Через несколько дней и несчётное число неудачных попыток я смог, наконец, поговорить с отцом, находящимся в другой комнате, и с Вирагом. Отец предупредил младших детей, чтобы были «на связи», что я учусь и могу в любой момент с ними связаться. Сестра моя встретила меня недовольным взглядом, даже не удосужилась ответить на моё приветствие, просто заявила, что я ей мешаю, и перевернула зеркало. Вот так. Холодная Агнес хранила холод в своём сердце. Думаю, только для меня.
А вот с Вирагом мы неплохо побеседовали. Оказывается, по его признанию, я слишком быстро учусь, у них с Агнес на это уходили месяцы и годы. Я спросил его: «А сколько нужно времени, чтобы научиться ходить сквозь зеркала? Что вообще для этого нужно?» Вираг заметно стушевался, ответил лишь, что ещё дольше, чем говорить через зеркало. А вот насчёт того, что нужно, он вообще уклонился от ответа. И сказал, что если отец захочет, он сам всё расскажет мне в своё время.
Такой ответ меня не устроил. Что значит «если»? Почему? «Если отец захочет»? А он может и не захотеть? И что значит «в своё время»? Я не могу ждать! У меня нет этих месяцев и лет…
Я мог бы попытаться узнать это всё у отца, но он из-за этой назревающей войны уехал из Лоранда к кому-то из своих баронов. Да и не думалось мне, что он охотно примется отвечать на мои вопросы. Граф подозрителен и осторожничает лишний раз. Вряд ли он начнёт откровенничать и выдавать мне все свои секреты.
Но я постараюсь выведать всё, что смогу. Пока же я по крупицам собирал информацию об этом мире и учился новому. Я не сказал отцу, что смог связаться со своим миром, и о том, что видел свою мать. Я думал, что эта новость вряд ли обрадовала бы его, ведь он был уверен и говорил об этом твёрдо: с моим миром связаться через зеркало невозможно. Можно лишь перейти через зеркало из мира в мир, но говорить нельзя.
У меня же это получилось почему-то, да и учился я всему гораздо быстрее, чем Вираг и Агнес в своё время. И это тоже было странным. Я ответов на свои вопросы не находил. Пока, по крайней мере.
Вечером мы все собрались за ужином, правда, не было отца, но присутствовал почётный заложник — сын графа Сандора Нандорского — Патрик. Мальчишке было лет пятнадцать на вид, подросток, молчаливый, задумчивый и, как мне показалось, настороженный. Он тоже жил здесь третий год, как и Агнес в Нандоре. Я видел его взгляд, направленный на дочь графа Берната, и, кажется, даже читал его мысли.
Конечно, Агнес устроили побег, и она теперь была дома, а он всё ещё был здесь, в плену, и тоже хотел бы вернуться к отцу.
В чём смысл обмена заложниками? В том, что они будут жить каждый в чужой земле и в семье, а тут получается, что Агнес вернулась, а Патрик этот нет. Это было несправедливо по отношению к нему.
Какие мысли были у отца на этого парня, я не знал.
Всё это время, пока я был тут, Патрик свободно передвигался по Лоранду точь-в-точь, как Агнес по Нандору. Я видел его в сопровождении камердинера — молчаливого неприветливого дядьки с мрачным взглядом. Я постоянно встречал этого Патрика на тренировках с мечом и луком, видел, как неплохо он стрелял из арбалета и уверенно сидел в седле. Несколько раз всей молодёжью мы отправлялись на конные прогулки. Так что воспитанием Патрика здесь, в Лоранде, занимались. А ещё я узнал у Вирага, что Патрик хорошо и много читает, что здесь, в этом мире, было редкостью. Кроме всего этого, молодёжь тут учили петь и танцевать, сочинять и декламировать стихи. Думаю, за два года Патрик и в этом поднаторел.
Граф Бернат хоть и держал его заложником, но, как настоящий граф и человек слова, выполнял все обязательства.
Я вспомнил слова графа Берната о том, что граф Сандор мог бы выдать Агнес замуж за одного из своих людей, пока она была у него в плену. Интересно, если бы Патрик был постарше, отец мой тоже попытался бы его женить на дочери кого-нибудь из своих сторонников? Или это тоже своя какая-то графская договорённость не ущемлять права друг друга? Уважение к сопернику?
Почему они так много позволяют своим заложникам, ведь это пленные? А их учат, воспитывают, тренируют! По сути, сами себе готовят врагов.
