- Что доложить?
- Штатская серость! В армии обо всем надо докладывать старшим. Даже если сапог натрет ногу...
- Здорово меня обмундировали.
- У нас все делается на совесть. Армия!
- Износу не будет... Если бережно обращаться.
- Нафталином пересыпать... И сохранится, пока тебя с директоров снимут.
- А как же!
Когда мы с писарем вернулись в штаб, там было оживленно: офицеры сновали, суетились возле генерала. Во всех комнатах беспрерывно трещали телефоны.
- Пошли домой, Тоадер.
Кому довелось изведать хоть одну тихую фронтовую ночь, тот знает, что такое война. Мирный покой, в обычное время клонящий ко сну, близ передовой гонит сон прочь. Тишина рождает в душе солдата страшные предчувствия, ожидание, неизвестность.
- Не спишь? - спрашивает дома отец.
- Нет.
- Готовятся наши.
За полночь земля задрожала.
- Тяжелые машины проходят...
- Да.
- До чего много стало грачей, жаворонков, скворцов...
- Много.
- На рассвете в нашем дворе пели соловьи. Завтра покажу, где гнездо свили.
- В этом году я еще не слышал кукушки.
- А я слыхал!.. Прилетала к нам в сад. Садилась на верхушку яблони и широко разевала клюв, красный такой... И куковала, куковала. Солдаты, офицеры останавливались, ждали, сколько накукует.
- Говорят, после того как наклюется кукушка спелого ячменя, у нее пропадает голос.
- Да, старики рассказывают...
- В этом году никто в Кукоаре не сеял ячмень.
- Кукурузу тоже.
- Нашла кукушка в других местах ячмень.
- В других...
- А пшеница нынче хорошая?
- Очень... И виноград будет хороший.
- "Мадлена" и "жемчуг" поспели?
- Уже. Но горькие.
- Почему?
- Виноградники не обработаны. Ветром нанесло полыни, лебеды, всякой горечи. Мотается куст на ветру, трется о полынь... горчится...
И снова давящее молчание. Лишь изредка пролает немецкий пулемет. Такая у немца привычка: всю ночь старается показать свою неусыпную бдительность.
- Когда фронт удалится, надо будет навести порядок, - вздыхает отец. - Тоадера, сына Василе, похоронить на кладбище, возле родителей...
- Разве его не привезли?
- Нет.
Уснули мы на заре свинцово тяжелым сном. Когда я открыл глаза, отца уже рядом не было. Вскоре он вернулся с двумя котелками солдатской каши такой густой, что ложка в ней стояла торчком.
У наших ворот остановились трое ездовых - усатые сверхсрочники, которым совершенно не шла военная форма. Капитан Шкурятов понемногу ступал уже на свою раненую ногу и очень радовался этому.
- Натощак или как? Все равно пошли, подводы ждут.
- Куда?
- За партами.
- Что так смотришь, будто с луны свалился? Немцы удрали, наши обошли их с фланга... Теперь их выбивают из камышей.
- Солоновата эта каша.
- Дареному коню в зубы не смотрят, товарищ директор!
Мы поехали в сторону Кулы. При нынешней нехватке рабочих рук я был очень доволен, что армия помогает нам даже свозить парты.
Навстречу нам шляхом ползла большая колонна пленных немцев. Они брели понурив головы. Смотрели в сторону, как побитые собаки. Лица их были серы, как и запыленные, измятые мышиные кители. Незадачливых покорителей мира конвоировал взвод румын. Лишь в хвосте колонны ехали верхом два советских солдата с автоматами на груди.
Проверяя себя, автоматчики спросили дорогу на Бельцы. Отец показал им.
Снова и снова слава коллективным усилиям! Мы мигом нагрузили парты. Прихватили еще три черных полированных столика, взятых немцами неизвестно у какого помещика.