Толпа перешептывалась. Ждала. Сидори тащила меня вперед. Кто-то, как водится, затеял драку. Юнец с черным крестом наступил на ногу какому-то грязному мужику, и теперь они увлеченно тыкали друг друга локтями, попутно задевая всех подряд. В другой день стычка грозила бы перерасти в массовую потасовку, но сегодня на них шикали, не отрывая глаз от Черной башни.
Я оттолкнул какую-то женщину, пробираясь в толпе вслед за Сидори, и тут со стороны Арамора раздался пронзительный вопль:
— Убили! Люди! Короля убили! Нашего короля, нашего Иерама! Предатели чернокнижники!!!
Я вцепился в руку Сидори. Девушка испуганно посмотрела на меня. Убили короля. А отца?
Толпа замолчала, застыла в тупом оцепенении. Оскорбленный мужик мгновение смотрел на чернокнижника, а потом ударил его кулаком в лицо. Раздался первый крик:
— Смерть чернокнижникам!
В голову юноши кто-то кинул камень. Магик упал на землю, закрыв голову руками, и на него набросились все разом. Четырехсотлетняя ненависть, сдерживаемая королевским указом, выплеснулась наружу.
— Предатели! Уроды! Смерть чернокнижникам!!!
Колдуна колотили руками, ногами, выдирали волосы, били, пока тело не стало похоже на отбивную. Рядом повалили еще нескольких. Чернокрестники разбегались, но их хватали, валили на землю. Сидори зажала рот руками. Я стиснул руку девушки и потащил ее прочь от побоища, расталкивая впадающих в безумие людей, под крики колдунов и грохот чего-то ломаемого.
— Уходим отсюда!
— Я не уйду. Эмиль, мы не можем уйти, надо их защитить!
— Сидори, очнись! — заорал я. — Как защитить?! Не уберемся сейчас, нас растопчут. Короля убили, убила твоя Лофт, которая тебе так нравится. Мы никому здесь не поможем! Ты что, не видишь, что творится?!
— Я не уйду!
Я влепил девушке пощечину и силой потащил вперед. Нога поскользнулась в луже крови напополам с блевотиной. Со звоном осыпалось стекло. Антиквара выволокли из лавки, бросили на землю. Рядом отчаянно заревела девчонка, ее отбросили к стене. Сидори вырвала руку.
— Я их остановлю.
— Сидори! Сидори, нет! Ты сама меня учила стоять в стороне!
— Я стояла в стороне, — Сидори посмотрела на меня. Такого взгляда я у нее никогда не видел. И я ясно понял, что сейчас будет. — Когда убивали Рабана. И больше не буду. Мы остановим его. Дикий огонь.
— Нет! Нет, нет, нет, Сидори!!!
Девушка оттолкнула меня и взобралась на низкую крышу какого-то дома. Откинула капюшон, воздела руки к небесам, как Светозарный на иконах, как великий колдун прошлого. Небо разверзлось, подул неистовый ветер. Грянул гром, в избивающую антиквара толпу ударила молния. Диким потоком хлынул дождь, стекая по лицам, хлеща за шиворот, смывая с камней кровь и грязь. Она была величественна. Она была прекрасна. И беспомощна. Одна против всех, против обезумевшей толпы, против дикого огня. Обрекшая себя на смерть в отчаянном порыве хоть кого-то защитить.
Люди изумленно закричали, отпрянули, с ужасом уставились на Сидори. Кто-то судорожно сжал пальцы на амулете на груди, кто-то зашептал молитву. Кто-то сунулся было к колдунье, с неба ударила молния и мужчина повалился замертво. Мгновение казалось, что безумие закончилось, сейчас они разойдутся. А потом толпа навалилась на девушку, как многорукое чудовище.
Сидори хватали за ноги, пытались стащить вниз, швыряли в нее камнями и всем, что подвернется под руку. Я бросился к ней, но меня оттеснили, повалили наземь. Чей-то башмак сломал несколько пальцев, я чудом встал, шипя от боли, под крики и грохот грома. Сидори отступала, поливая всех молниями. Я снова рванулся к ней и снова безуспешно.
Кто-то свалился навзничь, сквозь его прожженную насквозь грудь было видно землю. Сидори неловко подняла руку, заслоняясь от летящего в голову камня. Жадные руки тянулись со всех сторон, желая достать, разорвать, убить и отдергивались под ударами молний. Сидори оскалилась и зашипела, как кошка. Приготовилась обрушить новый ливень, но вдруг пошатнулась и рухнула лицом вниз. Из спины ее торчали вилы.
Молодой горожанин с круглым, как блин, лицом, догадался тоже залезть на крышу.
