Как только я очнулся, меня тут же стошнило снова. Все тело превратилось в один сплошной синяк, сломанные пальцы болели, на лице запеклась кровь. Я вытер лицо и с трудом сел. Осторожно выглянул из-под лавки. Город превратился в руины: разгромленные дома, перевернутые прилавки, развороченная земля. И тела, мертвые тела, заполняющие улицу. Изрубленные мечами горожане, забитые ногами колдуны, переломанные, брошенные, как попало.
Я подождал десять минут. Подождал двадцать. Вороны с карканьем расклевывали валяющиеся тела, но людей видно не было. Придется надеяться, что Алые Всадники покинули город, отправившись убивать дальше. Я с трудом встал и медленно пошел вперед, не разбирая дороги. Мимо того, что когда-то было городом, мимо трупов в сточных канавах. Смерть чернокнижникам, кричали они, прежде чем их принялись кромсать на куски. Видишь мага — бери вилы, кричали они, а изо рта Сидори вдруг хлынула кровь. Этому научил их я. Я погубил этот город, я убил Сидори, я, а не Алые Всадники, не Лофт и доверчивость Иерама. Я убийца. И всегда им был.
Он падает. Падает и ломает шею, тот, кого я так ненавидел, тот, кто издевался надо мной, кто должен был занять мое место.
Я чудовище. Хуже, чем демоны с Изнанки, хуже, чем Шамор. Во мне нет ничего человеческого.
— Шамор, ты чудовище, Эмиль! В тебе нет ничего человеческого. И ты говоришь об этом сейчас? Почему? Это какая-то очередная интрига, обман?
— Потому что я не могу с этим жить.
Потому что я не могу с этим жить. Потому что я убил мальчишку. Хотел убить, представлял ночами, как сдавливаю ему горло, и убил. Так и запишите, первую жизнь Эмиль де Лантор отнял в восемь лет, своего детского врага. Вторую в двадцать два, своей любовницы.
Торжественный приход Максимильена де Лантора в дом призрения под взглядами восхищенных горожан сорвался. У Максимильена де Лантора кто-то украл кошель.
Милосердные сестры были в ужасе. Пахнущий табаком большой человек в гневе. Я робко выступил вперед.
— Я… я видел ваш кошелек, добрый господин. В комнате у Мура. Но он не мог украсть, он мой друг!
Опущенные глаза, дрожащий голосок. Ложь от первого до последнего слова. Конечно же, видел, ведь я сам его туда и подложил. Папочка разглядел во мне таланты к лицедейству, но даже не подозревал, насколько был прав.
Сейчас этот урод получит по заслугам. Грязный, тупой, превративший мою жизнь в Изнанку. А большой и важный человек возьмет меня, выберет меня, защитит меня. И у меня будет жизнь без боли. Будет дом.
Я всего лишь хотел свой дом. И еще я хотел отомстить. Но убивать его я не хотел. Не хотел.
Милосердная сестра хватает Мура за шиворот и пулей несется наверх. Мур потерянно крутит головой, он не понимает, что происходит. Не понимает, куда и за что его ведут. Через минуту они возвращаются. Мур ревет, а женщина победно потрясает толстым кожаным кошелем.
— Ах ты сучий сын! К тебе такой господин приехал, хотел усыновить, а ты. Гребаный ублюдок. Всех нас опозорил. Ну ты у меня сейчас получишь!
Кулак летит в залитое слезами лицо. Мур выворачивается и с ревом несется вниз. По прогнившей лестнице. По прогнившей скользкой лестнице. Через перила. Как кукла.
Это была случайность. Это было убийство.
Я стою и не могу отвести взгляд от темной лужи, медленно вытекающей из-под головы. Что я натворил…
Кто-то подходит сзади и закрывает мне глаза руками.
— Не смотри, малыш. С твоим другом все хорошо, он просто ушибся. Он сейчас встанет и пойдет наверх. А ты не смотри. Бедняга. Эмиль у нас такой впечатлительный.
Запах табака. Табака большого и важного человека.
— Простите. Я хотел всего лишь сделать какого-то малыша счастливым, а вышло…
— Вы ни при чем, — милосердная сестра раболепно улыбнулась. — Это случайность. Трагическая случайность. Но поделом. Вору в наших стенах не место, тем более такому, который крадет в ответ на добро. И, раз уж вы хотели взять ребенка, Эмиль очень хороший мальчик. Умный, начитанный. Веселый. Ему так одиноко здесь. Может быть…
Запах табака приближается, окутывает меня. Обхватывают сильные руки. Запах табака, запах дома. Руки отца.
— Пойдем домой, малыш.
Что я натворил… Я ничего не натворил. Ничего не было. Я не помню это, не хочу помнить. Мур упал сам, а за мной пришел отец и забрал в новую жизнь. Жизнь, где все будет хорошо. Ничего не было, это не я. Это не я.
— Я не хотел. Все вышло случайно.
— Случайно?! Ты случайно всем налгал, случайно подставил невиновного ребенка? Мне стоило догадаться. Я просто не ожидал, что в восемь лет можно быть таким монстром.
— Я не хотел его убивать! Не хотел! Я не думал, что все так получится. Я просто хотел выбраться оттуда, жить нормальной жизнью. Ты не выбрал бы меня!
— Не выбрал бы. Разумеется, не выбрал бы, потому что был более достойный. И тогда ты решил выставить его вором.
— Отец! Отец, прости…
— Я устал тебя прощать. И я не твой отец. Отправишься в Сида Корале, может, хоть это чему-то тебя научит. Хотя я сомневаюсь.
Не научило.
Я убийца. Я недостоин того, чтобы жить.
Я брел, спотыкаясь и падая. Куда мне идти отсюда? Куда мне вообще теперь идти?
Решение пришло само. Все это надо закончить. Закончить сейчас, пока из-за меня не погиб еще кто-нибудь. Мне незачем жить. Я доказал это, доказал неоднократно.
На дороге валялся окровавленный кусок веревки. Я понятия не имел, как связывать петлю, но это и неважно. Разберусь, я умный. Должно быть, умирать больно. Веревка врежется в шею, я начну конвульсивно дергаться, язык вывалится и посинеет. Ну и пусть, через минуту все закончится. Жить я больше не могу и не хочу.
Я сложил концы веревки вместе, неумело попытался скрутить петлю. Кажется, как-то так. Справа кто-то застонал. Чуть слышно.
Я обвел улицу тупым взглядом. Под обломками того, что когда-то было лавкой бакалейщика, шевелился старик. Точнее, не старик, примерно ровесник отца, со смуглой кожей и в рваных дорогих одеждах. Неужели кто-то выжил в этом кошмаре? Я опустился рядом с ним на колени.
— Мужик, вставай.
Никакой реакции.
— Ты ранен? Вставай, надо уходить отсюда.
Я попробовал подхватить несчастного подмышки. Учитывая, что весил он в полтора раза больше меня, вышло плохо.
Мужчина болезненно скривил разбитые губы, что-то прошептал. Я напряг слух.
— Амария…
— Нет тут никакой Амарии.
— Амария…
Бедняга бредит и, возможно, умирает. Но надо попытаться его отсюда вытащить. Может, хоть на это я еще гожусь.
— Вставай! Я не Амария, меня зовут Эмиль. Мы в Адланисе, в городе был погром, ты ранен, нужно найти доктора.