Мне — человеку моего мира — это было непонятно. Я вырос на книгах и фильмах о войне, о противостоянии противников, и в моём понимании пленных держать положено изолированно. В памяти вставали колючка концлагерей, собаки, выученные травить и ловить беглых пленных, вышки с пулемётами и прожекторами и всё остальное — мрачное и тяжёлое. Здесь было всё не так.
И пока все молча сидели за ужином, я незаметно рассматривал этого Патрика из Нандора. В отличие от всех нас, детей графа Берната, Патрик был русоволосым и сероглазым, и этим уже отличался от всех. Спокойный, сдержанный, я слышал со своего места, как его воспитатель что-то выговаривал ему через зубы, а сын графа молча слушал.
Что отец собирался делать с ним? А если начнутся военные действия, его что, убьют? Он же заложник, а заложников убивают, когда условия залога не выполняются. И что, у кого-то поднимется рука убить его?
Дома у Патрика остался старший брат. Обмен же был произведён младшими детьми, граф Сандор отдал младшего сына, а граф Бернат — Агнес, свою дочь. Я в Нандоре всего пару раз видел старшего брата Патрика, по-моему, его звали Арнолд, они внешне похожи друг на друга, такие же светловолосые и сероглазые оба. Братья, что с них взять. Я тоже похож на Вирага и на Агнес — тоже. Как в какой-то книжке читал фразу: «Кровь — не вода, не разбавляется…»
Граф Сандор, наверное, там, в Нандоре, из себя выходит. Сын по-прежнему в плену, война назревает, а единственный козырь в лице Агнес уплыл из рук. Я бы тоже злился.
После ужина, когда все разошлись, я остался за столом и спросил у Вирага, замешкавшегося у камина:
— Что будет с этим Патриком? Если начнётся война, его убьют, да? Он же — заложник… Агнес уже тут, ты помог сбежать ей, а он остался здесь… И что теперь с ним будет?
Вираг, мешающий угли в камине, замер и посмотрел через плечо в мою сторону.
— Зачем тебе это знать? Дался он тебе, этот Патрик…
— Он же живёт здесь уже больше двух лет, он ест с тобой — с нами! — за одним столом, сержанты учат его всему, как тебя, меня и других… Он столько времени рядом с тобой, и тебя ничто не смущает? Тебе всё равно на то, что его убьют? Вираг, тебе наплевать?
Вираг отложил кочергу и отвернулся от камина.
— Не надо давить мне на жалость, будто я ничего не понимаю. Патрик — сын нашего врага, значит, он тоже враг. А что делают с врагами? Их убивают, Арс! Просто убивают…
— Он не враг тебе, он не враг мне, он — ребёнок! Жертва обстоятельств. Никто не спрашивал его мнения, за него всё решили взрослые…
— Патрик — сын графа, никакой он не ребёнок. — Голос моего брата звучал холодно и трезво. Я со своими современными идеями гуманизма был непонятен Вирагу, да и, думаю, не только ему. В этом мире меня бы никто не понял. При том, как они относятся к почётным пленным: всему их учат, воспитывают, садят за общий стол, дают относительную свободу, что особенно меня поражало, они совершенно нормально говорят о вынужденном убийстве равного себе. Мрак какой-то!
Я поймал себя на том, что в лексиконе моём появились любимые словечки брата. «Мрак…» Скоро я начну и свет поминать, как Агнес — моя дорогая сестра…
— Ты устроил побег Агнес, потому что знал, что назревает… боялся, что её убьют… Так? А кто поможет этому мальчишке?
Вираг помолчал немного, как часто делал его отец перед тем, как ответить на вопрос, будто с мыслями собирался. Но почему так делал отец, я теперь знал, а вот Вираг, скорее всего, просто копировал манеры отца, может, и неосознанно.
— Может быть, ты хочешь помочь ему? У Патрика есть отец и старший брат, пусть это будет их заботой. Я вообще не понимаю, что ты себе этим голову забиваешь? Тебе не всё ли равно?
— Вы с отцом смогли найти способ помочь Агнес, устроили ей побег. Тебе пришлось рискнуть, ты появился в Нандоре в виде простого жонглёра. Уж не знаю, кто это придумал, думаю, что отец, а что может придумать граф Сандор и его… — Но Вираг не дал мне договорить, перебил довольно резко:
— Это не отец, это я придумал!
— Что — придумал? — Я немного потерял нить разговора.
— Как вытащить Агнес из Нандора. Это не он, не отец, это моя идея, я придумал попасть в Нандор простым циркачом… Мне это непросто далось.
— Ты сам придумал?!
