— Повелительница Магии, может, и не такая. Только вешать будет не Повелительница Магии и мародерствовать будет тоже не она. Ты предлагаешь впустить в страну армию, оставляющую за собой пепелище.
— Эта армия все равно войдет, так или иначе.
Я глубоко вздохнул.
— Армия войдет, а мы здесь причем? Какого Шамора ты решила героически всех спасти, да еще и максимально идиотским способом? От войны бегут, Сидори. Или наживаются на ней, сидя за высокими стенами, попивая вино и вливая народу в уши всякую чушь, как делал я, но я, насмотревшись на весь этот бардак, раскаялся. На пути у войны не встают грудью, потому что, какой бы могущественной колдуньей ты себя не мнила, против армии грудь у тебя в любом случае слишком хилая.
Сидори молчала, по-прежнему избегая смотреть на меня. Сидела на стуле, выпрямив спину и уставившись в пространство. Грудь, вопреки моему заявлению, у нее была весьма ничего.
— И что ты предлагаешь? Сбежать с тобой?
— Разумеется. Исчезнем отсюда, будто бы нас и не было. Никто нас не найдет. А король с Императрицей пусть делают, что хотят.
— И что тогда у меня будет? — тихо спросила колдунья, наконец-то на меня посмотрев. — Я годы жила с одной этой мыслью, Эмиль. На что-то повлиять, что-то исправить. Кого-то спасти. Искупить свои грехи. Что будет у меня, если сейчас я отступлю, брошу все и всех?
Я открыл рот и снова закрыл его. Слова замерли на губах, сорвались с них беззвучно, поплыли по комнате, повисли между нами.
«У тебя буду я».
Сидори горько усмехнулась.
— Не прикидывайся, что мечтаешь жить со мной долго и счастливо, де Лантор. Мы — всего лишь случайные попутчики, нашедшие утешение друг в друге. Твои красивые глаза не заменят мне цель всей моей жизни, прости.
Я промолчал. Мы и правда случайные попутчики, не более того. Но от этих слов стало удивительно больно.
— Ты хочешь всех спасти, потому что не смогла спасти своего мужа? — вдруг неожиданно для самого себя спросил я.
Девушка резко вскинула голову. На мгновение ее губы вздрогнули и снова сжались.
— Да.
Я поднялся и тихо подошел к ней. Обнял. Сидори не сопротивлялась.
— Ты сильно любила его?
Девушка долго молчала.
— Я вообще его не любила. Да, не любила, не смотри на меня так. Просто у меня не было никого. Колдунья в Танаире не выживет. Казалось, что таких, как я, нет, что их всех убили. А потом я встретила Шириам, и мы стали держаться вместе. Две ведьмы, каждый день ожидающие костра и вздрагивающие при шагах за окном. Я вышла замуж за ее сына, потому что так для всех было проще. А потом Иссиан стал империей, обрел новую властительницу и невиданную силу. Лофт объявила войну всему миру, публично пообещала прийти на север. Людей охватила паника. И пришла Долгая Ночь. Неделя кровавой резни. Соседи давно подозревали, что кто-то в нашем доме умеет колдовать, но не знали, кто. И из нас троих выбрали Рабана. Забавно, правда? Ты знаешь, что его забили до смерти. Но не знаешь, что это произошло на моих глазах. Его валили наземь, били по голове, а я стояла и смотрела. Я могла обрушить на них молнии, могла заставить небеса разверзнуться, но не сделала этого. Стояла и смотрела. Потому что я знала, что молнии не поразят всех. Что в конце концов я окажусь на земле вместо него. Да, я не любила его. Но рядом с ним я впервые в жизни перестала быть совсем одна. Этого достаточно для того, чтобы его помнить. И теперь я хочу хоть кого-то спасти.
Мы долго сидели вдвоем. Могущественная колдунья, у которой не осталось никого, бредящая несбыточными грезами, и я, пропагандист и лжец, мечтавший в жизни разве что о вкусной еде и молодых девицах.
— Ты пойдешь со мной в Арамор? — наконец тихо спросила Сидори. — Если ты откажешься, мне придется тащить тебя туда силой.
— Пойду, — так же тихо ответил я. — Знаешь, я никогда в жизни не стал бы рисковать собой ради этой страны. Но в ней есть ты. Этого достаточно для того, чтобы ее спасать.
Глава 22
Тан-Фойден издавна славился дождем и шумом. Воплями уличных торговцев, причитаниями нищих, воем избиваемых в подворотне невезучих путников и бранью избивающих. А больше всего шумом славилась главная площадь.
Но сегодня площадь молчала. Замерла, притихла, не решалась подать голос. Люди топтались на месте, испуганно перешептывались, с ужасом и благоговением косились на отца Гисидора. Площадь предвкушала. Предвкушала смерть.
Костры сложили прямо у подножия кафедрального собора. Много костров. На стене кто-то намалевал портрет Вокары в образе девы Светлых Чертогов с крыльями за спиной. Стирать художество, разумеется, не стали. Якоб Рёгнер стоял рядом с целителем скорбным изваянием, скрестив руки на груди. Настолько, насколько скорбным может быть изваяние, которому хочется пуститься в пляс от радости. Живая девчонка была наместнику, что кость в горле, мертвая же сослужила великую службу. Позволила распалить ненависть, которую так хотела погасить.