— Видишь колдуна — бери вилы! — самодовольно выкрикнул он.
Я отчаянно закричал. Дико, безнадежно. Так, как не кричал никогда в жизни. Поднял глаза вверх. На мгновение мне показалось, что в вечерних небесах что-то вспыхнуло. Как будто зажглась еще одна звезда. Так погибла колдунья Сидори, небесный маг первой ступени, девушка, пытавшаяся спасти людей, девушка, верившая, что сможет предотвратить войну. Девушка, которую я успел полюбить.
Мой крик перекрыл могучий вопль:
— Смерть чернокнижникам!
Клич подхватили, он понесся по площади, превращаясь в невообразимый, дикий рев. Мой клич. Манифест Эмиля де Лантора.
— Да это ж де Лантор! Глаза разные.
Кто-то грубо пихнул меня в бок. Молодой перепачканный парень с окровавленным лицом смотрел на меня с восхищением.
— Ребята, де Лантор! Живой! Тот самый, что говорил колдунов бить! Смерть чернокнижникам!!!
Меня подхватили на руки и понесли. Так, как мне когда-то мечталось в тюрьме. Над охватившим площадь безумием, над отчаянными криками раздираемых на части колдунов, над кровью и смертью. Словно знамя. Я разрыдался, меня вырвало на чью-то голову, казалось, этого никто не заметил.
— Смерть чернокнижникам!
— Сидори. Сидори…
— Смерть чернокнижникам!!!
— Сидори. Это не я. Не я…
Это не я убил Сидори. Не я разжигал эту войну, не я вложил вилы в руки этим людям, не я научил их этим словам. Не я превратил эту толпу в монстра. Монстра многоликого, многорукого, скалящегося на меня тысячей пастей, как демоны Изнанки. Это не я убил мальчишку. Я всего этого не хотел. Это все сон, меня здесь нет.
— Зачем? Зачем?! Сидори. Это не я. Не я…
Трещало дерево, летели камни, в горле першило от запаха гари. Громили окна и двери, людей выволакивали из домов, кому-то деловито разбивали голову о стену. Истошно кричала женщина, которой трое дюжих молодцов пытались задрать юбку, и над всем этим безумием летел клич:
— Смерть чернокнижникам!!! — и детские, отчаянные всхлипывания его автора:
— Это не я. Это не я…
Толпа уронила меня на краю площади, и меня вырвало снова. Вновь кто-то прошелся по и так сломанным пальцам, я пополз вперед, по кровавому месиву и серым камням. Полуразгромленная торговая лавка валялась на земле, являя собой отличное укрытие, я заполз туда и сжался в комок. Меня трясло от рыданий вперемешку с рвотой, а толпа громила город. Мирный город, выбранный для мирных переговоров.
Убивали всех. Мужчин, детей, женщин, предварительно насилуя. Колдуны давно уже закончились, но толпа хотела крови, упивалась ей, хватала каждого, кто попадется под руку. Мимо меня пролетел оторванный палец. Оторванный, похоже, голыми руками. Площадь смердела смертью, я сгибался в рвотных позывах, но тошнить уже было нечем. Казалось, безумие не закончится никогда, найдут и убьют всех и каждого, а после накинутся друг на друга. Но оно закончилось. Потому что на город обрушились Алые Всадники, эскадроны смерти великой Империи.
Неистовый рев толпы заглушил топот копыт и улюлюканье имперцев. Рев перешел в отчаянный визг ужаса. На черных конях, с разрисованными лицами и страшными криками в Адланис въезжала смерть. Смерть безумная, безжалостная, вооруженная копьями, мечами, алебардами. Отряд, собранный из отбросов, из убийц и мародеров, созданный для одного — нагонять ужас на врагов.
Толпа, только что бывшая единым огромным монстром, распалась. Чудовища, голыми руками разрывающие колдунов и проламывающие головы детям, превратились в людей. Вдруг забывших о ненависти, заметавшихся в панике, страстно захотевших жить. Должных вызывать жалость. Но жаль мне их не было.
Горожане бросали вилы и топоры, кидались прочь, рвались в запертые дома. В воздухе свистели мечи, катились отрубленные головы, дикий хохот нападавших перекрывал отчаянные крики. Горожан догоняли, выволакивали из домов, рубили на куски, протыкали насквозь. Какая-то женщина отчаянно дергала дверь запертого дома, к этой двери ее и пригвоздили копьем. Кони храпели и били копытами, затаптывая трупы горожан и чернокрестников.
— Слава Алому знамени! Слава Иссиану!
Я трясся в своем укрытии. Чудо, невероятное чудо, что они меня не видят. Прямо перед моим лицом шлепнулась отрубленная рука.
— Слава принцу Альберту!