Всё время я считал, что подобный способ побега мог придумать только извращённый мозг отца, в том, что всё — идея Вирага, я поверить не мог никак. Слишком рискованно и опасно всё было, слишком растянуто по времени. Вирагу пришлось всё лето жить в цирковой бродячей труппе, вживаться в роль жонглёра, мотаться по городам и замкам, чтобы, рискуя всем, один раз, наконец-то, оказаться в Нандоре, в самом сердце вражеских владений. Если бы хоть кто-то узнал его в лицо, или что-то пошло не так, граф Бернат потерял бы очень много…
— Думаешь, отец так легко отпустил меня? А зеркало?.. — Вираг сделал многозначительную паузу. — Ему пришлось рисковать зеркалом… и мной…
— Зеркалом? — Я нахмурился в ответ на эти откровения брата. Всё звучало так, будто зеркало графу было дороже сына. А может, это только я так понял по тону Вирага. — Оно так дорого для него? — спросил я.
Вираг только громко фыркнул.
— Я таскал его с собой в фургоне всё лето! Мало ли что могло случиться со мной! Конечно, он очень сильно дорожит своими зеркалами…
— Сколько их у него?
— Больших всего два, маленьких — несколько… «Таганрог» — самое любимое… Когда Агнес забирали после переговоров о перемирие, оно единственное, что было с ним, и отцу пришлось отдать его ей… Оно для него, как оберег, талисман на удачу… И он расстался с ним на два года…
Я знал, почему оно так дорого для него, но Вираг вряд ли знал об этом и вряд ли узнает когда-нибудь.
— Где эти большие зеркала? Их можно увидеть?
— Зачем тебе? — Вираг нахмурился, подозрительно сощурив темные глаза, пальцы его ладоней легли на пояс — мой брат принял неприступный вид.
— Я хочу посмотреть…
— Зачем — посмотреть? Хочешь сбежать отсюда?
Проницательности моего брата можно было позавидовать. Он, как и отец, как и я, дураком не был, а ещё, как я понял, он был безбашенным, рисковым и смелым до безрассудства парнем. Мне с ним не тягаться в этом. Я должен быть осторожным и терпеливым.
— Сбежать? — Я усмехнулся. — Я не умею этого! Ты же знаешь, я только-только научился говорить через зеркало… Да и куда мне бежать? В Энион, что ли? — Я улыбался своему брату и надеялся, что эта моя простая улыбка не выдаст меня.
— Ты же как-то оказался здесь… — прошептал Вираг. — Ты пришёл сюда из Нандора…
— Вслед за Агнес! Я и сам не понял, как это получилось, просто получилось — и всё!
— Пришёл из Нандора и переживаешь за Патрика — сына Сандора Нандорского… Никто здесь толком не знает, кто ты. Отец слишком легко доверился тебе, а ты… — Вираг снова сощурил глаза и смотрел на меня с подозрением. — Какие мысли в твоей голове, Арс из твоего далёкого Эниона?
Я вымученно рассмеялся. Дурак! Вот, кто я! Своими вопросами я сам себе копал яму. Осторожность, осторожность и терпение… Вот мои союзники. О-о…
— Тебе не надо меня бояться, Вираг, я тебе не враг, и не враг нашему отцу. Я — твой брат… — Он перебил меня с полуулыбкой неверия:
— Ага, и переживаешь ты только за интересы Лоранда?
— Конечно. — Я кивнул, что мне ещё оставалось?
— Только появился ты здесь из Нандора и переживаешь за сына их графа… Так, да?
— Я просто попал в руки патруля барона Эрно, просто так получилось… Ты же знаешь, что бывает такое явление, как совпадение, ну, по теории вероятности, пятьдесят на пятьдесят… Я мог попасть в руки вашего патруля, а попал к людям Нандора… Закон подлости, слышал о таком? Если что-то может случиться плохое, если есть такая возможность, то оно, скорее всего, и случится… Закон Мерфи… Вот оно так и случилось, и в этом нет моей вины.
Похоже, я превысил лимит понимания моего брата, потому что всё время, пока я говорил, Вираг даже не пытался перебить меня, да и потом повисла долгая пауза. Мой брат «завис», надеюсь, это не будет «синий экран смерти», как на старом компьютере?
— Чего-чего? — хрипло переспросил он, и я понял, что точно немного перегнул с доводами. — О чём ты? Какой, к мраку, Мерфи?
— Ладно! — Я махнул рукой. — Я на стороне Лоранда, потому что здесь мой отец, и ты, и Агнес, понял? Я хочу, чтобы ты верил мне. Вы — моя семья, единственные родные люди… — «здесь» — чуть не ляпнул я ненароком. — Мне интересно всё, что связано с зеркалами, вот и всё. — Я пожал плечами с самым беззаботным видом, на какой был способен в тот момент.
