбили ошейники на шеях своих братьев, усмирили церковь, привели Империю к величию. Мир трепетал при звуке вашего имени, вы не ведали страха и были беспощадны к врагам. Каждый, кто осмеливался встать на пути Алого знамени, платил за это собственной кровью. Вашим именем наши враги пугали детей.
— О да, я помню, — поморщилась Констанс. — От меня даже Аскольд сбежал, этот оплот доброты и милосердия. Так что же, держава негодует, что мы больше не проливаем реки крови?
Тарби смиренно поклонился.
— Боюсь, это так, Ваша Светлость. Вы взяли эту страну-карлика без боя, как и многие до нее, и правите этими людьми, словно забыв, что творили с колдунами эти варвары до вашего прихода. Вы лучше меня знаете, сколько костров полыхало в Файизине, в Кории, в Амаре. И этим людям вы протягиваете руку, словно любимым подданным. Они выродки, Ваша Светлость, они недостойны вашего милосердия. Так же, как и танаирцы за рекой. Вы не слышали, что говорили солдаты, узнав, что вы предложили Иераму переговоры, но я слышал. Армия устала ждать, она рвется в бой, хочет строить новый мир, ваш мир. Солдаты скучают, потому и насилуют. Они хотят убивать, а не договариваться. И готовы пойти за тем, кто поведет их в бой.
— К чему ты клонишь, Тарби?
Барон глубоко вздохнул.
— Еще раз прошу простить меня, Ваша Светлость. Вы имеете полное право приказать отрезать мне язык, но все, что я говорю, я говорю из заботы о вас. Некоторые, меньшинство, разумеется, хотели вы видеть на троне принца Альберта.
Констанс расхохоталась.
— Альберта?! Да скорее мой летописец станет Императором. Будем честны друг с другом. Я люблю Альберта всей душой, но единственный талант и единственное достижение моего брата в том, что он мой брат. Он посредственность, Тарби, понятия не имеющая, как вести войну и управлять государством.
Тарби клонил голову.
— Разумеется, Ваша Светлость, но глупцы видят другое. Мужчину императорской крови, не знающего жалости к врагам и готового хоть сейчас вести их на войну. Войну, с которой медлите вы. Продемонстрируйте им, что вы все та же Тафирская Ведьма, которой были когда-то, что вы правите Империей железной рукой и никто не сможет укрыться от вашего гнева.
Констанс потянулась.
— Я правлю Империей железной рукой, дорогой мой барон. И потому никакая сила в мире не способна повлиять на мои решения, а уж тем более мнение глупцов.
— Но Иссиан…
— Иссиан — это я! — рявкнула Лофт. — Я и только я, и ни у кого в Империи не достанет ни могущества, ни мозгов оспаривать мою власть, а уж тем более у моего брата! А потому Дариан отправится в изгнание, ибо я так решила, а те, в ком сие решение вызовет недовольство, могут выстроиться в очередь и высказать мне его лично. Вам ясно, барон?
Тарби поклонился.
— Да, Ваша Светлость. Но вы совершаете ошибку.
;
Глава 16
— Не доказано, — спорил я.
— Доказано.
— Не доказано!
— Свет, Эмиль, все знают, что есть край земли и с этого края течет водопад. Это в школах проходят.
— То, что колдуны у детей кровь пьют, тоже в школах проходят! Если есть край, так почему ж никто там никогда не был?
— Может, кто-то и был, но не вернулся. Или край этот слишком далеко. Ну сам подумай, должен быть край, земля-то плоская.
— Может, и не плоская.
Сидори фыркнула.
— Эмиль, ты не перестаешь меня поражать. Края нет, земля у него не плоская. А какая же она тогда?
Я задумался.
— Такая, у которой нет края. А нет края… У круга! Эврика! У круга нет края, земля круглая, круглая, Сидори!!!
Теперь девушка откровенно хохотала.
— Круглая!? Свет, земля у него круглая. Может, еще и квадратная? И почему ж тогда с этого круга ничего не сваливается?
Я нахмурил брови.
— Не знаю. Благодаря силе, нам пока неведомой. Когда-нибудь какой-нибудь ученый ее откроет и придумает название. — Я сорвал ветку с вовсю цветущего куста грави, который мы проезжали, и вручил Сидори. — Гравитация, например, в честь этих прекрасных цветов!
— Неведомая сила — это та, что заставляет меня слушать подобную чушь, — отрезала Сидори. — Предупреждаю, если завтра ты начнешь говорить, что звезды не приколочены к небу, ночевать будем порознь.