- Разрешил... И фронт с нами заодно, и сам господь бог.
- Слушай, а ты чей?
- Тудоракэ...
- Смышленый, в отца...
- Вы отца не трогайте.
- Ну, а чем господь вам помогает, хотел бы я знать?
- Первомай совпал с пасхой, дядя Костаке.
- Что ты имеешь в виду?!
- А что?
- Иными словами, вы праздник устраиваете по случаю Первого мая? Не пасхи?
- Ну конечно.
- Придумано хитро... Молодцы! Будь по-вашему, - согласился отец. Можете договариваться с музыкантами.
Я замер от удивления! Как узнал отец, что войска Жукова в Берлине?
Тетушка Анисья торопилась с глиняным кувшином в погреб за вином. Не знала, как отблагодарить отца за помощь.
- Если хотите кормить корову зеленой люцерной, надо накосить заранее... дать ей привять... Или смешивайте с соломой. Скотина не захворает, молока будет вдоволь. А так - мало толку. Не разрешайте ей пастись на люцерне, да еще по росе. Разве так можно, девчата?
- Грехи наши тяжкие! - повторяла тетушка Анисья.
По дороге домой я спросил:
- Откуда ты знаешь, отец?
- Про Берлин?
- Да.
- Вся Кукоара знает!
- Я думал, что несу тебе новость.
- Какая же новость? Большие вести сразу доходят к людям. А весть о Берлине... Ее же поют все телеграфные провода! Поднимаешь трубку - тысяча голосов наперебой. Люди потеряли сон... Вся Кукоара знает.
- Звонили из райкома.
- Да, насчет митинга... С самого рассвета только об этом и разговоров. Что сказать людям? Они и так все знают...
- Про сев не забудь!
- Сев... Разве люди сеют по писаному? Мы, что ли, учить их будем?
У перелазов люди толковали - стояли по-весеннему, с непокрытыми головами. Большую весть крестьянин всегда встречает, сняв шапку.
- Наши в Берлине, Костаке...
- Бог им в помощь! - отозвались голоса.
- Глянь-ка, пожалуйста... Когда вышло это письмо?.. - попросил отца пожилой мужик.
Жена дяди Штефэнаке, съежившись, сидела на завалинке. На коленях лежало сито, полное писем. Раньше она по весне выносила на подворье в этом сите пушистых цыплят. Теперь, как вернулась из эвакуации, целый день дымила махоркой. Не наведывалась к соседям. Никого не хотела видеть. Словно всех винила в смерти Штефэнаке.
Была она совсем неграмотная, двух слов прочесть не могла. Но письма, зачитанные почтальоном, помнила дословно. Писем у нее целый ворох. От четырех сыновей. Трое погибли на фронте. Четвертый ранен, лежит в госпитале в Киеве.
Пишет, что добыл трофей - набор плотницких инструментов. Иные приезжают из Германии с радиоприемниками, часами. "Я же обзавелся рубанками и фуганками. Целый ящик. Еле от земли отрываю. Подлечусь, привезу домой... После нынешней войны плотницкое и столярное ремесло будут в большом почете".
Дедушку Тоадера я привел домой обедать с лужайки, что возле ветряных мельниц. Лежал вместе с бадей Василе Суфлецелу в густой траве, близ ветряка, спаленного молнией. Оба прислушивались к земле. То одним ухом, то другим.
- Я этим проводам ихним... верю, да не особо, беш-майор! А земля не подведет. Слышишь, как гудит и клокочет... У земли свой магнит, коровья образина!
Он искоса взглянул на меня - не засмею?
Видно, не хватало шариков у бади Василе. Человек грамотный, положительный, а прислушивается к стариковским бредням!
- Нет, Берлин, дед Тодерикэ... это Берлин!
За последние две тысячи лет верующие, наверно, столько раз не упоминали Иерусалим, сколько за последние несколько дней жители Кукоары германскую столицу. Она была у всех на устах. Повторяли вместо приветствия:
- Берлин! Берлин! Берлин!..
Чокались крашенками. Обнимались. Мирились те, кто враждовал почти всю жизнь.
- Наши-то справляют пасху в Берлине!
- Думаю, им сегодня выдали по чарке.
- Нужна им теперь водка!
- Станут они теперь терять время на нее!
- Там земля горит...
- Камня на камне не осталось.
- На праздник выдают водку! - настаивает бадя Василе.