Вираг помолчал и добавил негромко:
— Где отец прячет их, я не знаю, я ни разу не видел их свободно, я и сам-то ходил через них всего ничего, может, раза три-четыре… когда учился и потом… — он дёрнул подбородком за спину, — в Нандоре… Да и Агнес тоже… Она так, наверное, даже меньше меня это делала. Отец не думал, что это может нам пригодиться… Да и опасно это…
— Как это делается?
— Да так же, как и когда разговариваешь! Ничего особенного! Только дольше… времени надо больше… И мысли должны быть только о том, где хочешь быть… о том месте… Иначе не получится. — Усмехнулся, дёрнув подбородком. — Уж не знаю, как у тебя получилось из Нандора оказаться тут… Странно это всё, вот как хочешь…
Я согласно кивнул, ему странно, а уж мне-то как странно!
— Я и сам не понял, как это вышло у меня, честное слово…
Вираг сухо усмехнулся и предостерёг меня:
— Ты только отца про Патрика не спрашивай, он тебя не поймёт… Хорошо?
Я промолчал на это, и Вираг вышел.
«Ничего особенного… только дольше… Мысли должны быть только о том месте, где хочешь быть… Иначе не получится…» Мне вспомнились слова моего брата. Я ничего не понимал. Как же так?
Я вспоминал все случаи, когда у меня получилось ходить сквозь зеркала и говорить с помощью зеркала. Я уже говорил с отцом, с братом и с сестрой, и даже один раз сумел увидеть мать в моём мире вопреки словам графа Берната. В тот момент я думал о доме, сильно-сильно тосковал по своему миру — и увидел её, мою мать, Ольгу Урусову. Я не думал конкретно о ней в ту минуту, я думал о доме, о том, что осталось там, а увидел её. Моя мать, выходит, ассоциировалась для меня с домом, с моим миром, с моим временем. Это можно как-то понять и принять со всей этой теорией с переходами и с зеркалами. А остальное?
Я начал вспоминать ту ночь, когда вслед за Агнес перешёл из Нандора в этот замок, когда я очутился вдруг в Лоранде. Я был зол на Агнес, на её дерзкий побег, на то, как всё хитро и нагло придумано — устроить побег прямо под носом противника. Я ругался на неё, я очень злился, я не мог выбросить её из головы, поэтому зеркало и «открыло» мне Лоранд, где в данный момент как раз и находилась Агнес.
Хорошо. Здесь я тоже мог как-то всё это понять и объяснить. Я думал о ней, вот и оказался рядом с ней, но там, в старом заброшенном доме моего мира, когда я прятался от преследующих меня националистов, почему зеркало «открыло» мне эту реальность, этот мир? Почему это произошло?
Я не думал об этом мире, я вообще ничего не знал о его существовании! Я не знал про отца, я никого не знал отсюда, так почему тогда это случилось?
Я боялся, я знал, чем мне грозит встреча с теми скинхедами, мне нужно было хоть какое-то безопасное место… И зеркало «открыло» мне этот мир — и я очутился на кладбище, в старом заброшенном склепе…
Да уж, более спокойное и тихое место ещё поискать даже в нашем мире…
Но почему именно сюда? Портал мог открыться в первом попавшемся месте даже у нас. Любая витрина магазина, примерочная, лифт, кинотеатр, супермаркет, прихожая одной из тысяч — десятка тысяч! — квартир! Но я почему-то оказался здесь, в мире моего отца, о котором никогда даже думать не думал. Но теперь у меня появился отец, я знаю, что наш мир не единственный, и я застрял в нём надолго, судя по всему.
Почему? Почему так вышло?
Я вздохнул и поднялся из-за стола, устало растирая лицо ладонями, так же, как и Вираг, я разгрёб угли в перегоревшем камине железной кочергой с изящной кованой ручкой. Свечи на каминной полке уже догорали, сколько же времени прошло?
Значит, отец прячет большие зеркала, и никто не знает, где они, и их не найти. И вряд ли он пойдёт мне навстречу и покажет их, и уж тем более не будет учить меня ходить через зеркала. Ему не надо, чтобы я вернулся, он хочет удержать меня здесь, рядом с собой, рядом с другими своими детьми. А это значит, что мне не уйти отсюда, мне нужно искать Малый Ортус и пытаться уйти через те же двери, через которые я сюда и вошёл. Вот и всё.