- Как же вас называть?
- Барышнями...
- Долго он будет тут командовать?
- Налетай на бригадира!
- Вали! Штаны с него долой!
- Эй, Вика, Виктория! Взгляни на своего миленка...
- Ну вас к лешему...
Все девушки, а было их около тридцати, навалились на меня. Хорошо еще, что живой вырвался! Я клял судьбу, почему я не на фронте, как мой двоюродный брат Андрей. Уж лучше попасть в лапы к глухонемым, чем к бабам. Те шуток не понимают. Если и бьют, не слыша плача, то увидят слезы - и остановятся. А с девчатами не столкуешься. Ведро бензина, моторина, солярки каждый день подкарауливает меня. Да еще как ни в чем не бывало кричат:
- Эй, бригадир, сколько времени?
- Работайте... Хватит болтать!
- Нам есть охота... Скажи солдату, пусть накормит... А то не будем работать.
- Вы же только что пришли... Какого вам рожна!
- Слушай, ты знаешь, что нос растет до самой старости?
- И уши...
- А остальное не растет...
- Хи-хи-хи!
- Катитесь вы к чертовой матери!
- А ты покажи дорогу.
Я уже с ними пытался по-всякому: и шутил, и угрожал. Напрасно. Валялись на траве, в тени самолетных крыльев. И я же должен был благодарить судьбу за то, что летчики не знают молдавского языка и не понимают их двусмысленных шуток.
Много в мире неурядиц и передряг. Война. Тяжелая война. Но здесь благоухал май. Теплый, ласковый. И весна упругими толчками гнала кровь по жилам. И девушки сплетали веночки из одуванчиков. И забывали, что на фронте погиб у кого отец, у кого брат, муж, жених. Эх, жизнь военная, вся из кусков. А девушки смеялись, болтали.
Я пытался одернуть их.
- Посмотрит на вас чужой человек и скажет: вот шалые! Успокойтесь же! Не то подумают о вас бог знает что...
- Болтливая баба не всегда слаба на передок.
- Не бойся. Кошка с бубенчиками мышей не ловит.
Вероятно, не было счастливей меня человека, когда однажды вечером я узнал, что должен приготовиться. Наутро поеду на курсы. В Алчедар.
Я пошел поделиться радостью с Викой. Всю ночь просидели с ней рядом на скале, возле Реута. Молчали, слушали, как струится вода.
Со стороны Флорешт донесся далекий перестук колес. Эшелоны мчались на фронт.
И снова тишина. Давящая, тяжелая. Тьма - хоть глаз выколи. Самолеты, подобно гигантским птицам, отрывались от земли и уходили на задание. На запад. Где-то у горизонта они казались темными черточками среди звезд... Шестерки. Девятки. Дюжины. И даже по двадцать четыре... Треугольниками по три... Звено за звеном...
- Тоадер, интересно, куда они летят?
- На Яссы... наверное...
- А утром опять надо их мыть! Ты видел, как плакала та летчица? Рвала ворот гимнастерки...
- Нашла о чем вспоминать! Была в одном экипаже с мужем... После воздушного боя привезли его убитым.
Мне хотелось забыть эти ужасы. Не знаю, как другие, но я запретил бы жениться на фронте. Нет большего горя, чем видеть, как гибнет на твоих руках любимый человек. Мгновенно, как будто задувают свечу...
- Тоадер... знаешь, что сказал Митря?
- Что?
- Велел не встречаться с тобой.
- Ты разве не знаешь Митрю...
- Нет... он серьезно...
- С чего бы?
- Наверно, мать ему рассказала... Он бы такого не выдумал.
- Что она могла ему рассказать?
- Ты не поверишь...
- Поверю, скажи наконец.
- Мать родила меня от... Нет, не могу.
- Я уже слышал эту басню... давно!
- Разве неправда?
- Вздор! Я спрашивал деда Петраке... Он на меня чуть не кинулся с косой!
- Что вы, мужики, понимаете!..
Сонно мерцал Реут у наших ног. Гнал свои волны по знаменитым пойменным лугам, меж двух пажитей - пиструенской и казанештской. Да что проку! Вода убегала в низины, не оставляя изобилия на своем пути. Не слышно было ни скрипения поливальных колес, ни голосов рачительных огородников.