— Не отведаете ли, — дружелюбно предложил дедок, протягивая нам горсть ягод. Мы с Сидори переглянулись.
— Благодарю, мы не голодны, — вежливо ответила девушка.
— Да что ж вы, отведайте. Не чините обиду старому человеку, — старичок продолжал улыбаться. Гнилые зубы вдруг показались мне подозрительно острыми.
— Мы только что отужинали, добрый человек, — ответил я, тихонько обходя деда по кругу. На мгновение показалось, что ветви дуба потянулись ко мне, а, может, их просто колыхал ветер.
— Так и от второго ужина вреда не будет, — настаивал дед, и глаза его заблестели как-то недобро. Я что-то пробормотал в ответ и, убедившись, что мы отошли достаточно далеко, дунул со всех ног, подхватив под руку Сидори. На этот раз мне не показалось: ветви дерева действительно потянулись к нам, а сзади раздалось разъяренное шипение. Оборачиваться не стали.
На второй день пути мы попали на болота.
— Мы же. Не будем. Идти. Через это? — раздельно проговорил я, кивая на булькающую вонючую топь. — Мы же. Это. Обойдем?
— Обойдем, — кивнула Сидори, явив чудо благоразумия.
Неширокая топь была неописуемо отвратительной. Прямо-таки вопиющей о затаившихся в глубине голодных безглазых безносых тварях, мечтающих закусить несчастным Эмилем. И, что странно, над ней совсем не было комаров. Комаров, мошек, слепней, вообще никого не было. Почему-то этот факт напугал меня до дрожи в ногах.
— Пойдем отсюда… Смотри!
В болоте тонул человек. Отчаянно барахтался, загребал руками вонючую жижу в поисках опоры и уходил всю глубже. Лица я не видел, но длинные волосы выдавали в несчастном женщину.
Мы переглянулись. Секунду назад его здесь не было.
— Эй! — негромко позвал я. — Ты нас слышишь?
Никакой реакции. Мы осторожно сдвинулись на несколько шагов, Сидори вскрикнула и дернулась вперед, я ее удержал.
— Рабан! Пусти меня!
Я обхватил вырывающуюся девушку обеими руками и потащил назад.
— Собралась утопиться? Какой еще Рабан?
— Нам надо его вытащить! Рабан! Пусти, пусти!
— Кого его? Не его, а ее, и у меня большие сомнения, стоит ли это делать. И вообще, нет там никого, Сидори! Ты видишь мужчину, я женщину, а мы тащимся по местам, которые просто искрят от магии. Это морок. Хочет, чтоб мы прыгнули туда и утонули.
Сидори посмотрела на меня, словно очнувшись.
— Так ты не видишь его?
— Кого?
— Моего мужа.
— Твоего мужа убили на твоих же глазах, ты сама говорила.
— Да, — Сидори с трудом отвела взгляд от уходящей все глубже в пучину фигуры. — Да. Морок. Я про такие читала. Дух, заманивающий путников образом дорого человека. А кого видишь ты? Ты так спокоен. Никто на свете тебе не дорог?
— Я вижу тебя, — солгал я. — А ты здесь. Вот и весь секрет.
Но в болоте барахталась не Сидори. Не одна из мимолетных подружек, не мать, которой у меня никогда не было, не глупая детская влюбленность и даже не дочь князя Адирина, которую одно время настойчиво сватал мне папенька. В вонючую топь медленно погружалась Констанс Раизиан, которая дорога мне, без сомнения, не была. Но почему Сидори видит погибшего мужа, а я Лофт? Почему?
Булькнуло, и из пучины вырвалась гигантская уродливая рыбина. Вполне себе с глазами и с носом. Клацнула челюстями, сжимая их на Констанс-Рабане, и с плеском ушла под воду.
— Если это морок… — прошептала Сидори.
— Морок, — убежденно ответил я. — Увидел нас и полез в чужое болото, обезумев от жадности. И был наказан: одна тварь сожрала другую. У них, знаешь ли, тоже есть межвидовая конкуренция. Идем.
Привал устроили на опушке леса. Костер разжигать не решились, жались друг к другу, проклиная не по-весеннему промозглую ночь. Несколько раз среди деревьев что-то шуршало, мы замирали, но неведомая опасность, а, может, просто лесной зверь, проходила мимо.
Было страшно, пусто и холодно.
— Долго еще? — тихо спросил я. — До конца этой познавательной прогулки?
— Половину мы уже прошли.
— Ты так уверенно говоришь, словно бывала здесь раньше.
— Я видела карты. Читала книги. Топь прямо посередине, это сердце леса.
— Теперь ясно, почему все остальное настолько мерзкое. С таким-то сердцем.
Сидори куталась в плащ, пытаясь согреть дыханием окоченевшие пальцы. Я обнял ее и притянул к себе.
— Ты чем-то расстроена, я вижу.
— Какая проницательность, — съехидничала Сидори. — Действительно, как можно грустить в таком прекрасном месте.
— Дело в чем-то другом.
Громовержица помолчала.
— Просто вспомнила Рабана.
Я почувствовал укол ревности, острый и болезненный. Действительно, она ведь увидела мужа на болтах. Мужа, которого она, наверное, любила. Который был ей дорог, с которым она проводила долгие вечера и ночи вместе, которого выбрала из сотен других по велению сердца, а не просто потому, что волею судьбы они были вынуждены путешествовать вместе. Которого до сих пор помнит, а меня наверняка забудет через месяц, как сделал мой отец.
Я открыл было рот, не нашелся, что спросить, и закрыл его обратно. Ревновать к прошлому глупо, спрашивать, будет ли она так же рваться спасать меня, еще глупее. Сидори пошевелилась в моих объятиях.
— Давай спать, Эмиль. И вот еще что. Может, пророчество и правда не о тебе.
— Это почему же? — возмутился я. — То есть, я рад, что до тебя, наконец, дошло, но с чего такой вывод?
— Было еще кое-что. То, что мы с Шириам не смогли расшифровать и во что ты никак не вписываешься. Узник без отца и матери, что крадет без умысла и страдает без вины, живущий украденной жизнью. Мы об этом долго думали, но так и не поняли. Ты, насколько я знаю, жизни не крал, хоть и тащишь все подряд. Подо все остальное ты подходишь, но под это — нет. Хотя, может, это просто чушь. Искажение, помехи в пророчестве. Так бывает.
Я быстро отвернулся. Хорошо, Сидори на меня не смотрит. Я не живу украденной жизнью, не живу! Я был достоин. Я был лучше. Лучше!