Наместник давно уже мечтал спалить к демонам всех, кто ему мешает. Мечтал, но боялся. Что ж, мечты сбываются. Благие намерения Проповедницы все-таки привели город на Изнанку. Девчонка доигралась. Приехала с глупостями и глупо погибла, а город возрыдал и возжелал мести и крови, чем Рёгнер не мог не воспользоваться. Жаль ее. И все-таки этот Аскольд идиот. Неужели он не понимал, как все выйдет.
Колдун валялся на земле в ошейнике со стянутыми за спиной руками. Кровоподтеков на лице почти не было. Били умно, не оставляя следов, не давая молве шанса сделать из палача мученика. Огнетворец зло взглянул на Лара и сплюнул на землю.
Приговоренных сбили в кучу. Вольнодумцы, торговцы, не желавшие делиться выручкой, не в меру умные книжники и просто те, кто как-то сказал неосторожное слово про наместника в таверне. Человек тридцать, не меньше. И это только те, кому предстоит умереть сегодня, в казематах томится как минимум в два раза больше.
— Страшная, невосполнимая потеря для нас всех, — возвестил Гисидор. Вид у него был одухотворенный, совсем как у настоящего святого. Одухотворению немало способствовало сегодняшнее исцеление. Подарившее исцеляемому вечную свободу, но в мирском смысле безуспешное. — Прекрасная юная дева, любимица всего Танаира, пытавшаяся разглядеть свет даже в самых темных душах, доверилась колдунам и погибла. Погибла от рук мерзкого чернокнижника Аскольда Андвана, именуемого Трехпалым, и его приспешников. Ушла навсегда, оставив о себе вечную память. Помолимся же за нее, пусть в Светлых Чертогах она не знает печали.
Площадь опустилась на колени. Помолимся. В конце концов, чем еще заниматься перед казнями?
— Мы протянули руку помощи чернокнижникам, но они ответили нам кровью и смертью. Так пусть же за смертью последует смерть.
Первого приговоренного повели на костер. Лар знал, что еще с утра мужчина сопротивлялся, но его били и били долго. Теперь он присмирел и просто тупо шел вперед.
— Этот противный Свету смерд доносил Аскольду обо всем, что происходит в городе. Я лично видел письма, — торжественно проговорил судья. Смертника привязали к столбу. Противный Свету смерд, будучи зажиточным купцом, как-то проиграл Рёгнеру в кости и не пожелал отдавать долг. Поступок, безусловно, недостойный, но не карающийся смертью. Получи он хоть раз письмо от Аскольда и подойти хоть на милю к лагерю, он бы, скорее всего, обделался от страха.
— Гибель Вокары не останется безнаказанной, — гремел священник. — Все эти мерзкие грешники приложили руку к тому, чтобы несчастная отправилась в Светлые Чертоги. Все они так или иначе помогали колдунам, все они предали Свет и душа их черна. Их смерть послужит наказанием и предостережением всем, кого одолевают темные мысли. Так пусть же огонь очистит их души, огонь охранит этот город от скверны, огонь воздаст им по заслугам!
На костер возвели второго.
— Хранил у себя запрещенные книги, якшался с чернокнижниками, — зачитывал судья. — Варил зелья, держал черного кота.
Глаза отца Гисидора горели. Рёгнер облизывал растянувшиеся в довольной улыбке губы.
Третий, четвертый, пятый. Столько огня город не видел еще никогда. Погрязший во Тьме город, проклятый город.
— Раздавал листовки, продавал амулеты без лицензии…
— Очистим же свои души, обратим их к Свету и добру! Смотрите, люди, на эти мерзкие исчадия Тьмы и ужасайтесь!
— Укрывал у себя сочувствующих чародеям…
К столбу привязали последнего колдуна. Впрочем, настоящих колдунов тут было разве что трое. Вспыхнул огонь, пока еще тихий и несмелый. Человек на костре смотрел вниз, на подбирающееся к нему пламя, словно не понимая, что происходит. Его пока еще не жарили заживо. Он пока еще не кричал.
Бестолково топчущийся рядом с наместником Кириан зажал рот руками. У Рёгнера не было ни одной объективной причины тащить секретаря сюда. Очевидно, лицезрение казни стало наказанием за самовольный побег с Проповедницей.
Я хочу уехать отсюда, понял Лар. Уехать навсегда, бросить дом, посиделки в трактире, вдову с соседней улицы. Бросить службу наместнику, никогда больше не видеть этой поганой рожи. Не видеть этого огня. Этот город отравляет меня. Отравляет каждого, кто сюда попадает.
— Да свершится же возмездие во имя Светозарного!
Костры разгорелись. Люди начали кричать, с каждой секундой все отчаяннее.
— Услышьте эти крики! Ибо не крики они, а песня! Песня искупления, песня во славу Светозарного. Светозарный, спаси эту душу, — проповедовал отец Гисидор. — Спаси и отврати ее от зла. Помолимся же! Помолимся же, ибо лишь молитвой можем уберечь себя от тьмы.