Почему у меня нет мечты? Потому что я безразличный? Или потому, что я знаю, что мы все умрем?
Мои размышления прервал смех Фантомаса.
- Ух ты! - восхитился Толик.
Потом он успокоился и зашептал мне на ухо: "Видишь папа, он смеется так, как я".
Месяца полтора назад я встретил Гаджи на улице, он торопился на футбол. "Пойдем! Есть лишний билет! "Нефтчи" - "Динамо" (Киев)". - "Спасибо, Гаджи, я посмотрю по телевизору". Он посмотрел мне в глаза: "Ты что? Закис? Откуда у тебя такая апатия?"
Слово это так и вонзилось в меня. "Апатия, - подумал я. - Апатия и безразличие. Гаджи как будто подслушал, что мне сказала Фира".
Я разозлился тогда на него, но злиться было нечего; Гаджи был прав.
Но почему? почему? почему?
Я сижу в зале, смотрю на экран и повторяю: "Почему? Почему? Почему?" Лучше бы я наблюдал за мимикой Луи де Фюнеса.
Толик громко засмеялся.
"Если б я мог смеяться, как Толик!" Это, кстати, моя четвертая мечта. Если б я мог так простодушно радоваться жизни, я был бы счастлив. Но я не могу. Я сразу заглядываю в конец и спрашиваю: а какой в этом смысл? Я ищу смысла в большом и малом - даже в собственном смехе.
Знаешь что, друг мой, пока еще кандидат искусствоведения, сиди и не рыпайся. Были и до тебя умные люди и не ответили на эти вопросы. Сколько они ни лог, зли голову, все равно им пришлось умереть.
О том же мне говорил Кемаль Аджалсыз. Как-то это было осенью - мы задержались на работе. За окном лил дождь, серое небо не обещало никакого просвета, "Грустно", - сказал я. Аджалсыз покачал головой: "Что ты хочешь, юноша? Осень". - "Да, но что-то уж очень грустно".
Мы еще посидели немного, а потом Аджалсыз сказал: "Хочешь, я тебя избавлю от этого настроения? Скажи "да" и ты найдешь алтарь, перед которым не устанешь молиться".
"Что вы мне предлагаете"
И Аджалсыз вынул из своего выцветшего портфеля бутылку "Московской".
"Нет, - сказал я. - Это не по мне. Я терпеть не могу водки. И вообще у меня семья, сын Тебриз".
Надо сказать, что Кемаль - горький пьяница. Но зато псевдоним у него Аджалсыз5.
Моя пятая мечта - вырастить Толика.
Толик об этом не знает. Он смотрит "Фантомаса" и смеется. А я твержу себе: Толик-Тебриз, Толик-Тебриз. Что я имел в виду, когда дал ему имя этого города?
Было бы здорово сейчас явиться на почту, заказать разговор с Баку и позвонить Гаджи. И без всяких околичностей спросить его: помнишь ту вечеринку? Помнишь, как ты просил нас поделиться своею мечтой? У меня есть мечта. У меня не одна мечта, а целых пять.
Он, наверное, решит, что я пьян, и спросит: "Что ты имеешь в виду?"
"Значит, ты не помнишь, значит, все, что вы говорили тогда, - ложь и у вас не было мечты, вы ее придумали?!"
"Бог с тобой, - скажет Гаджи. - О чем ты?"
"Вот видишь, ты забыл. Ты забыл, как я сказал: моя мечта - чтоб сбылись ваши мечты? Я вас обманул, но и вы меня обманули. И нечего спрашивать: "Откуда у тебя апатия?" Чем ты отличаешься от меня? Тем, что смотришь футбол на стадионе, а я по телевизору? И это дает тебе основания для оптимизма?"
Фира считала меня безразличным, но я мог заменить ей Олега Попова. Значит, было во мне что-то. Значит, есть во мне другой человек, иначе стал бы я спрашивать:
"Почему? Почему? Почему?" Стал бы я бить себя в грудь и говорить: я плохой?
Впрочем, завтра, может быть, я этого не скажу. Не каждый день умирает Фирангиз... Завтра все уляжется, и я опять стану самим собой - кандидатом Сабиром Меликовым, постояльцем пансионата Иосифа Басса.
Я понимаю, что все зависит от меня самого. Моя судьба - в моих руках. Но это громкие слова, и если в сердце нет желания, то и руки беспомощны. Они безвольно повисают вдоль тела.
...В зале вспыхнул свет.
- Жалко, - сказал Толик. - Посмотреть бы еще раз. И он взглянул на меня.
- Нет, на сегодня хватит.
Мы вышли из кинотеатра и побрели по улице.
"А смешной все-таки псевдоним у этого Кемаля, - вспомнил я. - Не псевдоним, а протест; я в смерть не верю - где оборвется, там и оборвется. Он протестует хотя бы этим. Фира - она однажды видела Аджалсыза у Толика на дне рождения - говорила, что ему бы надо взять псевдоним "Аладжсыз"6. Какой он Аджалсыз, он Аладжсыз!"
Фира тоже была беспомощной и оттого умерла. Все мы беспомощны перед смертью. Но я начинаю повторяться... Как в сказке о белом бычке: ты безразличен, а почему ты безразличен, и как не быть безразличным, и чем это кончится. Каждый раз я упираюсь лбом в этот конец, и все начинается сызнова.
- Пап, ты куда так спешишь?
Я и не заметил, что прибавил шагу. Наверное, это оттого, что мысли мои буксуют, и я движением хочу вырваться из застоя.
А Толику скучно. В кино он смеялся, прыгал, закрывал глаза от страха. А теперь он молчит.
"Если б я мог скучать, как Толик!.." Это моя шестая мечта. Шестая и последняя, больше у меня нет. И все они не стоят и копейки. Разве кроме мечты вырастить Толика. Но и та не мечта, а инстинкт. И животное беспокоится о своем детеныше.
Научусь я скучать, как Толик, или не научусь, не все ли равно. Ну и научусь, ну и что?
Мы проходили мимо универмага.
- Смотри, стоит! - и Толик потянул меня к витрине.
Мотоцикл действительно стоял на месте. Он ничуть не потускнел за то время, пока мы его не видели. Он так же сверкал, был так же нов, наряден и вызывающ. Казалось, он говорил прохожим: "Купите меня! Не купите!"
Толик так и прилип к стеклу. Он долго смотрел на мотоцикл, оборачивался, смотрел на меня и опять на мотоцикл.
- Пап, купим?
- Ты шутишь, Толик.
Но он не шутил. Его глаза смотрели на меня серьезно и с надеждой.
- Толик, но на что мы его купим? Где у нас деньги? Он протянул мне кулачок и разжал пальцы:
- Вот.